Значит ли это, что все, что они говорят, обо мне? У меня сжимается живот.

— Закончила с ужином, Сильвия? — Спрашивает Мила, демонстративно обрывая брата.

Челюсть Петра захлопывается, и он скрещивает руки на своей сильной груди, отводя взгляд от стола.

— Э-э, да. Конечно. — Мне все равно, что у меня еще осталось несколько кусочков. Я хочу уйти, и она предлагает мне идеальный повод.

Мила широко улыбается.

— Хочешь, я покажу тебе твою комнату?

— Звучит замечательно, — благодарно соглашаюсь я. Положив салфетку на стол, я быстро встаю. — Спасибо за вкусную еду. — Говорю я Матроне.

— Конечно, — холодно говорит она, не отрывая глаз от лица сына.

Затем я убегаю, готовая зарыть голову в песок и надеяться, что то, о чем они спорят, не имеет ко мне никакого отношения.

ПЕТР

— Ты даже не пытаешься наладить отношения с девушкой Маркетти, — категорично заявляет моя мать, продолжая наш спор на русском языке, закрывая за собой дверь кабинета из вишневого дерева и шагая через комнату.

— Я сделал все, о чем ты меня просила, — отвечаю я, и мой русский язык становится все более резким из-за моего раздражения. Я слежу за ней глазами, когда она останавливается за своим столом и смотрит на меня. — Я перевелся в другой колледж. Я внимательно слежу за ней. Я держу ее под контролем и держу подальше от любых потенциальных угроз нашему обручению, какой бы незначительной ни казалась эта угроза. Я обеспечил ее послушание…

— Ты все еще сопротивляешься всему этому. Я вижу это по тому, как ты с ней общаешься или, скорее, не общаешься. Тебе не обязательно это должно нравится, Петр. Но ты сделаешь все необходимое, чтобы жениться на Сильвии Маркетти. — Моя мать ударяет наманикюренным пальцем по своему столу из темного дерева, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Классическая версия дисциплинарного родителя.

— Почему? — Требую я, мой голос повышается на децибел. — Почему так важно, чтобы я женился на этой девушке? Мне бы хотелось время от времени иметь некоторую свободу воли, особенно когда речь идет о таком постоянном решении, как брак.

Моя мама с глубоким разочарованием смотрит на меня.

— Иногда брак — это нелюбовь и не получение того, чего ты хочешь. — Говорит она, обращаясь ко мне, как к ребенку, которому нужно объяснить простую концепцию. — Брак — это то, что нужно для семьи. Твой отец знал это. Думаешь, он взял меня в жены только потому, что ему так захотелось?

Я слышал эту историю уже много раз. Именно ее она вытаскивает всякий раз, когда чувствует необходимость прочитать мне лекцию о долге и о том, что он укрепляет семью гораздо больше, чем такая хрупкая вещь, как любовь. Мы защищаем своих и делаем все, что нужно, чтобы бизнес развивался.

— Твой отец никогда не видел меня до нашей свадьбы. Но наш брак объединил две нью-йоркские семьи, превратив нас в такую империю, какой город еще не видел. За последние двадцать лет мы захватили больше территорий, чем каждая из наших семей за столетие. — Гордость в ее голосе бьет по моим нервам, как наждачная бумага.

— Вряд ли это справедливое сравнение, когда они были в России, сражаясь с семьями, имеющими гораздо более глубокие корни в торговле людьми и наркотиками, чем наша. — Сарказм капает из моих слов, когда я скрещиваю руки на груди с безучастным видом.

Ее глаза сужаются, оценивая меня с отвращением.

— Стратегические маневры твоего отца, главы семьи Велес, создали империю, которую ты должен чувствовать себя благословенным, чтобы унаследовать.

Я тяжело вздыхаю и отключаюсь. Нажатие на ее кнопки ни к чему не приведет.

— Я знаю. — Я отпускаю руки, позволяя им упасть на бока, и смотрю на золотисто-голубой персидский ковер перед собой.

Она не ошибается. Даже несмотря на количество территориальных споров, которые мы вели и проиграли за последние десять лет после смерти моего отца, наша семья по-прежнему управляет мощной франшизой в одном из самых прибыльных городов Соединенных Штатов. Мне есть за что быть благодарным. И я очень ценю свою мать за все, что она сделала, чтобы сохранить все в целости и сохранности.

С периферии я замечаю, как смягчается мамина поза. Она выпрямляется, позволяя рукам соскользнуть со стола. На мгновение она пристально смотрит на меня, позволяя тишине затянуться.

— Я знаю, что трудно стать мужчиной без отца, — наконец говорит она, ее тон становится мягче.

Я поднимаю взгляд, удивленный тем, что она уступает мне хоть дюйм. Обычно моя мама стоит на своем и доводит дело до конца, пока я не зарываюсь по уши. Но когда я встречаюсь с ее глазами, в них почти… грусть. Сердце снова заколотилось в груди. В последнее время я слишком часто проявляю неожиданное сочувствие, и в этом я виню Сильвию. До этого у меня никогда не было моментов слабости.

— Тебе предстоит пройти нелегкий путь без достойного отца и пахана, которые могли бы направлять тебя. Но я — все, что у тебя есть, Петр. Поэтому ты должен начать вести себя как мужчина в семье. — Мгновенная мягкость словно исчезает, и губы моей матери сжимаются в тонкую линию. — Ты станешь хозяином дома вскоре после окончания учебы, но ты все еще ведешь себя как капризный ребенок. Тебе нужно перестать думать о том, что лучше для тебя, и подумать о том, что лучше для твоей семьи.

Я хмурюсь, когда она глубоко вонзает нож, целясь в мое чувство вины и называя меня слабым одновременно.

— Я делаю то, что лучше для нашей семьи. Разве я когда-нибудь делал что-то для себя, что могло бы поставить это под угрозу? — Я бросаю вызов, возмущенный тем, что она ставит под сомнение мое чувство чести.

Я готов на все ради своей семьи — в том числе жениться на совершенно незнаком человеке, чтобы укрепить нас в борьбе с врагами. Я отдал все, что у меня есть, чтобы пойти по стопам отца, заслужить уважение человека, который давно умер и похоронен. А она называет меня капризным ребенком? Сильное чувство иронии охватывает меня, когда я борюсь с желанием разбить что-нибудь, как ребенок, у которого началась истерика.

Возможно, в чем-то моя мама права. Но я не думаю, что справедливо говорить, что я думаю только о том, что лучше для меня. Это единственное, что я просил для себя. За все годы моего взросления под ее строгим руководством.

— Твое сегодняшнее поведение было отвратительным. Как, по-твоему, девушка захочет спать с тобой, если ты не скажешь ей больше двух слов? Она, должно быть, считает тебя полным имбецилом. — Моя мать рассеянно перекладывает бумаги на столе, не отрывая глаз от бумаги, хотя явно не читает то, что написано на странице.

— Спать с ней? — Спрашиваю я, нахмурившись.

— У тебя еще не было с ней секса? — Она поднимает на меня глаза.

— Нет, — рычу я сквозь стиснутые зубы.

И снова взгляд полного разочарования. Моя мать могла бы проследить за этим выражением.

— Я думал, ты сказал, что добился ее послушания.

— Ты сказала мне сделать заявление, а не лишать ее девственности. Какого черта мы вообще об этом говорим? Это не та тема, которую я хочу обсуждать с тобой. — У меня мурашки по коже от одной мысли о разговоре о сексе с матерью. Ближе всего к этому мы подходили в прошлом, когда мама предупреждала меня, чтобы я случайно не обрюхатил девушку. Но она даже не обращает внимания на мой протест.

— Ты должен лишить девственности девушку Маркетти до того, как она вернется в Чикаго. Только так мы сможем гарантировать сотрудничество с Лоренцо, ведь свадьба должна состояться только после ее выпуска.

— Как ты вообще можешь быть уверена, что она девственница? — Не то чтобы я сомневался. Моя суженая кричит о невинности. Я уверен, что мама права, судя по тому, как Сильвия отсосала у меня в кладовке. Но я не понимаю, почему моя мать может быть так уверена.

Она фыркает.

— Отец держит ее под замком. Девушка учится в колледже, и ей даже не разрешается жить рядом с кампусом. Дон Лоренцо внимательно следил за ней, чтобы убедиться, что она не продастся за гроши. Я в этом уверена. Вот почему, если Лоренцо узнает, что его дочь испорчена, он будет более склонен сократить срок помолвки. Он не сможет продать ее другой семье по более выгодной цене до того, как вы поженитесь.