Придерживая ее одной рукой, я снимаю рубашку и осторожно накидываю ее на ее хрупкую фигурку. Плотно обхватывая ее, я пытаюсь вернуть ей скромность. Краем глаза я вижу разорванные остатки ее прекрасного коктейльного платья, и желчь поднимается у меня в горле.

Я хочу воскресить из мертвых ублюдков, которые сделали это с ней, чтобы убивать их снова и снова.

Новая волна рыданий вырывается из Сильвии, разрывая мне сердце. Я успокаиваю ее, прижимая ее голову к своей груди.

— Теперь ты в безопасности. Никто не причинит тебе вреда, — бормочу я, хотя чувствую себя лжецом даже тогда, когда слова обжигают губы, словно кислота.

Потому что это я причиняю ей боль. Именно из-за меня она оказалась здесь в первую очередь. И вдруг мне кажется, что само мое прикосновение — это нарушение ее прав. Я не заслуживаю облегчения, пытаясь утешить ее. Уверен, она меня ненавидит. Черт, она пыталась убежать от меня и боролась со мной, как только я прикасался к ней.

Я не лучше тех, кого убил. Мучительно сглотнув, я медленно отпускаю ее, стараясь не дать ей упасть, так как держу ее на расстоянии вытянутой руки.

— Позволь мне отвести тебя в твою комнату, — бормочу я, и у меня все внутри переворачивается, когда она вздрагивает. Я убираю свои руки с ее рук, понимая, что даже это слишком близко для ее комфорта. Но мне нужно видеть ее в безопасном месте. — Пожалуйста, Сильвия. Я не буду тебя трогать. Просто… позволь мне проводить тебя обратно.

Ее глаза по-прежнему прикованы к полу, пальцы сжимают рубашку что на ней, и между нами повисает тишина. Только ее вздрагивающее сопение нарушает удушающую тишину. Наконец она слабо кивает.

Повернувшись к Ефрему и Вэлу, я мотнул головой в сторону трех тел.

— Уберите этот беспорядок, ладно?

Они серьезно кивают и приступают к работе, обходя нас и собирая тела.

Я не решаюсь протянуть руку Сильвии, даже чтобы поддержать ее, хотя хочу этого всеми фибрами своего существа. Она выглядит такой бледной и потрясенной, что легкий ветерок может сбить ее с ног.

— Ты можешь идти? — Осторожно спрашиваю я, наблюдая, как она раскачивается с нарастающим беспокойством.

Она слегка кивает и начинает шаркать вперед. Но как только она переносит свой вес, ее ноги полностью отказывают. Хотя я знаю, что не должен прикасаться к ней, я не могу позволить ей упасть. Поймав ее прежде, чем она упала на землю, я подхватываю ее на руки. Я прижимаю ее к груди, и на этот раз она не пытается сопротивляться. Словно вся борьба покинула ее, она безвольно прижимается к моей груди. Прижавшись щекой к моей ключице, она опускает глаза. Меня убивает видеть ее такой поверженной, чувствовать, как она дрожит, словно промерзла до костей.

Вероятно, у нее шок, и ей нужно что-то, чтобы поднять температуру.

Не оглядываясь, я выношу ее маленькую фигурку в коридор, через фойе и обратно наверх. Сквозь щели в дверях соседних комнат на меня смотрят любопытные глаза — наверняка гости интересуются, для чего были сделаны выстрелы. Но никто не спрашивает. Как только они видят меня, то сразу же уходят в тень своих комнат, закрывая и запирая двери.

Дойдя до конца коридора, я вхожу в комнату Сильвии. Я манерно закрываю дверь ногой, остро ощущая сходство между тем, что было сейчас, и тем, как я впервые занес ее в комнату. Только в этот раз в том, как я держу ее на руках, нет ничего парного или чувственного.

Я несу ее в ванную и осторожно сажаю на край ванны, чтобы иметь возможность внимательно следить за ней, пока я набираю ванну. Слезы все еще стекают по ее щекам, теперь уже беззвучно, обнажая два соленых следа на голой коже под макияжем. Чего бы я только не отдал, чтобы вымыть ее лицо и увидеть прекрасное сияние молочной кожи под ним.

Но это не для меня.

Сосредоточившись на текущей задаче, я проверяю температуру воды, чтобы убедиться, что она теплая, но не слишком горячая. Затем я добавляю успокаивающие соли для ванны, которые оставляют на поверхности воды пенистый слой пузырьков.

Сильвия остается неподвижной и мучительно тихой. Только ее вздрагивания говорят о том, что ее тело борется за выживание.

Собрав все необходимые принадлежности для купания и наполнив ванну, я выключаю воду.

— Могу я… помочь тебе забраться в ванну? — Предлагаю я.

Ее глаза выглядят такими призрачно-пустыми, что я не уверен, что она решится залезть в ванну без моей помощи. В то же время я сомневаюсь, что она хочет, чтобы я прикасался к ней, не говоря уже о том, чтобы видеть ее обнаженной. Но когда я встаю и протягиваю ей руку, она берет ее.

Ее пальцы ледяные на моей ладони, хватка слишком слабая, чтобы это имело какое-то значение, и я помогаю ей встать, прежде чем направить ее в ванну.

Она замирает на месте, одной рукой цепляясь за пуговицы рубашки, как будто, не желая ее снимать. По крайней мере, в моем присутствии.

— Ты в порядке, сама? — Спрашиваю я, с сомнением косясь на нее.

Она так пугающе слаба.

Но именно молчание пробивает дыру в моей груди. Она не сказала мне ни слова. А вопрос, кажется, только усиливает ее слезы.

Я все испортил.

— Я пойду. Но если тебе что-то понадобится, просто позови. — Взяв себя в руки, я отпускаю ее руку и заставляю себя выйти из ванной.

Но когда я дохожу до двери спальни, я колеблюсь. Положив руку на ручку, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо. Все мои силы уходят на то, чтобы выйти и оставить ее там одну.

Дверь тихонько захлопывается за мной. В коридоре я прислоняюсь спиной к массиву дерева и медленно опускаюсь на пол. В моем мозгу беспорядочный клубок мыслей и эмоций. Непреодолимое чувство вины грызет мой живот, я знаю, что травмировал Сильвию, возможно, до неузнаваемости. Я не только пренебрег ее скромностью, воспользовался ее невинностью и использовал ее. Я оставил ее уязвимой и беззащитной в доме, полном хищников. И на нее напали.

Я не могу представить, насколько это было ужасно. И всепоглощающее чувство защиты, бушующее во мне, не уменьшает моего внутреннего смятения. Я без тени сомнения знаю, что влюбился в Сильвию. Сильно. Я понял это, когда оказался слишком слаб, чтобы сопротивляться ее соблазнительному телу. А то, что эти мужчины прикасались к ней, только укрепило меня в этом. Я бы переломал хищникам все кости, лишь бы уберечь ее.

Но как я могу уберечь ее, если сам причиняю ей боль?

СИЛЬВИЯ

Щелчок закрывающейся двери возвращает меня в настоящее, и я понимаю, что все еще стою на ногах. Тонкая рубашка Петра окружает меня теплым, успокаивающим запахом его одеколона, и, хотя я знаю, что не могу в ней купаться, я не хочу ее снимать. Она словно щит, укрепляющий меня своей силой.

Подтянув ткань к носу, я глубоко вдыхаю, вдыхая как можно больше его мужского запаха. Затем я расстегиваю пуговицы и складываю ее, аккуратно откладывая в сторону.

Мурашки бегут по коже, когда я опускаюсь в ванну. Она почти слишком горячая для моей холодной кожи, но, погружаясь в нее, я благодарна за интенсивное тепло. Оно просачивается сквозь меня, прогоняя холод, который поглотил меня до костей.

Мочалка и мыло лежат рядом с ванной, ожидая, когда я ими воспользуюсь. И вдруг желание отмыться от этих мужчин становится непреодолимым. Схватив кусок мыла, я намочила его и провела им по каждому сантиметру своей плоти. Затем мочалкой я стираю розовую кожу, уделяя особое внимание тем местам, где меня касались эти мужчины. Не могу поверить, как близко я была к изнасилованию. Ощущения почти сюрреалистические, лица мужчин расплываются в моем сознании. Все, кроме одних бездушных черных глаз, которые впиваются в мои веки каждый раз, когда я их закрываю.

А потом из ниоткуда появился Петр. Выражение хищной жестокости на его лице можно было назвать почти ужасающим. Он горел от ярости или, возможно, я настолько обезумела от страха, что у меня начались галлюцинации. Но, увидев его в такой ярости, я почувствовала облегчение.