Пятеро мужчин, каждый из которых одет в плохо-отделанные звериный шкуры. На их ногах снегоступы. Они бредут по сугробам среди лесной чащи. За их спинами луки и колчаны стрел, капканы для кроликов, у некоторых копья и небольшие верёвки с волокушами. Они бредут нестройным рядком, почти не говорят, ведь говорить здесь особо и не о чём, и не за чем. Они прислушиваются к каждому шороху и скрипу деревьев. Ветра сейчас почти нет, но идёт снег, а небо свинцово-серое и невзрачное. У них из ртов вырывается пар, их щёки покрыл небольшой румянев. Они ещё не успели замёрзнуть, но каждый из них желает как можно скорее наловить побольше дичи и вернуться в поселение до темноты, ибо они заявились в эти земли недавно и ещё не знают до конца кто обитает здесь… и рады ли истинные хозяева лесной чащи, что чужаки заявились в их угодья и обосновали своё поселение?

Об этом они старались не думать, ведь иначе никак – если ты идёшь добывать пропитание и шкуры для оравы голодных замерзающих людей, многие из которых никогда до этого не видели снега, то нужно отринуть от себя все страхи и постараться думать о главном – о том, как убить побольше зверья, не заплутать, и вернуться обратно в поселение.

Последний из отряда то и дело прислонялся к стволу ближайшего дерева и вырезал на коре небольшую метку, чтобы не сбиться с пути. Первый же из отряда мужчина, самый глазастые, самый подозрительный и самый опытный охотник из всех, был напряжён до предела. Никто из мужчин позади даже не пытается окликнуть его или коснуться его плеча, ведь все чувства этого мужчины были обращены на лесную чащу и малейшее движение в ней он подмечал…

Как и сейчас.

Он вдруг поднял руку. Охотники за его спиной резко остановились, некоторые вытянули из-за спин луки и принялись замёрзшими непослушными пальцами натягивать тетиву: толстая непослушная нить которой одубела на морозе и покрылась инеем. Пока они возятся с луками, а остальные всматриваются в округу, пытаясь понять, что заставило опытного охотника остановиться, вожак же в это время пялится в одну и ту туже точку, с сомнением, даже с некой опаской он делает медленный шаг вперёд. Под его ногой скрипит снегоступ, снег отзывается хрустящим шуршанием.

Внимание вожака привлекла тень шагах в сорока впереди. Из-за пелены снега она виднелась не очень отчётливо, и вожак решил пока не доверять своим глазам и голове, что рисовали образ неправдоподобный, невозможный, далёкий от реальности лесной чащи как это только возможно.

Но тень приближалась. Она не стояла на месте. И вот между ними уже немногим больше тридцати шагов, с такого расстояния и остальные охотники сумели разглядеть причину остановки, а вожак, самый опытный из них, впервые за свою долгую жизнь, в которой ему приходилось сталкиваться и с медведями шатунами, и с голодной стаей волков, и однажды даже с мёртвым, начавшем гнить, оленем, что бродил по лесу как живой и пытался есть траву и жёлуди, но вся пища выпадала из его дырявого брюха. В тот день он прервал всю охоту, вернулся домой, в Таррию, и в местном храме просидел до ночи, молясь Светлоликому о защите и покое.

И вот сейчас, когда между ЭТИМ и ними расстояние уменьшилось до двух десятков шагов, и продолжало сокращаться, опытный охотник впервые за всю жизнь не знал и не понимал, что ему делать.

Что делать с девочкой, что вдруг вышла из лесной чащи, посреди ничейных земель, где до ближайшего поселения добираться несколько дней, а то и недель пути, по такой-то непогоде… а тут она. Девочка. На вид бродяжка. Шагает по снегу, босая, мелькают её грязные стопы. Она не проваливается в снег ни на дюйм. Задубевшее рваное платьев изгваздано всё в чём-то буром, и покрыто коркой льда.

Вожак охотников с большим трудом повернул голову, и спросил полушёпотом у остальных:

— Вы видите это, парни?

Остальные замычали, забормотали что-то невразумительное в ответ. А вожак продолжал подмечать краем глаза движение, девочка не стояла на месте, она медленно, но не пугливо, а вполне ровно словно идёт по каменной дорожке, шла к ним. Оцепенение спало с вожака, и он крикнул девчонке, когда между ними оставалось меньше десятка шагов:

— Стой!

Но она не остановилась. Даже рта не раскрыла. А главарь вдруг подметил, что от её лица не исходит пар, её грудь не приподнимается от дыхания, а кожа на её голых руках и коленях посинела и на ней проступили сизые сеточки вен. А глаза… глаза на этом кукольном детском лице, что не выражает сейчас никаких эмоций, и застыло в виде недвижимой маски… глаза на этом лице черны, без намёка на белёсую тень, без отражения дневного света. Эти глаза как две тёмные лагуны затягивают любой свет вовнутрь, но не отражают и искры обратно.

Главарь попятился, под его ногами заскрипел снег, каждый его шаг ощущался пугающе медленно и вяло, словно в ноги залили ледяную воду вместо крови.

— Парни, она… — он знал, у кого встречаются такие глаза, он знал… он много раз слышал от священников Тарии на общих проповедях о тварях тёмных, всегда голодных, и жрущих исключительно людей. Но он не ожидал встретить такой взгляд в лесной чаще сегодня, не ожидал увидеть его на лице девочки в разодранном буром платье, которой на вид не дашь и двенадцати лет. Наверное, потому он и медлил. Но вот один из парней позади главаря медлить не стал. В воздухе просвистела стрела, быстро, расстояние очень мало, только и успела щёлкнуть тетива по рукаву полушубка…

Девочка взмахнула рукой, так быстро что конечность расплылась пятном. Щелчок тетивы. Взмах руки. И девочка сжимает в ладони стрелу за тонкое древко. Она даже взгляда от лица вожака не отвела. Ни один мускул на её личике не вздрогнул. Но стрела выпала из её ладошки, и девочка прыгнула… так же быстро, как выхватила из воздуха стрелу, главарь не успел увидеть движения, лишь тень, пятно, размытый воздух перед собой и крики парней позади.

Обзор как-то разом сменился, он не может повернуть шеи и чувствует, как его держат за отросшие волосы, а он лишь может пару раз моргнуть. Ни пошевелить рукой, ни попытаться бежать, он не может даже закричать, лишь открыть рот и беззвучно вопить. Его метнули в других парней, он видит, ещё пока видит, как снег вокруг пропитывается кровью, пока осторожно, лишь каплями, в стороны летят отрубленные конечности и чёрная тень хрупкой девочки, метается от одного охотника к другому, и чёрными, загнутыми к низу когтями отсекает куски мяса ещё живых… пока живых людей.

Главарь видит всё это лишь мгновение, перед тем как его голова, наконец упав, касается снега. И мир перестаёт существовать, напоследок кольнув кристаллами багрового льда.

***

Он бежит. Припадая на вспоротое бедро, внутри шкуры всё заляпано кровью. Он старается не кричать и постоянно оборачивается назад, он очень хочет жить и весь лес кажется ему безумным сном. Но боль слишком реальна, слишком жжёт бедро и раны у ключицы и груди горят болью так горячо посреди этой зимней чащи... когти прошлись по нему лишь вскользь… он успел отскочить в последний момент, господи, как же она быстра… проклятая тварь!

Он пытается переключиться на злость, пытается отрешиться от боли, но с каждым шагом кровь хлюпает в сапоге, и тяжелее становится шкура, что липнет к телу неприятным кровяным слизнем. Холод сковывает тело, конечности становятся дряблыми, с большим трудом получается ими шевелить, а он давно не чувствует пальцев, не чувствует стоп и кистей, и холод заползает всё выше, и у него не получается устоять на ногах.

Не выдержав мучений и обиды непонятно на что, он падает в снег… стонет от боли, пытается встать.

Но вдруг слышит за своей спиной шаги. Оборачивается так стремительно, что кружится голова. К нему по снегу идёт вожак, улыбается.

Он встаёт со снега, медленно, не понимая, что происходит. А вожак подходит всё ближе.

— Эй, но ты же…

В его голове мерцает образ, как голова вожака летит в снег, срубленная за миг тёмной тварью, и как чёрными когтями, сволочь, похожая на хрупкую девчушку, кромсает на куски его товарищей, легко прорубая шкуры и одежды. Но начала то тварь, похожая на девчонку, с вожака… и вот вожак подходит к нему, аккуратно стряхивает с его шкуры снег, заботливо улыбается.