Сейчас-то дозорный хорошо понимал, что их ждала верная смерть и то, что им удалось выжить – большая удача. Но тогда он этого не знал, и умри Лапоух, он винил бы в этом именно себя.

Но а сейчас… этот мелкий засранец прилюдно отчитывал его.

Одна из башен Пашмира, внутри удивительно уютно и приятно находиться. Синеватые рунные камни тут и там, и кажется повсюду. Света они дают не очень много, но вместе их свечение получается ровным, не режет глаза и позволяет всё разглядеть.

Перед Джорджи стоит Лапоух и всё продолжает бубнить себе под нос очередное нравоучение, поочерёдно оборачиваясь назад:

— … так вот, тебе не стоило мешать гоблинам уводить меня, и тем более нападать на них, ведь они славные ребята, и не заслужили поножовщины, к тому же ты совсем не спрашивал меня о выборе и…

Генти вновь обернулся назад, и получив новый кивок одобрения, продолжил бубнить странную речь.

При этом с лица будущего гоблина не сходил виноватый румянец стыда, смешанный с упрёком в глазах, Генти кажется не очень истово верил в свою чепуху, и какие-то сомнения в нём всё же гуляли.

Джорджи мог опровергнуть весь бред разом, а рука его так и тянулась зарядить Лапоуху мощную затрещину, чтобы вытрясти из этой никудышной башки весь тот бред, который туда успели забить три очаровательные гоблинши, что мило стояли небольшой стайкой за спиной Генти. На них то он и оглядывался, от них то и получал одобрительные кивки.

Джорджи вообще старался молчать по началу, сдерживая волну гнева, но после дозорный смирился, и просто разглядывал обстановку. В башне было полно резной деревянной мебели, ковриков, зановесочек кружевных на окнах… здесь вообще было приятно находиться, и сильно ощущалась женская рука.

К слову, о самих женщинах, вернее о юных гоблиншах. Зеленоватые, они в синем свете казались чуть ли не чёрными, лишь глазища сверкали. С виду они очень опрятные, в кожаных штанишках до колен, сверкают мускулистыми икрами, и голыми стопами, что притиснуты в сандалии. Груди у них почти нет, но бугорки сосочков за тоненькими тканевыми рубашками виднеются. Длинные чёрные волосы на лбу каждой удерживаются верёвочками.

Их и правда по людскими меркам сложно назвать красавицами, но они весьма милы и очаровательны… были бы, если бы не пялились на дозорного с явной агрессией, в отличие от Лапоуха, на его сутулую спину они смотрели с некоторой нежностью и мягкостью.

До Джорджи вдруг дошло, что это будущие невесты Лапоуха, его же включили в этот племенной союз. И не то чтобы Генти противился. Он уже сейчас, спустя несколько дней в Пашмире, стоит и рассказывает про угнетение гоблинов, и про то, что чужакам необходимо вести себя в гоблинской столице как можно более культурно! Подумать только, а на словах Генти – чужаком теперь являлся только Джорджи, себя же Лапоух к таким больше не относил.

Более того, одет Лапоух был в ячеистую бронированную юбку, и в жилетку из чёрной кожи, на ногах сандалии, волосы тщательны вымыты и прочёсаны гребнем, и пахнет от Генти цветами, а не застаревшим потом, как должно быть воняет от самого дозорного.

Вскоре Джорджи для себя всё решил, и замахнувшись… опустил руку на плечо Лапоуха, тот аж вздрогнул, ожидая удара, и тем сильнее было его удивление, когда дозорный просто кивнул, соглашаясь со всей его речью и доводами, да молвил тихо и вкрадчиво:

— Я всё понимаю, удачи тебе здесь, Лапоух!

Затем дозорный повернулся к ожидающему его в проходе деду Клавдию, и они оба покинули одну из жилых башней Пашмира. На улице их поджидала боевая двадцатка, представляющая из себя идеальное боевое подразделение гоблинов, состоящие из десятки копьеносцев со щитами, четвёрки мечников и шестёрки лучников. Этот боевой эскорт сопроводил чужаков до границы, и немного дальше, пока они окончательно не покинули город гоблинов.

В то же время, Джорджи сотрясала зависть. Ему не досталось трое жён гоблинш для разведения потомства! Его не приняли в новый дом, не подарили семью и любовниц, с единственным обязательством – окультуривать племя! Он оказался слишком страшненьким для этого, и на душе дозорного возник чёрный ком зависти и злобы.

А с другой стороны, он был искренне рад за Генти, и понимал, почему Клавдий не спешил ему про Лапоуха рассказывать. Ведь великан явно посчитал, что они друзья, и Джорджи так потеряет товарища… который больше никогда не будет вести себя как человек, он просто перестанет им быть. Джорджи видел таких, пока они быстро пересекали улочки Пашмира. Видел людей среди толпы гоблинов, но были-ли они людьми? Они смотрели на него с ненавистью, разговаривали и одевались с гоблинами одинаково, и в домах-башнях их ждали жёны, да дети-гоблинята.

С этими людьми ничего плохо не произошло, они просто влились в Пашмир новыми жителями. Горе было лишь у их прошлых, человеческих, семей, который внезапно лишись родни… и Клавдий не хотел расстраивать и лишний раз будоражить его, самого Джорджи.

И вот они шли молча. Тропы гоблинов давно остались позади. Дозорный тащил на своей спине сумку дикарей, напичканную всяким, что удалось собрать с трупов. На другом плече у него висел лук, под боком колчан почти полный стрел.

Гоблины вернули ему всё, а когда он попытался вернуть лук, они покачали головами и сказали что-то на своём, непонятном наречии. Дед Клавдий же, что стоял рядом и снаряжался настоящей горой оружия, тихо пояснил:

— Они считают, что мёртвые гоблины больше не принадлежат племени, что они становятся частью матери-природы и они не вправе посягать на их тела и их личные вещи, по той же причине они к слову никогда не хоронят погибших в боевых походах товарищей, оставляя тех гнить в лесу… странный обычай для нас, людей, но их кажется всё устраивает.

Джорджи не знал, зачем он пошёл за великаном. Этот здоровяк вышагивал впереди такими шагами, что дозорному приходилось делать два-три шага на его один огромный.

И при свете дня, увешанная оружием и походными сумками, косматая фигура деда Клавдия действительно казалась огромной. Джорджи всё сравнивал их рост и пытался понять разницу, сколько здесь… головы три, четыре, может пять голов, а лучше даже локтей между его макушкой и макушкой деда Клавдия?

Великан же ничего не спрашивал у него. Не узнавал, зачем Джорджи следует за ним. Это его кажется и вовсе не волновало.

Так они и шли, просто вместе, туда, куда нужно было попасть старому кобольду.

И дорога вела их в племя дикарей, которым правили могучие веды.

Племя Ита-ми. Так это поселение и народ назвал дед Клавдий. Они добрались до этих дикарей за несколько недель, за это время на небе сменялись луны, на их пути несколько раз попадались медведи шатуны и пару стай волков. И если волки ещё вели себя осторожно, лишь тройка самых сильных и свирепых самцов решилась напасть на странников, то вот медведи шатуны нападали всегда неожиданно, имея свойство подкрадываться втихую, а потом свирепо сражаться до конца… только вот несчастным лесным хищникам приходилось трудно, они явно не ожидали встретить на своём пути деда Клавдия.

Когда медведь впервые выскочил на них, то дед Клавдий быстро подошёл к нему и вцепившись в загривок, отшвырнул зверя обратно шагов так на пять, словно тот был нашкодившим котёнком, при этом медведь успел вспороть кривыми когтями кожу на руках монструозного кобольда и тому это очень не понравилось.

Джорджи же и вовсе стоял с натянутой на тетиве стрелой и тупо пялился на… как это назвать Джорджи не мог придумать. Бойней? Драчкой? Больше всего походило вначале на порку, но после того, как медведь цапнул клыками деда Клавдия за руку… дозорный впервые слышал такой звук из пасти медведи, он вообще не знал, что звери могут рыдать и просить о пощаде.

При этом дед Клавдий даже оружия не достал, хотя весь был усеян ремнями с воткнутыми в них мечами, топорами, и связками с метательными ножами. Он же мочил медведя кулаками, при этом каждый удар отражался гулом и треском костей в несчастной шерстяной туше голодного зверя. Медведь верещал что-то непонятное, но очень жалкое. И Джорджи уже хотел просить за него пощады, но хитрый медведь их явно обманул и полоснул когтями по щеке деда Клавдия, оставив там борозду из четырёх когтей. И у великана окончательно сорвало голову, его удары посыпались на медведя градом, тот пытался убежать, уползти, отмахнуться… но вскоре вместо морды у него была лишь одна кровавая каша с вкраплениями желтушных осколков, что некогда были медведю клыками.