Он старается быть милым, но явно растерян. И только сейчас я понимаю, как долго я смотрела на него. Кажется, я так и не ответила ему.

— Нет, все в порядке. Теперь, когда я проснулась, со мной все в порядке. — Я собираю ноги под себя, готовая встать.

Петр мгновенно оказывается на ногах, поднимаясь с пола с кошачьей грацией. Он протягивает мне руку, и я нерешительно беру ее. По руке к сердцу пробегают электрические разряды, заставляя его трепетать, и я тяжело сглатываю.

Почему меня так нелепо тянет к нему? Это делает его отказ еще более мучительным.

Он осторожно поднимает меня на ноги, а затем тянется к дверной коробке, чтобы включить свет в моей комнате. На мгновение он оказывается в опасной близости, когда тянется к выключателю, и я задерживаю дыхание.

По позвоночнику пробегает дрожь, и я вздрагиваю.

— Прости, — ворчит Петр, кажется, заметив, как близко он подошел. Он быстро отстраняется от меня, уронив при этом мою руку.

— Спасибо, — вздыхаю я, борясь с необъяснимыми слезами, застилающими глаза.

— За что? — Спрашивает он, его тон озадачен.

Я пожимаю плечами и грустно улыбаюсь.

— Кажется, я так и не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня.

На его лице промелькнула эмоция, после чего он быстро сгладил свое выражение, и я задалась вопросом, не было ли это сомнением, которое я там увидела.

— Если тебе что-нибудь понадобится, я буду за дверью, — обещает он. Затем, слегка кивнув, он уходит, закрыв за собой мою дверь.

Он не оставил мне времени на протест, хотя мне неприятна мысль о том, что кому-то придется испытать дискомфорт от ночи за дверью на деревянном полу. И все же я не могу заставить себя настоять на том, чтобы он отправился в свою комнату. По правде говоря, осознание того, что он там стоит на страже, дает мне чувство безопасности, в котором я даже не подозревала, что отчаянно нуждаюсь. Но когда он рядом, я могу заставить себя повернуться лицом к кровати еще раз.

И как раз перед тем, как погасить свет, мой взгляд падает на острый предмет, о который я споткнулась в своей попытке убежать. Мои туфли, которые Петр так небрежно бросил сегодня вечером.

Мой пульс учащается от вспышки воспоминаний. Сильные руки Петра прижимают меня к своему телу, мои ноги обвивают его талию. За этим быстро следует резкая боль, сопровождаемая тоскливым чувством отверженности.

А затем тяжесть того, что произошло, когда я пыталась сбежать.

Столько противоречивых эмоций, и я не могу разобраться ни в чем. По крайней мере, не сегодня. Выключив свет, я в темноте возвращаюсь в постель и зарываюсь поглубже под одеяло.

Сейчас ничто не имеет для меня смысла. Ничто не кажется правильным. Но когда усталость снова оседает на мне, как густой туман, я понимаю, что Петр защищает меня по ту сторону двери моей спальни. И с этой мыслью я погружаюсь в сон.

ПЕТР

— Нам будет не хватать твоего присутствия, Сильвия. — Говорит моя мама, ее улыбка натянута и фальшива. Она кладет в рот еще один кусочек яйца и жует, словно у нее есть секрет.

— О, эм…, да. Спасибо, вам за то, что вы такая замечательная хозяйка. Для меня большая честь быть столь любезно принятой в вашем доме. — Говорит Сильвия.

Ее тон искренен, хотя я могу сказать, что мне потребовалось немало усилий, чтобы придумать подходящий ответ. Сегодня утром Сильвия выглядит бледной и осунувшейся, под глазами у нее темные круги. Не удивлюсь, если она спала так же мало, как и я прошлой ночью.

— Ты все собрала? — Спрашивает моя мама, ее тон до тошноты добрый. — Ты ничего не оставила в доме в городе?

— Нет, все со мной, — подтверждает Сильвия.

Словно гвозди по меловой доске, я слушаю, как моя мать навязывает вежливый разговор моей невесте. Даже Мила понимает, что что-то не так, и ведет себя непривычно тихо, переводя взгляд с меня на Сильвию. Она жует свой завтрак, не обращая на это ни малейшего внимания, ее внимание приковано к невысказанному общению, которое ждет, чтобы кто-то вдохнул в него жизнь.

Сильвия возвращается к своему завтраку и толкает еду по тарелке, почти не откусывая. После нескольких мучительно тихих мгновений она откладывает вилку.

— Вообще-то, я думаю, что забыла упаковать несколько своих туалетных принадлежностей, — тихо говорит она. — Вы не возражаете, если я…?

— Нет, нет. Делай все, что тебе нужно. — Говорит мама.

— Я закончила есть. Можно мне тоже уйти? — Спрашивает Мила, наполовину поднявшись со стула.

— Конечно, — соглашается мама, провожая острым взглядом быстро удаляющуюся Сильвию, выходящую из комнаты.

Бросив салфетку на почти нетронутую еду, я тоже поднимаюсь.

— Не ты, Петр. Если ты не возражаешь, я бы хотела с тобой поговорить. — Говорит моя мать, глазами приказывая мне вернуться на свое место.

Прочистив горло от досады, я медленно опускаюсь в кресло. Мама ждет, пока мы останемся одни в столовой, и снова обращает на меня свой взгляд. Интенсивное удовлетворение точит плоскости ее лица. Самодовольная улыбка кривит ее губы.

— Молодец, сын мой, — хвалит она, переплетая пальцы и кладя руки на стол.

— За что похвала? — Прорычал я сквозь стиснутые зубы, глядя на стол.

— За то, что лишил девственности девушку Маркетти, — заявляет она так, будто это совершенно очевидно.

Я даже не хочу знать, откуда моя мать знает. Я ей не рассказывал. Хотя, полагаю, после всего, что произошло прошлой ночью, нашлось бы немало глаз и ушей, которые могли бы догадаться об этом. Но от ее восторга по поводу моего завоевания у меня сводит живот.

Я возненавидел себя в тот момент, когда спустился с высоты первого опыта общения с Сильвией, и с тех пор стало только хуже. Я не должен был делать то, что сделал. Я предал Сильвию. Я манипулировал ею, говорил ей то, что она хотела услышать, чтобы получить от нее то, что мне было нужно.

А в ответ она отдала мне все.

Я никогда не встречал такого доброго человека, такого открытого сердца, такой любви. Я всегда считал Сильвию красивой. Она довольно симпатичная, нежная, мягко женственная. Но после этих выходных она стала для меня пленительной. Потому что она гораздо больше, чем просто сумма ее частей. Да, она физически привлекательна, но она также сострадательна, умна, креативна, талантлива и храбра. И она излучает надежду, которую я даже не могу себе представить.

— Ты выглядишь расстроенным, — сухо замечает моя мама, прерывая мою задумчивость. — Что, ты беспокоишься о том, где я могла услышать? Это моя работа — знать все, что происходит под этой крышей, Петр. В том числе и о том небольшом инциденте, который произошел у тебя с тремя Живодерами.

Ее взгляд пронзителен, и у меня сводит желудок, когда она говорит о Братве, с которыми наша семья была на грани войны.

— Это были Живодеры? — Прохрипел я, в горле внезапно пересохло.

— Не то чтобы их приглашали, — заявляет моя мать, отмахиваясь от этой мысли. — Михаил, должно быть, думал, что может послать их, чтобы они изобразили из себя доброжелателей — фарс дипломатического жеста, но я знаю, что на самом деле они здесь шпионили. Так что не расстраивайтесь. Ты оказал мне услугу, убрав их, и теперь ты в еще более выгодном положении с девушкой Маркетти, я уверена после такого героического спасения.

Девушка Маркетти. Хотелось бы, чтобы она перестала так ее называть. Моя мать может играть роль любезной хозяйки в присутствии Сильвии, но она ни на йоту не заботится о девушке, на которой я должен жениться, больше, чем в тот день, когда она предложила нам обручиться. С другой стороны, я изменился. Моя позиция изменилась, и я чувствую, как меняется моя лояльность. Даже сейчас, когда мы сидим здесь и обсуждаем то, что произошло вчера. Потому что, как бы сильно я ни любил свою семью, как бы яростно ни хотел ее защитить, то, что я чувствую к Сильвии, больше не является притворством.