Я ничего не отвечаю. Напрочь игнорирую Наталью и иду на кухню, но Нику там не нахожу. Они, вместе с Давидом, играют по террасе второго этажа, устланной искусственной травой. Ника ловко пытается отбить ракеткой прилетевший ей воланчик, но промахивается и разочарованно стонет. Так, как это делаю я, когда чем-то недовольна.

Я невольно засматриваюсь. И на дочку свою, которую толком не смогла рассмотреть, потому что все время что-то отвлекало, и на Давида, которого рассматривать мне казалось неправильным. Они, кажется, вполне неплохо ладят. Ника довольная, смеется и прыгает в попытке поймать воланчик своей ракеткой. Непринужденная, легкая атмосфера вынуждает забыть о произошедшем. Я тоже улыбаюсь. И даже не сквозь слезы. Соленой жидкости вообще больше нет в моих глазах, словно она вся… иссохла.

Я стою, привалившись к косяку двери, и наблюдаю. Ни Давид, ни Ника меня не видят. Смеются, веселятся. И так они смотрятся гармонично, что в какой-то миг я думаю о том, как было бы хорошо, окажись он ее отцом.

И тут же гоню эту мысль, потому что это означает не только то, что я уже смирилась с разводом. Но и то, что я смирилась с тем, что Назар не так отлично подходит на роль отца, как бы мне хотелось. Ему вообще, кажется, Ника неинтересна. Не была, когда она была якобы дочерью сестры Давида, ни теперь тоже. По крайней мере не представляю, чтобы он вот так, совершенно заинтересованно и искренне с ней резвился, играя в бадминтон.

— Последний шанс, — смеется Давид. — И идем есть мороженное.

Я завороженно наблюдаю за тем, как Ника подпрыгивает и на этот раз действительно отбивает воланчик, но когда приземляется, не может удержать равновесие и заваливается на бок. Я вскрикиваю, привлекая внимание и бросаясь к дочке, но ее, к счастью, ловит Давид. Удерживает от падения на траву и снова превращает даже это в игру, словами:

— Если ты настаиваешь, можем поиграть в прыжки в высоту.

Ника смеется, хотя еще минуту назад я видела в ее глазах испуг. Давид разжимает пальцы на ее худеньких плечиках, ставит ее на ноги и ерошит волосы, хотя она и пытается уворачиваться.

— Настя!

Совершенно неожиданно Ника бросается ко мне и увлекает в игру вместе с ними. Мы перебираем несколько вариантов игр, пробуем все по очереди и в конце концов останавливаемся на городах. Называем по очереди те, что знаем, и я поражаюсь тому, насколько Ника в свои шесть лет образованна. Когда она предложила поиграть в города, я предполагала, что она назовет всего несколько, потому что ну откуда ей при таком воспитании знать больше, но дочка и здесь меня удивила, называя те города, которые, стыдно признаться, я и сама не знала.

— Победитель определен, верно? — хмурится Давид, когда зависает на очередной букве и лукаво смотрит на Нику.

Она победоносно улыбается и в итоге гордо говорит о ничьей, хотя конечно, она выиграла.

— Откуда такие познания в географии? — интересуется Давид, удивленный не меньше меня.

— Я не только географию знаю, — серьезно заявляет Ника. — Но и читать умею, считать, умножать. Мы с бабушкой так развлекались. Сначала она читала мне книжки, потом научила читать самостоятельно, а когда я прочитала все сказки и детские книги, что у нас были, мы стали учить математику. Бабушка говорит, что у меня дар и его нужно развивать!

— Может, мороженного? — разбавляет вдруг повисшую гнетущую тишину, Давид.

Он, видно, шокирован не меньше моего. Мать свою он определенно как-то по-другому представлял, как и он.

— Я бабушк позову, хорошо? — вдруг говорит Ника и убегает, хоть Давид и пытается ее остановить.

— Это плохо, — хмурится он. — Бабушка наверняка ушла.

— Куда?

— Домой. После случившегося я приказал ей убираться.

Мы срываемся с места, как по команде. Спускаемся вниз, находим разочарованную Нику, которая вовсю ищет бабушку, но нигде ее, ожидаемо, не находит. Я бы может и посмотрела на Давида с осуждением, но учитывая всплывшие факты, упорно молчу и думаю, как отвлекать дочь. У нас ведь получалось. Еще пять минут назад она совсем не думала о бабушке, а тут, со слезами на глазах ходит и ищет.

— Никуш… давай мороженое поедим, — пытаюсь ее отвлечь, но она на меня никак не реагирует.

У меня сердце кровью обливается, а потом, поймав Нику в гостиной, я замечаю то, о чем и говорила мне Наталья — синяки. На том месте, где Нику держал Давид, когда она едва не упала.

— Привез, — недовольно проговаривает Давид, проходя мимо меня и минуя островок посреди кухни, за которым я сижу со стаканом кофе.

Ничего не ответив, слежу за ним взглядом и немного хмурюсь. Не понимаю, когда мы стали вести себя так, словно у нас за плечами — десятилетний брак и вот такие молчаливые невысказанные недовольства в порядке вещей. Но с Давидом как-то просто. Ощущение, что мы давно друг друга знаем, хотя время от времени все же проскальзывает неловкость, прямо как сейчас, когда он, сделав себе чашку кофе, садится рядом и случайно задевает ногой мою коленку.

Смутившись, сжимаю колени вместе и хватаю стакан капучино, который выпила только наполовину. По-хорошему, надо бы пойти извиниться перед Натальей, но я отчего-то не могу сдвинуться с места. Сижу, словно прикованная, к этому островку и засматриваюсь на мужские руку и пальцы. Красивая, увитая тугими венами рука и длинные, будто точеные пальцы. Раньше я замечала только лицо Давида. Нахмуренное, улыбчивое, радостное и не очень. С правильными чертами, темными бровями и карими глазами.

Помню, как в первый день определила его к хищникам. К тем многочисленным мужчинам, с которыми приходилось сталкиваться на работе. Хищным, опасным, считающим себя особенными. На таких пришлось насмотреться достаточно. И Давид очень сильно подходил под их описание. Но только до тех пор, пока я не узнала его ближе, пока не почувствовала его внимание и заботу. Как там говорят, красота в глазах смотрящего?

— И что дальше? Возьмем ее в няни?

Возьмем. Почему-то концентрируюсь именно на этом слове. Возможно, потому что произнесено оно таким тоном, будто это и вправду касается нас двоих, а не только меня. Ведь по-правильному это мне платить за ее услуги и мне с ней договариваться, а Давид… он вообще с легкостью может съехать от нас, но он почему-то остается и старается принимать решения по Нике.

Так, словно…

Словно он ее отец.

Даже у Назара не возникает желания спросить, а что Ника. Как она… дальше? Как я буду справляться? И не нужна ли мне помощь. Впрочем, его вообще дочь не интересует. Она для него, как нечто ненужное и только мешающее.

— Да, я планирую это сделать. Нанять твою маму в качестве няни для Ники. По крайней мере, пока все не устаканится.

— И что, все теперь? Ты полностью ей доверяешь?

Чтобы не сидеть рядом и не чувствовать жар мужского тела, вскакиваю со стула и занимаю руки видимостью занятости. Мою чашку, старательно не обращая внимания на то, что Давид обернулся и смотрит на меня. Остро, пронзительно. Удивительно, как раньше я не замечала его взгляда. И присутствия будоражащего, словно давящего, тоже не замечала. Как и ширины его плеч, силы рук, которые прямо сейчас спокойно передвигают тяжелый стол с мраморной поверхностью.

— Так удобнее, — спокойно поясняет Давид, отодвигая стол от прохода чуть дальше.

Я снова отворачиваюсь. Концентрирую внимание на чашке из-под кофе, которую мою уже минуты три, хотя мыть там, по большому счету, нечего. И не отвечаю.

— Бабушка вернулась! — радостная Ника влетает в кухню вихрем.

Пролетает в том месте, где еще минуту назад стоял стол, который действительно мешал, если вот так неожиданно залетать в комнату, и подбегает ко мне. Смотрит снизу вверх, улыбается искренне.

— Она сказала, что была в магазине, но забыла карту, поэтому не успела ничего купить.

Давид за моей спиной хмыкает, а я осознаю, что мне это совершенно неважно. Важно другое. То, что Ника сейчас здесь, со мной. Что смотрит на меня, будто знает, что я ее мама, что не боится меня больше. А то, что там у Натальи нет денег и она, скорее всего, попросит их сейчас у меня, уже неважно.