То есть, кто-то тут ещё способен грехи видеть?

Ладно, момент с забрать меня пока не волнует, но видеть… вот так, как есть?

Почему-то опять вспомнил того парнишку, который стоял на краю ямы, глотая сопли и приговаривая, что он никогда и никому, что…

Дерьмо.

И вот это кто-то здесь сможет увидеть? А остальное?

— Но вот саму тьму — это да… тяжёлая она. И не всякая душа желает с ней расставаться. Порой человек привыкает к тому, что внутри него. Срастается со своей тьмой, не понимая, что с нею душа открывает путь теням… это сложно, пожалуй, для тебя. Да и для меня. Бывай, Савелий… думаю, мы ещё встретимся.

А я вот в этом не сомневаюсь почти.

Глава 9

«Выступление советника Его императорского Величества и главы попечительского комитета князя Н. В. Метельского пред студентами было прервано самым чудовищным образом. Дождавшись начала приветственной речи, студенты Л. Лозовский и Д. Квитко вскочили с мест своих, выкрикивая дурные слова и неуместные призывы. После чего Л. Лозовский выхватил револьвер и сделал три выстрела, а Д. Квитко, видя, что усилия товарища не принесли должного эффекту, решился швырнуть теневую бомбу. Однако силой князя и его охраны удалось не только предотвратить взрыв, но и…»

«Вести Екатеринбурга»

Тимоха сидит на кровати и мотает ногой. Левой. На кроссовке развязались шнурки и теперь при движении они взлетают и падают.

Смешно.

А главное, в палате опять пусто.

Вот интересно, за что я медсёстрам-то плачу? Ладно, хрен на них.

— Привет, — говорю.

— Привет, — Тимоха оборачивается и губы его растягиваются в улыбке. — Ты проснулся? Сказали, что ты спишь. И будить нельзя. Сидеть надо тихо. Я сидел. Честно. Просто…

— Скучно?

— Ага.

На часах четверть третьего. За окном светло. Окно и приоткрыто. Тянет дымом и улицей, и слышен шелест пролетающих мимо клиники машин. Их не так много, да и место само отдалённое, почти санаторий.

— А папа где?

— Не знаю. Наверное, к Динке ушёл… он постоянно у неё сидит. И раньше тоже. Меня брал, но она меня не любит. А я её, — Тимоха скорчил рожу.

— А мамка твоя где?

— Так… дежурит.

Ленка узнавала.

Ленка не спрашивала, на кой оно мне, но узнала. А я вот сейчас пытался сообразить, что с этим вот знанием делать. Расчувствоваться, пожалевши несчастную незнакомую мне женщину, которая вламывала на полторы ставки, чтобы хоть как-то оплачивать съемную квартиру и содержание Тимохи, или же забить?

В конце концов, это меня не касается.

Вот вообще.

А потому спрашиваю:

— Лего купил?

— Ага… только не настоящее. Но тоже хорошо.

— Набор хоть большой?

— Ну… — Тимоха смутился. — У него денег немного…

Ну-ну, только и хватает, что на Динку или как там её… про эту девицу Ленка тоже сказала и фыркнула, что та из молодых да хищных. И вообще, что девки теперь всякий стыд потеряли, вот раньше никто себе такого не позволял и Ленка тем более.

Мы потом вдвоём посмеялись.

Вчера?

Или позавчера? Спросить что ли, какой день? А с другой стороны, разница-то? Я вот жив. И боль… боль есть, но тихая, присмиревшая.

— Охранника кликни, — велел я Тимохе.

— Обедать будем? — тот оживился.

— А хочешь?

— Ага… папка сказал, что тут покормят. Что тут всё равно уплочено, а вы не едите. Только…

Не покормили.

Скорее всего не со зла, может, внимания не обратили, может, решили, что ребенок с папенькой ушёл, что взрослый адекватный с виду человек не бросит малолетку в палате умирающего.

А может, ещё по какой причине.

— Мудак твой папка, — сказал я искренне, хотя детям, кажется, такое говорить нельзя. Психологическая травма случится. Но Тимоха кивнул:

— Мама его так и называет. Ну, когда думает, что я не слышу. Звать?

— Зови.

Охранник появлению Тимохи не удивился, а вот моё пробуждение его обрадовало.

— Савелий Иванович, Елена Петровна просила сообщить, если вы вдруг придёте в себя, — сказал он.

— Сообщай. И поесть мальцу сообрази. Да и я бы не отказался… и это… «Лего» ему купить. Только оригинал. И чтоб нормальный. Спроси, может, чего конкретно хочет?

Тимоха явно обрадовался.

Ну а что, любой труд должен быть вознаграждён, а Тимоха тут со мной сидеть не обязанный.

Ленка появилась, когда мы с Тимохой доедали. Он — картошку-фри с курицей, я — зеленовато-бурую и наверняка сверхполезную дрянь, которую приходилось тянуть через трубочку.

Ленка явилась не одна.

— Здравствуйте, — в палату заглянула бледная женщина с тёмными глазами. — Извините… мне сказали, что Тимофей здесь, что… он его опять бросил! Извините.

— Мам, а мы тут вот… кушаем! — Тимоха показал картофелину, измазанную в кетчупе. Капля сорвалась, чтобы плюхнуться на кипенно-белый пододеяльник.

— Ой…

— Поменяют, — успокоил я его. А вот женщина не успокоилась, женщина усилием воли подавила ярость.

Ленка посторонилась и женщину эту в спину подтолкнула. А потом сказала:

— Ты как? Часик-другой продержишься? Я позвонила. Антоненко прибудет, чтоб уж всё и сразу. Извини, только он на своих медиках настаивает. На оценке…

— Пускай, — даже не злюсь.

Мне почему-то совершенно не интересна грядущая сделка. Выгодная. Не выгодная… своего Ленка не упустит. Я тут не задержусь, хотя и так все врачебные планы поломал, но на чудесное выздоровление точно рассчитывать не стоит.

Так что…

С собой не заберу. Ни концерн, ни деньги.

А вот тут… разглядываю женщину, а она изо всех сил старается не смотреть на меня. Но смотрит. И хмурится. И не выдерживает-таки:

— Кто вам так капельницу поставил? Погодите.

На подоконник бахнулась сумка, не дизайнерская, как у Ленки, но тоже огромная. А я подумал, что давно в моей палате такой движухи не было.

Из сумки появились влажные салфетки.

Флакон, из которого женщина попрыскала на руки. Потом тщательно потёрла их. И салфетками…

— Может, лучше позвать кого? — Ленка наблюдала за ней с интересом, не делая попыток помешать.

— Не стоит, тут быстро… меняли недавно, но видите, поставили неудачно. Или сдвинули, возможно. Лекарство в вену не попадает.

Рука выглядела какой-то… набрякшей? Опухшей? Главное, боли я не ощущал.

— Я их… — Ленкины глаза потемнели.

— Угомонись, — говорю тихо.

Даже если эта дрянь мимо вены льется, мне от этого ни хуже, ни лучше. А вот Тимохина мамаша как-то быстро всё исправляет. Главное, даже не успеваю понять, как именно. Тут потёрла, там подвинула… согнула-разогнула руку. Надавила то тут, то там.

Ну да, вены у меня есть.

Где-то несомненно есть.

Нахмурилась.

— У вас сосуды очень хрупкие, вам надо…

— Что здесь происходит? — в палату заглядывает медсестра — всегда удивляло, как они умеют приходить-то не вовремя. — Что вы делаете…

Дальнейшую перебранку наблюдаем мы втроем. Я, Ленка, обнимающая баул, и Тимоха с картошкой. Картошка в него явно больше не лезла, но и оставить такое богатство он не мог.

— Ты меня ещё учить будешь… что вообще посторонние делают… — нервный голос медсестры заставил поморщиться.

— Хватит, — сказал я.

И Ленка повторила чуть громче. А Ленка умела говорить так, что её и нынешние директора, что обычные, что коммерческие, в пару с эффективными менеджерами слушали. Куда там медсестре.

— Капельницу заменить, — Ленкин взгляд не предвещает ничего хорошего. — И с рукой сделайте что…

— У него вены…

— Вены. И не только вены, — вот не любила Ленка, когда ей возражают. И теперь ткнула в мамашу Тимохи. — Ты. Сможешь поставить нормально?

— Смогу.

— Тогда и ставь.

— Это… это не положено.

Да-да, не покладено и не зарыто. Слышали.

Вопрос решается быстро. А вот новую капельничку Тимохина мамка ставит на раз. Пальцы у неё ловкие, а я почти ничего и не ощущаю.