Я ничего ей не отвечаю. Не считаю нужным вообще с ней разговаривать. Ее мать сделала для моей дочери все, что могла, а эта… эта обязательно понесет наказание. Сегодня я собираюсь проговорить этот вопрос с адвокатом, которого мне посоветовал Беспалов. Он не занимается такими вопросами, но у него есть знакомый, который хорошо в этом разбирается.

— Зачем ты так, — пытается пристыдить дочь Наталья, но той все ни по чем.

Она продолжает плеваться в меня ядом так, словно это не она мне, а я ей испортила жизнь.

— Гонор свой убавь, — наконец, произношу я. — Ты дочь у меня забрала и думаешь, что имеешь право вот так со мной разговаривать?

— А ты докажи, что я забрала, — усмехается. — Перепутали в роддоме, я-то тут при чем.

Вижу, как ее за рукав дергает Наталья, тщетно пытаясь привести в чувство, но она никак не реагирует. Говорит что-то о том, что я ничего не смогу сделать и вообще у нее теперь богатый муж за границей и он решит все проблемы. Поразительно просто. Не то, чтобы я взаправду думала, что Назар нашел кого-то лучше меня среди персонала больницы, но внутри все равно ползал червячок сомнения, что где-то что-то я сделала не так.

Была недостаточно хорошей женой. Но сейчас, глядя на Людмилу, я впервые осознаю, что ему просто нужен был секс. Не вот эта хабалка, не умеющая держать язык за зубами, а просто секс. Перепихон, из-за которого я лишилась дочери.

Раньше я считала, что непоправимых ошибок не существует. Всегда можно извиниться и все исправить. Но ошибку Назара исправить невозможно. Как бы он не старался и не пытался, ничего уже не вернуть назад.

Впрочем… о чем это я? Разве он старается?

— Я докажу, — киваю и, открыв дверцу машины, забираюсь в салон, захлопывая дверь.

Жду Наталью. Она продолжает разговаривать с дочерью. Сначала по-нормальному, а затем вижу, как женщина переходит на повышенные тона и начинает активно жестикулировать.

К сожалению, иногда мы никак не можем повлиять на своих детей. Даже если воспитывали правильно, нет никаких гарантий, что в будущем ребенок не натворит ошибок и глупостей.

Наконец, Наталья идет к машине. Отмахивается от слов Людмилы и садится рядом, пристегивается.

Мы отъезжаем на достаточно приличное расстояние, прежде чем я решаюсь посмотреть на нее. Мы как раз тормозим на светофоре.

Она сожалеет. Это видно по ее нахмуренному лицу, по слезам, скатывающимся по щекам.

— Все пошло не по плану, да?

— Я… должна извиниться, — произносит, утерев слезы. — Перед тобой. И перед сыном.

— Перед сыном да, передо мной не за что.

Вот как бывает. Воспитываешь детей, вкладываешь в них какие-то базовые понятия, а вырастают они… не такими. С воспитанием Давида Наталья явно не справлялась, но он вырос человеком. Справедливым, честным, открытым. А вот с дочкой не вышло. Она старалась. Это видно по тому, какой расстроенной и озадаченной она выглядит сейчас.

— Я не могу понять, где я сделала ошибку, — неожиданно говорит Наталья. — С Давидом все понятно. Я им не занималась, я переложила ответственность за его благополучие на него самого, но с Людой все было по-другому. Я старалась дать ей все, но она…

— Не соответствует ожиданиям?

— Это так заметно?

— Как давно вы ее видели? И как давно вы не признавались самой себе, что потеряли дочь? Неужели она оставила вам внучку и вам даже в голову не пришло, что она поступила неправильно.

— Она просто поздно повзрослела. Долго жила, как девочка, глупая и несмышленая. Я думала, она образумится, выйдя замуж, но она, как я поняла, развелась с тем, за кого выходила. И дети остались с ним. Сейчас она замужем за кем-то другим и ее совершенно не интересуют дети.

— Так тоже бывает, — с сожалением признаю я.

— Бывает, но…

— Не ожидали, что такое будет с вашей дочкой?

— Наверное, ожидала, но не хотела верить. Она ведь… я думала, она образумилась, когда там жила с мужчиной, детей родила. Думала, может просто с Никой не вышло у нее, потому что отец не поддерживал никак, но…

— Все не так. Наверное, будет честно вам сказать… я буду консультироваться с адвокатом, чтобы притянуть вашу дочь к ответственности.

Наталья кивает и некоторое время молчит, глядя впереди себя. Не знаю, что чувствует, но вину перед ней не испытываю. Ее дочь сотворила вещи куда ужаснее.

Остаток пути едем в тишине, а когда приезжаем, Наталья первая покидает автомобиль, а я еще некоторое время сижу. Не могу выйти. Сижу, прокручиваю в голове встречу с женщиной, которая отобрала у меня шесть лет жизни.

Я не так ее себе представляла. И Людмилу и встречу. Думала, что вырву ей волосы при первой возможности, но правда в том, что мне совершенно не хотелось этого делать. Даже прикасаться к ней будто бы было противно.

Может, стоит оставить все, как есть и не пытаться искать справедливости? Пусть укатывает заграницу и не возвращается…

— Что, и все? Это все?

Назар появляется передо мной после заседания. Третьего по счету, после которого нас наконец-то развели. Еще на прошлом он пытался подойти, но Беспалов строго-настрого запретил с ним видеться. Якобы, клиентки у него часто после такого вот разговора все стопорят, долго думают, а потом отказываются от развода. А мне отказываться нельзя. Ни в коем случае.

— Все, Назар. Желаю тебе счастья.

В личной жизни. Как в том мультике, честное слово.

Он смотрит на меня исподлобья. Хмурится, явно все еще не осознавая, что мы правда развелись. Мне даже жаль его становится, таким потерянным он выглядит. То, что между нами все кончено, я осознала еще до развода. А он, вот, похоже, нет.

— Но ведь… подожди.

Перехватывает меня за руку. Небольно, но уйти я не могу. И осматриваюсь в поисках Давида. Он должен быть где-то здесь. Отходил, чтобы взять мне латте. И, видимо, еще не вернулся. И Беспалов укатил. У него там жена все заседание трубку срывала, что-то случилось и он рванул.

— Что, Назар? С этого дня мы официально в разводе. Ника под моим опекунством. Если ты хочешь договориться о встречах с ней, позвони мне завтра. Сегодня я не могу.

Мне не плохо и уже даже не больно. Отходила я после первого заседания. Тяжело, с бокалом виски на террасе и удалением сообщений со слезами.

Это только кажется, что все просто. На деле же… восемь лет жизни выбросить в мусорку. Даже не знаю, с чем это сравнить. Просто в одночасье у тебя все меняется. Вся твоя жизнь, вращающаяся вокруг одного человека, резко останавливается. И ты, словно в прострации, не понимаешь, что делать дальше. Я все это прошла. Пережила и, не забыла, нет, скорее, приняла. Но Назар, похоже, еще не осознал, что пора двигаться дальше.

— Я… — он явно не знает, с чего начать. — Ты ведь не можешь просто так взять и уйти. Мы ведь были вместе, Настя!

Каждое его слово словно воспринимается, словно удар под дых. Воспоминания о тех мгновениях, когда мы смеялись вместе, когда он держал меня за руку и обещал, что все будет хорошо, больно задевают. Это ведь не из-за меня все. Но вслух я этого не говорю. Обещала себе ни в чем его не винить, ни при каких обстоятельствах. Все в прошлом, нужно идти дальше, не зацикливаясь на том, что уже не вернуть.

— «Мы» больше не «мы», Назар! «Нас» нет. Нет уже.

Он отшатывается, будто я ему ответила пощечину, а я… мне неудобно. Словно я забираю у ребенка игрушку, которую он так сильно любит. И вернуть ее не могу, потому что она моя.

— А что есть? — спрашивает.

— Наша дочь. Она всегда будет нашей.

Назар ожидаемо ничего не говорит. Я не поднимала ранее эту тему, но вижу, что дочь ему неинтересна. За все это время, пока длился суд, он ни разу к ней не приехал. Ко мне — приезжал и не раз, хоть я и отказывалась даже выходить, не говоря уже о разговоре. А к Нике — нет. Даже ничего ей не передал. Да и не ждет она уже. Ей хорошо со мной, бабушкой, которая идет на поправку после старта лечения, и дядей.