Но всё же они иногда виделись — в великой тайне, и Бхулак до сих пор бережно хранил сладостные воспоминания об этих встречах. Однако с течением времени их связь ослабевала, а потом и вовсе сошла на нет. Правда, порой ему удавалось встретиться со своим тайным сыном, а когда тот вошёл в нужный возраст, Бхулак инициировал его и они стали общаться напрямую. Он наставлял Шокана в вещах, которые понадобятся будущему царю.

Вскоре между двумя городами началась война, которую Гуйфан провозгласил священной — ведь проклятый демон Ханжо запятнал себя не только предательством и убийством, но и богохульством. Это по его вине Змей хаоса надругался над Великой Матерью и, слившись с ней, попытался свергнуть Небесного Владыку и подчинить себе весь мир.

Война была многолетней, тяжёлой и кровопролитной, но закончилась падением Нюгуа и пленением совсем уже дряхлого Ханжо, которого казнили самым жестоким способом. Юный Шокан был провозглашён царём на церемонии в храме Богини-улитки, о чём возвестили жрецы с вершины пирамиды. Тогда Бхулак в последний раз видел Ай — величавую стареющую женщину, стоящую рядом с сыном. На Бхулака она не посмотрела, а вскоре скончалась от злой болезни.

Великая засуха продолжалась, пески неуклонно наступали на Гуйфан, и уже взрослый Шокан, получивший власть над обоими царствами, перевёл свою столицу сначала в Нюгуа, а когда и там жить стало худо, основал новую южнее, в долине Жёлтой реки. К тому времени земля там уже оправлялась после потопа, а Шокан помогал ей, возводя дамбы и роя каналы. Поговаривали, что он пользуется при этом даже магией, но про него много чего говорили… Он стал родоначальником династии, которую назвал на языке людей Срединной равнины, которыми теперь правил — Ся. Но на самом деле это название когда-то подсказал ему настоящий отец: на языке степной отрасли его народа оно звучало как Харья — Великая Арья.

Но часть населения и Гуйфана, и Нугуа розно рассыпалась по северным равнинами и стала жить в небольших поселениях, выращивая там коров и баранов. А Бхулак по приказу Поводыря увёл часть этого народа — в основном, мастеров-медников — в дальние Золотые горы, где они добывали медь и олово, плавили бронзу и отливали прекрасные вещи. Например, изогнутые в обратную сторону ножи и листообразные наконечники копий — очень похожие на те, что он видел у иргов… Конечно, у тех они были сделаны искуснее, да и ножи тоже претерпели изменения. Но Бхулак не сомневался, что начало этого мастерства было положено в городах Гуйфане и Нюгуа.

Прошли века, но Бхулак знал, что династия Харья-Ся до сих пор процветает на Срединной равнине, нефритовые вещи оттуда он видел даже в Марге. Ересь Ханжо растворилась во времени, драконий хвост Небесного Владыки и змеиный Великой Богини сплелись, и боги, некогда враждовавшие, слились воедино, став для тамошнего народа двуединым символом жизни.

«Когда-нибудь я ещё побываю там», — подумал Бхалак.

Но могло ли случиться так, что культ Богини-змеи был унесён в тёмные горы и дремучие леса севера?..

— Господин, — спокойный голос Арэдви прервал его мысли. — За нами погоня.

Бхулак не слышал ничего, но её механическим чувствам можно было доверять.

— Ещё далеко, — добавила девушка — в пути машина опять приняла такой вид, вероятно, она считала его базовым. — Четыре повозки на полозьях, пятнадцать — семнадцать вооружённых мужчин. Идут по реке по нашему следу.

— Может, торговцы? — без особой надежды предположил Бхулак.

— Нет.

Он и сам чувствовал, что идут по их душу.

— Ирги?

— Нет. Лошади не их — сильнее, а их повозки легче нашей. Если будем идти с той же скоростью, настигнут нас через час. Если ускоримся — примерно через полтора. Даже если я впрягусь вместе с лошадьми, больше часа не выиграем.

— Надо уйти с реки и спрятаться, — решил Бхулак.

Арэдви промолчала — значит, была согласна.

В этом месте Рангха делала большую крутую излучину, внутри которой раскинулись невысокие, но очень живописные лесистые холмы с причудливыми белесыми скалами. Не сговариваясь, путники повернули лошадей и вышли со льда на обширную поляну у подножья довольно высокой горы. Обогнув её слева, вскоре нашли неглубокий заросший овраг, где спрятали лошадей и сани, а сами поднялись на склон и, скрывшись среди заваленного снегом ельника, стали наблюдать за рекой.

Погоня появилась примерно тогда, когда и предсказывала Арэдви. Да, четверо саней и шестнадцать воинов. Медвежьи и волчьи накидки, конусовидные шапки, высокие сапоги, густые светлые бороды, заплетённые в косицы с бисерными нитями…

— Коровьи юноши, — прошептал Бхулак.

Два-три воина — видимо, из числа старшин, имели островерхие шапочки и плотные крутки из твёрдой кожи с нашитыми на них бронзовыми бляхами. А мощные копья, топоры, булавы и тугие луки были у всех. Ещё щиты — прямоугольные, прикрывающие спину, и круглые — для пеших схваток лицом к лицу. На всех щитах был изображён охранный знак коловращения мира.

Оставалось лишь надеяться, что они не заметят, где преследуемые свернули на берег, и проскочат дальше. То, что воины Страны городов преследовали именно их, Бхулак нисколько не сомневался — он с самого начала был уверен, что нежеланное убийство Шипхи просто так ему с рук не сойдёт.

Кажется, план сработал: погоня быстро проходила мимо укрытия — сильные сытые лошади, которые и правда были несколько крупнее ирговских, бодро тащили лёгкие сани, сидевшие в них мужи сосредоточенно молчали, вглядываясь вдаль. Наконец они исчезли за поворотом излучины.

— Наверное, искали нас в лесном посёлке и там узнали, куда мы ушли, — предположил Бхулак понимаясь и отряхиваясь от снега. — После излучины будет река Самар, мы пойдём по ней, они нас не…

— Бхулак, — предостерегающе сказала Арэдви.

Но опоздала: из-за заснеженных елей выступали вооружённые воины — те же самые, из Страны городов. Луки их были натянуты, копья готовы к броску.

Очевидно, это была засада — часть отряда лесом обогнала двух путников и ждала в наиболее удобном для ухода с реки месте, в то время как меньшая гналась за ними по льду. Несомненно, те уже повернули и сейчас направлялись сюда.

— Я выдала ошибку, — спокойно констатировала Арэдви. — Происходят сбои программы. Слишком давно работаю автономно.

«Ошибку выдал» и Бхулак, но сокрушаться по этому поводу теперь не имело смысла. Вопрос заключался в том, стоит ли сдаться или пытаться драться. Судя по всему, убивать их на месте коровьи юноши не собирались — иначе уже засыпали бы их стрелами и копьями.

— Если вступим в бой, тебя убьют с вероятностью девяносто шесть и семь десятых процента, — тем же тоном сообщила Арэдви. — Я тоже буду в значительной степени повреждена.

Она была права — как всегда, так что уже взявшийся за копьё Бхулак воткнул его древком в снег, показывая, что не собирается сопротивляться. Один из воинов — рослый, молодой ещё муж, высоколобый, с торчащей вперёд русой бородой, подошёл ближе. При этом остальные продолжали держать пару на прицеле. Видимо, это был вождь отряда, о чём говорили богатый кожаный панцирь и тяжёлая серебряная гривна на шее. Он взял копьё Бхулака и осмотрел.

— Это вещь Шипхи, — сказал он.

Несмотря на обвиняющий смысл реплики, звучала она не злобно — скорее, просто как утверждение. При этом воин пристально смотрел голубыми глазами прямо в лицо Бхулаку.

Тот утвердительно кивнул.

— Прамарай сдерёт с вас кожу и принесёт в жертву Агни, — заявил вождь.

И это тоже прозвучало просто как описание грядущих событий. Слова он выговаривал странно — хотя Бхулак полностью его понимал, он ещё не встречал людей, говорящих так. Шипха в Айес-Грэбх говорил на распространённом в тех краях упрощённом языке, на котором общались все местные племена.

— Шипха пал в честном поединке, — возразил он.

— Я знаю, — ровно ответил воин. — Потому ты до сих пор жив. А ещё… — он поглядел на Бхулака, похоже, даже с некоторым удивлениям, — говорят, ты убил на реке много иргов?