Нет, чтобы пережить это, мне нужно научиться страдать в тишине и надеяться, что все станет лучше. Но насколько все может стать плохо?

Я содрогаюсь от возможностей.

СИЛЬВИЯ

— Мне это не нравится, — заявляет Нико, прислонившись к дверному косяку моей комнаты.

— Да, ну, тебе это не обязательно должно нравиться, — сухо напоминаю я ему, застегивая молнию на своем чемодане на колесах и вытаскивая его с кровати на пол.

Я отправляюсь в Нью-Йорк на длинные выходные с семьей Велес по личному приглашению Матроны. Чтобы сгладить ситуацию и показать, что наш союз снова на верном пути, как говорит Отец.

— Я, черт возьми, ненавижу это, — рычит Нико, проводя пальцами по волосам в характерном жесте разочарования.

Катя чемодан к двери спальни, я грустно улыбаюсь брату.

— Все будет хорошо, — обещаю я, хотя все еще пытаюсь убедить себя в том же.

— Он тронет хоть один волосок на твоей голове, и ты позвонишь мне. Мне все равно, что говорится в контракте. Я прилечу в Нью-Йорк и вырежу ему сердце, — яростно говорит Нико.

Поднявшись на цыпочки, я слегка чмокаю брата в щеку.

— Ты мой самый любимый человек на свете. Ты знаешь это?

Нико криво усмехается.

— Вот, я отнесу это вниз, — предлагает он, высвобождая ручку моего чемодана из моей руки.

— Спасибо.

Я следую за ним, пока он сравнительно легко поднимает значительный вес и спускается в фойе. Лука и Кассио ждут меня там, на их лицах одинаковые выражения громового недовольства.

— Хочешь, я последую за тобой и спрячусь? — Предлагает Кассио, когда я останавливаюсь перед ними. — Я уже делал это раньше. Я смогу сделать это снова.

Я хихикаю, благодарная за его дерзкий юмор. Приятно смеяться после всего моего последнего стресса. И все же, приступ меланхолии заглушает смех в моем горле. После того, что случилось с Петром в кладовой с краской, все кажется другим. Я чувствую себя по-другому, словно теряю последние мазки детской невинности, пока картина моей жизни становится темнее и ужаснее.

— Ты смеешься сейчас, но я серьезен. Я буду твоей молчаливой тенью. Только скажи слово. Я убью любого, кто хотя бы не так на тебя посмотрит.

— Спасибо, Касс, но я думаю, что лучше сделать это самой.

Я обнимаю его посередине, и Лука зажимает меня, прижимая меня между ними.

— Вам, ребята, не обязательно было приходить домой только для того, чтобы проводить меня. — Говорю я, когда они наконец отпускают меня. Никто из них больше не живет в семейном поместье, поэтому каждый из них приложил все усилия, чтобы попрощаться со мной.

— И упустить возможность подразнить тебя? Никогда. — Лука нежно гладит меня по подбородку.

— Отец придет? — Спрашиваю я, глядя в сторону коридора и его кабинета.

Губы Нико сжимаются в тонкую линию, говоря мне все, что мне нужно знать. У него, должно быть, «неотложные дела», и у него нет времени попрощаться. Не то чтобы он когда-либо был тем, кто раздает отцовскую любовь.

Раздается стук в дверь, и мое сердце подпрыгивает к горлу. Я поворачиваюсь на шум, когда Альфи входит в фойе, чтобы ответить.

— Я мог бы просто убить его сейчас и сэкономить тебе перелет туда и обратно, — предлагает Нико, звуча слишком обнадеживающе.

— Ты же знаешь, я не скажу «да», — упрекаю я, обнимая его.

Он целует меня в макушку.

— Люблю тебя, Скаут, — бормочет он.

Это вызывает у меня слезы. Такими словами не разбрасываются в моей семье, и для меня очень много значит их слышать. В то же время это дает мне странное предчувствие. Как будто это последний раз, когда я вижу Нико. Я заталкиваю это чувство в темный угол своего сознания.

— Я тоже тебя люблю, — выдыхаю я, крепко сжимая его, прежде чем отпустить.

Петр стоит на крыльце, ожидая, пока я подкачу чемодан к двери. Альфи без колебаний подхватывает мой багаж и несет его к машине, ожидающей на подъездной дорожке. Применяя свой джентльменский вид, мой жених предлагает мне руку, и я ее принимаю.

За последние полторы недели, с тех пор как он потребовал минет вместо извинений, мы с Петром обрели нелегкое перемирие. Он больше никоим образом не навязывался мне. Он не издевался надо мной. Вместо этого он сохранял отстраненную, бесстрастную формальность.

Действуя как вежливый человек, он проводил меня на несколько занятий, предложил донести мою сумку и даже сидел рядом со мной на уроках искусства. Но его жесты почти роботизированы, выполнены с точностью и ни капли подлинных эмоций. Тем временем я хранила вежливое молчание, отвечая ему, когда он задавал мне вопросы, и благодаря его, когда он делал что-то хорошее. И я думаю, не будет ли эта вежливая разлука тем, чем будет наша совместная жизнь. Смогу ли я так жить?

Электрическое притяжение потрескивает по моей коже в тех редких случаях, когда он на мгновение вторгается в мое личное пространство. Но испытывает ли он это или нет, я понятия не имею, поэтому я даже не могу сказать, сможем ли мы физически найти общий язык. Это мучительно изолирует.

Но когда я беру его за руку сейчас, я чувствую это в кончиках своих пальцев, покалывающее предвкушение, которое я с силой отталкиваю, сосредотачиваясь на предстоящих выходных. Он везет меня в своем сексуальном белом Корвете, и я восхищаюсь красно-черными тонами салона автомобиля и мягкой кожей сиденья. Затем видом, когда мы выезжаем из более густонаселенного города.

Поездка на машине проходит в тишине всю дорогу, пока мы не въезжаем на частный аэродром, и он паркует машину рядом с небольшим самолетом в ангаре, который как раз подходит для прекрасной птицы. Мужчина в строгом черном костюме выходит из самолета, когда мы вылезаем из машины.

Петр жестом показывает мне, чтобы я шла впереди, пока мужчина без слов забирает мои сумки из багажника. Как хорошо слаженный механизм, ничего не нужно сообщать. Я осторожно поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь, увидев шикарный интерьер частного самолета.

Сиденья, отделанные тонкой белой кожей и вишневым деревом, больше похожи на мягкие кресла, чем на сиденья самолета. В углу возле кабины пилотов находится бар с напитками. Багажный шкаф находится сзади, вместе с чем-то, что выглядит как дверь в одноместную спальню. Почему эта деталь заставляет мой желудок дрожать, я не знаю, но я отвожу глаза, выбирая место с излишним усердием. В моей голове мелькает мысль, и я задаюсь вопросом, не тот ли это самолет, на который Кассио пробрался, когда похитили Бьянку.

Я более внимательно осматриваю багажное отделение, помня об этом, пока человек Петра прячет мой чемодан на колесах в крошечном шкафу. Легкая улыбка тянет мои губы от этой возможности. Когда я поворачиваюсь лицом к сиденью передо мной, я замечаю, что Петр смотрит на меня.

Улыбка сползает с моего лица, и я хватаю свою маленькую сумку с пола, занимаясь поиском книги. Надеюсь, он не будет копаться в моей улыбке. Не думаю, что он найдет эту историю хоть сколько-нибудь забавной.

Я читаю весь полет, и в салоне царит напряженная тишина, за исключением случайного звона льда, бьющегося о стекло, когда Петр потягивает водку. К тому времени, как мы приземляемся, я думаю, что мы сказали друг другу всего слов десять, и я думаю, не так ли могут пройти следующие шестьдесят или около того лет моей жизни. Это не будет концом света. По крайней мере, он не придирается ко мне.

Водитель забирает нас из аэропорта Тетерборо в Нью-Джерси, места, где частные самолеты выстраиваются вдоль бетона, ожидая, когда их запустят. Как только мы выходим из самолета, я вижу двух крепких, широкоплечих мужчин, ожидающих нас у двери машины.

— Сильвия, это Вэл и Ефрем. Тебе стоит привыкнуть к их присутствию. Они мои личные телохранители и обычно сопровождают меня везде, куда бы я ни пошел, — небрежно объясняет Петр, нарушая тишину между нами.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, мисс. — Говорит тот, у кого волосы светлее, почти песочного цвета, с сильным русским акцентом, хотя его лицо остается непроницаемым.