Вырывает руку, спрыгивает со стула и бежит прятаться за бабушкой. На дикий визг прибегает и Давид. Останавливается в дверном проеме, смотрит сначала на меня, затем на мать и на Нику. Сдвигает брови к переносице.

Повисает гнетущая тишина. Ника жмется к Наталье, у меня разрывается сердце, а Давид, кажется, теряет терпение, потому что вместо слов делает решительный шаг к матери.

— Не надо, — цепляю его за руку. — Не здесь и не сейчас.

Кивает, хоть и по-прежнему сопротивляется, собираясь подойти к матери. С силой надавливаю ему на грудь, толкаю. Наконец, почувствовав ослабление, выдыхаю и вывожу Давида в коридор, хотя саму при этом трясет. Хочется добраться до Натальи и скрутить ей шею, но нельзя. Если даже в такой ситуации Ника бежит к ней, то работа нам предстоит не просто сложная, а невероятно длительная и трудоемкая.

— Что случилось? — интересуется Давид, и я вдруг понимаю, что он не знает.

Когда вошел, увидел только то, что Ника спряталась от меня за спину «бабушки». И о причине он и не подозревает. Так что чтобы не вызвать новую волну гнева, я предлагаю выйти на улицу. Там, если что, у меня будет больше места для маневров, если он вдруг посчитает нужным сиюминутно «расквитаться» с матерью.

— Когда только Нику привели, в больнице на ее теле были обнаружены синяки. Небольшие, словно следы от пальцев. Я тогда не придала этому особого внимания, поскольку заметила родимое пятно. А теперь… сегодня я увидела синяки на ее руках, при том, что вчера их не было.

Давид сжимает челюсти, хмурится. Не бросается к дому и это уже хорошо, значит, есть шанс построить нормальный диалог.

Я начинаю сбивчиво искать причины синяков, перебираю все возможное, но выводы все равно напрашиваются вполне логичные и желаемые. И Давид тоже меня к ним подводит, когда показывает не свою руку, чуть выше кисти. Там — белые полосы шрамов.

— Мать оставила на память о счастливом детстве, — криво усмехается.

Во мне уже не просто тлеют подозрения, а разгорается уверенность, что эти отметины — дело рук Натальи. Не представляю даже, что хочу с ней сделать, но в одном уверена точно — ей не место здесь. Не место рядом с моей дочкой, даже если для этого придется долго и нудно завоевывать расположение Ники — я готова это сделать, лишь бы ей больше не было больно.

— Вижу, в тебе поубавилось решительности меня останавливать, — хмыкает Давид.

— Я просто… как так можно!? — восклицаю в сердцах, не то спрашивая, не то просто поражаясь.

От ответа отвлекает рев автомобиля, который тормозит прямо у ворот. Поворачиваемся вместе, будто по команде и оба сразу же замечаем того, кто приехал. Назар спокойно выходит из автомобиля, захлопывает дверцу и практически сразу видит и меня и Давида. Кривовато усмехнувшись, подходит к самим воротам. До них какая-то пара метров, так что я ловлю буквально каждую эмоцию на лице мужа — все же, мы прожили слишком много времени вместе.

— Откроешь? — интересуется, засунув руки в карманы.

Первое, что хочу сделать — воспротивиться. Не открывать и не разговаривать, потому что наша последняя встреча прошла максимально болезненно для меня. Он наговорил кучу гадостей в последнюю нашу встречу, обвинил в том, что я переключилась на другого мужика, как только он появился в поле зрения и ляпнул что-то о том, что если бы не тест ДНК, сделанный ранее, ему бы стоило сомневаться, что Ника — его дочь.

Те обидные слова до сих пор торчат ржавым ножом в сердце. Не представляю, как их можно было произнести женщине, с которой ты прожил столько времени. Так что появления Назара я как сильно ждала, так и опасалась. Боюсь, что он снова не сдержится и наговорит множество глупостей, когда поймет, что уступать я не намерена и возвращение семьи после его предательства невозможно.

— Я выйду к нему, — тихо проговариваю для Давида.

— Уверена, что это хорошая идея?

Он меня останавливает, будто всматриваясь. Не уверена, боже, конечно же нет, судя по тому, с каким настроением приехал Назар, ничего хорошего от него ждать не приходится. Но я все равно уверенно киваю, потому что не представляю, как признаюсь постороннему человеку, что боюсь разговаривать с собственным мужем.

Нажав на кнопку, жду, пока ворота отъедут и выхожу. Назар это замечает и криво ухмыляется, понимая, что я не планирую его впускать на территорию.

— Планируешь запретить мне видеться с дочерью? — начинает с наступления.

Я сглатываю. Не знаю, что отвечать. Я вообще не думала, какой будет наша дальнейшая жизнь. Что мы будем делать после развода, как разделим время, которое будем проводить с дочерью. Я не думала об этом, потому что на первый план вышли другие проблемы — как сказать ей, что я ее мама, как сделать так, чтобы она привыкла ко мне и перестала бояться. А развод и Назар… стыдно признаться, но на какое-то время я об этом напрочь забыла.

— Значит, не зря я нанял адвоката, — выдает таким тоном, от которого у меня мороз по коже.

И я даже не знаю, что ему на это ответить. Что пока он думал о разводе и искал адвоката, я полностью увязла в нашей дочери? Или спросить, где был он все это время и почему даже не поинтересовался ею? Впрочем… наверное, это в порядке вещей для него, учитывая, в каком состоянии была Ника. То, что она моя дочь, а не любовницы, мало что изменила в его к ней отношении. И это неожиданно сильно ранит.

Настолько, что хочется обнять себя руками и больше ничего не слышать от мужа, закрыться от его оправданий, хотя их почему-то не следует.

— Ты можешь видеться с Никой тогда, когда хочешь, — наконец, нахожу в себе силы ответить.

— Вот как… а с тобой? С тобой я могу видеться?

— Я ведь сейчас здесь.

— Как великодушно с твоей стороны, — буквально выплевывает.

— Назар… ты приехал ссориться?

— А я не знаю, зачем приехал. Думал, жена по мне соскучится, а тут, оказывается, замена уже есть. Или она давно, как я и думал?

Упрямо задираю подбородок и сжимаю зубы.

— Мне неприятно это слышать.

— А мне? Думаешь, мне приятно, что при первом удобном случае жена меня выставила за дверь?

— Я тебя не выставляла.

— А как это называется? Ты забрала дочь, поселилась в доме с другим мужиком. Давно это планировали? — он делает шаг ко мне, но останавливается, так и не подойдя вплотную.

— Как ты можешь, — говорю, сглатывая болезненный ком в горле. — Это ведь ты, из-за тебя все. Если бы ты не… изменил мне. Не было бы ничего, Ника росла бы с нами, в полноценной семье.

— То есть, я во всем виноват, да? — произносит отчаянно, а затем, чуть тише: — Я идиот, да, идиот, я изменил, перепихнулся, не подумав о последствиях, но я люблю тебя, Настя. И то, что я заплатил за тест, это все тоже от любви к тебе.

— Что? — проговариваю ошарашенно. — От любви ко мне?

— А как же? Ты думаешь, я не знал, что так все закончится? — восклицает в сердцах. — Знал! Ты бы простила измену, но не простила бы дочь…

Я отшатываюсь от него, как от прокаженного, зажимаю рот рукой, но никак не жду того, что он скажет в следующую секунду…

— Я был готов пожертвовать дочерью, лишь бы не тобой.

Я зажмуриваюсь, лелея надежду, что я сплю, а не стою сейчас перед собственным мужем, которого знала, казалось, целую вечность. Я не хочу слышать то, что он говорит. Хочу закрыть руками уши и сделать вид, что не услышала. Господи, я даже слух готова потерять, но, к сожалению, я слышу все.

И эти обидные слова.

И тон, которым они сказаны.

И хоть слова сами по себе не обидные. Наверное, каждая женщина мечтает услышать такое от мужчины, но в этом контексте… Мне хочется расцарапать Назару лицо. Впиться в его кожу ногтями, хоть они ни разу не острые, и расцарапать. Сделать ему больно.

— Я практически сразу понял, когда увидел то пятно, — бьет словами наотмашь. — Она рожала ведь с тобой. С тобой в одной больнице и почему-то в одно время. Я тогда не придал этому значения, а когда пятно увидел, пазлы словно сложился.