Но и в оружии, конечно, тоже: ведь в Стране городов его тоже становилось меньше. В горах почти совсем не стало синих и зелёных камней, из которых выплавлялась хорошая медь. Теперь её приходилось по большей части завозить из чужих краёв, вроде Айес-Грэбх. За этим в начале зимы и отправился туда его Шипха с воинами — для охраны меди, которую торговцы собирались там наменять. Но вместе с медью отряд привёз домой пробитое копьём тело его сына.
Прамарай простонал сквозь стиснутые зубы. Тело сохранялось в снежном сугробе между внутренней и внешней стеной Аркаина — чтобы весной, когда земля оттает, быть упокоенным, как положено наследнику райжи: под курганом, с обильными приношениями и жертвами. И Прамарай не сомневался, что с ними ляжет и убийца его мальчика.
Воспоминание о потере жгло, райжа вскочил и прошёлся по отделённой от общего помещения тростниковыми циновками комнате, на стенах которой висело его оружие и трофеи — головы зубров, шкуры волков и медведей, скальпы врагов. Велик был райжа Прамарай, а недавно стал ещё более велик — так, как ни один из людей этого мира. Но и его, как последнего пастуха, или презренного торговца, или даже дикаря-даса мучила потеря отпрыска.
— Камус сюда! — крикнул он, и молодая рабыня-дасья принесла ему глиняный ковш с перебродившим кобыльим молоком.
Райжа припал к нему, жадно осушил и с размаха разбил о деревянный настил пола.
— Убери! — заорал он на девку, которая поспешно пала на колени и начала собирать черепки, измазанные в зеленоватой молочной жиже.
— Пошла вон, дасийская гадюка! — Прамарай со всего маху наподдал ногой в жёстком сапоге служанке под рёбра, та болезненно охнула и поспешно уползла из комнаты на четвереньках. Кажется, он сломал сучке ребро — при ударе раздался щелчок. Эта жестокость и лёгкий хмель от камуса немного успокоили райжу.
«Весной отправлю её вместе с сыном», — подумал он, не без удовольствия представив процесс жертвоприношения.
Пусть в варе Йамы прислуживает Шипхе, как и раньше — тот любил с ней спать. Хотя не только с ней. Дасийки на это годны, только не надо позволять им рожать полукровок — негоже мешать чистую кровь ариев с дикарской грязью. А в нижнем мире никто не рожает. Ведь так? Кто же его знает — оттуда ещё никто не возвращался, чтобы рассказать. Вот какие порядки в мире верхнем, у великого Индры — это Прамарай уже немного ведал…
Он даже не слишком удивился, когда ночью услыхал голос бога — он всегда знал, что родился необычным человеком, не таким, как прочие мужи. И когда Индра-громовержец (а кто же ещё?) сказал ему, что он избран править всеми ариями Страны городов и вести их к победам, воспринял это, как должное.
А дальше… бог вознёс его в свои чертоги — чудесную вару на небесах. Это было так великолепно и ужасно, что Прамарай плохо помнил, что видел и пережил там. Он провалился в небытие, когда бог забрал его, ему казалось, что всё его тело вместе с душой раздробилось на мелкие частички, словно семена на каменной зернотёрке. А потом оказался в божественных чертогах, где видел множество удивительных вещей, настолько странных, что впал в ступор, и когда пред ним явился сам бог-громовержец на золотой колеснице, влекомой белоснежным быком, опьянённый священной саомой, потрясающий громовой палицей, весь в сполохах молний, даже обрадовался: появилось хоть что-то понятное и объяснимое.
Бог предрёк ему величие, но сказал, что достичь его можно лишь через большую боль. Прамарай и это понимал: вступая в потусторонний мир, человек должен быть готов к тому, что его будут мучить и калечить его жители. Если он, конечно, не принадлежал по рождению к сообществу жрецов-брамов, природой предназначенных для общения с богами. А вот, например, духи дасов страшно истязали своих избранников, предназначенных стать колдунами и духовидцами.
И бог погрузил его в боль, страшную боль — Прамараю казалось, что выдержать её человеку невозможно и он непременно умрёт. Однако он выдержал, и бог возвратил его в родную вару, откуда забрал. Райжа чувствовал себя очень сильным и лёгким — словно вновь сделался юношей, едва прожившим пятнадцать вёсен.
Теперь он мог звать бога в любой момент. И ещё многие другие чудесные вещи мог делать теперь Прамарай.
— Райжа! — прервал его воспоминания один из его дружинников. — Вернулся Шамья со своими людьми!
— Они поймали?.. — вскинулся Прамарай.
— Да, могучий, — подтвердил воин. — Они привезли убийц твоего сына.
По лицу райжи расплылась хищная ухмылка.
— Ведите их во внутреннюю вару! — почти закричал он.
Эта круглая крытая площадь была сердцем Аркаина — варой в варе, священным местом собраний и богослужений. Сама по себе круглая крепость представляла собой изображение и небосвода, и солнечного диска на нём, и вообще коловращения жизни. Но боги сходили именно в её центр — посредством приносимых брамами жертв.
А теперь боги увидят там торжество Прамарая — избранника Индры, и возрадуются.
Когда он явился во внутреннюю вару, там уже собрались почти все жители Аркаина — их тех, кто имел право там находиться: воины-кшатри во главе со своими колесничими, мастера-литейщики, которые хоть и считались более низкими вайшами, но на деле занимали положение повыше простых вооружённых пастухов, поскольку ремесло их имело божественное происхождение. И, конечно, брамы. Все они почтительно расступились перед своим райжой. И тут Прамарай увидел того, кого так давно жаждал уничтожить.
Было видно, что путники ещё не отошли от ледяного пути по степи, выглядели осунувшимися и усталыми. Но Прамарай не смотрел на воинов Шамьи — его внимание сразу приковали двое пленников. Мужчина высокий, явно сильный, с крупными чертами лица, густой рыжей бородой и сверкающими глазами. С первого взгляда видно, что это, хоть и связанный, но могучий воин. А как ещё — не мог же кто-то слабосильный убить его Шипху…
Женщина… Очень красивая — даже с дороги и в бесформенной зимней одежде. Похожа на южных родичей ариев. Может быть, Прамарай насладится ею — прежде, чем убить. Потому что он всё равно убьёт обоих.
— Ты кто? — проревел он, указывая на мужчину.
— Тэррет, торговец, — отвечал тот недрогнувшим звучным голосом со странным акцентом.
Не похоже, что боится. Ну ничего, он ещё познает и страх, и ужас, и боль — великую боль!
— Это ты убил моего сына? — с ненавистью спросил райжа.
— Я не знал, что он твой сын, когда мы поссорились, — начал человек, но Прамарай прервал его, выкрикнув:
— Ты или нет?!
— Я, — подтвердил тот столь же спокойно.
— Ты сам умрёшь за это, — сообщил Прамарай, тоже вдруг успокоившись.
Его месть неизбежна, зачем же волноваться.
— По какому же закону ты убьёшь меня? — неожиданно спросил приговорённый.
Прамарай вновь стал раздражаться: он по-прежнему не чувствовал страха в голосе врага и это неправильно!
— По закону предков: жизнь за жизнь, — злобно бросил он.
— Я убил твоего сына не со спины и не из засады, мы сражались один на один и лицом к лицу, — напомнил пленник. — А теперь я безоружен и связан.
Собравшиеся, напряжённо прислушивавшиеся к допросу, приглушённо заворчали — Тэррет был совершенно прав, законы предков запрещали убийство при подобных обстоятельствах.
— Ты умрешь не теперь, — снизошёл до объяснений райжа, — тебя будут держать вместе с рабами и подвергнут пыткам. А весной я отправлю тебя за своим сыном, чтобы ты прислуживал ему в мире Йамы. Твою женщину я заберу в свои покои, но потом отправлю вместе с тобой сопровождать Шипху.
— Неправеден суд твой, райжа Аркаина, — произнёс пленник, и прозвучало это не обличением, а простым утверждением.
Прамарай глухо зарычал от гнева, но ропот воинов сделался громче. Из их среды вперёд выступил Шамья.
— Прошу позволения на слова, райжа, — сказал он почтительно, но твёрдо.
Прамарай не мог просто отмахнуться от него — восьмой колесничий был уважаем всеми воинами вары.
— Говори, — разрешил райжа.
— Тэррет прав, — начал колесничий голосом спокойным и убеждающим — он таким и остался на протяжении всей его речи, хотя лицо Прамарая всё больше искажалась от гнева. — Шипха сам виноват в ссоре, он напал первым, и вызвал на бой тоже он. Поединок прошёл честно, победителя винить не за что.
