Скорее всего, великие люди Маргуша всё это тоже осознавали, но сразу принять не могли, поэтому слова царя вновь возбудили страсти. Было ещё много гневных и запальчивых речей, но исход дела был предрешён — у противников арийцев просто не было сил, чтобы противостоять им. Конечно же, в дальнейшем среди вельмож начнут зреть заговоры, случаться предательства, удары в спину… Но, при умелом правлении, всему этому можно успешно противостоять.

— Мои дела тут окончены, — проронил Бхулак, когда, после бурного совета, они с Заратахшей ожидали в коридоре начала торжественного выхода царя к народу.

— Тебе грозит опасность, — сказал тот без вопросительной интонации. — Она не от Невидимых, и гораздо серьёзнее их.

— Что ты об этом знаешь? — спросил Бхулак.

— Твой даэва… Он не отпустит тебя. Я всегда это знал, — произнёс жрец. — Ты и твоя женщина… может, она твоя фраваши, защитница из иного мира… Вы оба только одной ногой в мире нашем. А другой… далече, в областях странных и опасных, не вижу я их.

Потрясённый проницательностью жреца, Бхулак молчал. Однако Заратахша, похоже, в словах его не нуждался — явно давно уже хотел высказать что-то и теперь торопился это сделать.

— Маргуш будет замирён и благополучен, — говорил он. — Всё больше ариев будут переселяться сюда, всё больше арийской крови будет течь в жилах его жителей и арийских мыслей в их головах. Храм Великой Матери станет храмом Огня, а наши древние цари будут почитаться, как боги. Но придёт время, и Маргуш всё равно падёт. И с ним падут все великие страны: Мелухха и Элам, и Аккад, и Египет, и даже Аирйанэм-Ваэджа станет для наших потомков лишь сказкой. Они пройдут землю с конца в конец, везде основывая новые царства и неся свою веру. Но пройдёт и это, настанет новый мир, который мне кажется ужасным, но, может быть, это вовсе не так. Ты увидишь его — это безумие, но я знаю, что это правда. Твой фарн велик.

Бхулак невольно вздрогнул.

— Но и тот мир уйдёт, — продолжал жрец. — и за ним придёт новый, который я уже не вижу совсем. Но ты будешь и там… А потом настанет время, когда кончатся все миры, и могучий злобный змей выползет из-под земли. В сильном гневе, подобно мухе, он набросится на все создания и повредит их, и смешает чистый огонь с дымом и копотью. И вместе со змеем придёт блудница, которую будут желать многие люди, отчего перестанут различать злое и доброе, и все они умрут. И тогда Господин наш восстанет и рассудит всё и всех. Где будешь ты тогда и что скажешь Ему?..

Так говорил Заратахша, а Бхулак продолжал потрясённо молчать. Слова о конце всего явственно напомнили ему то, что Арэдви поведала о гибели тьюи. Эти могущественные существа тоже жили, плодились, создавали вещи и воевали, но в одночасье были выметены из мироздания, как ненужный мусор. Кто способен на такое? И если уж это случилось с тьюи, какова в этом мире участь людей?..

Но жрец встряхнул головой, словно освобождался от видений, и проговорил:

— Прости меня, Шупан, за эти безумные слова. Я не пил хаому, но как будто оказался сейчас в её власти и сам не ведал, что говорю. Вон идёт царь, поспешим к нему.

Они присоединились к выходившей из дворца процессии, направлявшейся к общественным трапезным у северного фасада крепости, где по торжественным случаям царь демонстрировал своё единство с народом. Здесь всем — богатым и славным, бедным и ничтожным — подавали мясо жертвенных животных, пожаренное тут же в больших печах, пшеничную кашу, вино и пиво, в которые добавлялась хаома. И царь ел и пил вместе со всеми, и от имени богов благословлял страну и её людей.

Это торжество должно было пройти накануне, но никто не собирался отказываться от него из-за случившихся событий. Сидя в царском конце стола, Бхулак задумчиво потягивал вино, глядя на бурно празднующую толпу и удивляясь лёгкому нраву местных жителей, ещё вчера метавшихся среди крови и пожаров.

Раздался резкий звук бронзового гонга, сразу же заставивший замолчать всё разношёрстное гомонящее собрание. Святой человек поднялся со своего места. При своём небольшом росте он всё равно производил величественное впечатление — бесстрастная маска сияла, драгоценные одежды струились. Вслед за ним поднялись окружающие его вельможи и предводители арийцев, и все собравшиеся. Царь взмахнул своим священным оружием — бронзовым позолоченным топориком. Мастера Маргуша с удивительным искусством исполнили его в виде сцены из жизни высших сил: двуглавый человекоорёл, символизировавший царскую власть, одной могучей рукой борется со страшным подземным змеем, а второй защищает олицетворяющего жизнь быка, семя которого зловещий дух хочет похитить. Это ритуальное оружие заключало в себе божественную царскую силу.

— Люди священного Маргуша!.. — воззвал царь.

И тут Бхулака вновь охватило сильнейшее предчувствие, что вот прямо сейчас случится страшная беда. Он встревоженно огляделся, уловил за спиной царя быстрое движение и не раздумывая бросился туда, на ходу выхватывая меч. Но его опередил находившийся ближе к Святому человеку Заратахша. Подбегающий Бхулак с ужасом видел, как жрец закрыл свои телом царя, принимая удар кинжалом от неведомо откуда возникшей тёмной фигуры.

Вельможи вокруг всё ещё пребывали в ступоре, но царь уже успел прийти в себя и изо всех сил ударил нападавшего по голове драгоценным топориком. А в следующий миг того ещё и насквозь пронзил меч Бхулака. Убийца рухнул наземь одновременно с Заратахшей, и только тут люди, до которых дошло, что происходит, издали общий крик ужаса.

Началась дикая суета, на которую Бхулак не обращал внимания, обхватив руками тело заотара и пытаясь его поднять. Лицо жреца было бледно и спокойно, взгляд стал бездонным.

— Не сходи с пути правды, Шупан, — прошептал он, закрыл глаза и вытянулся.

Бхулак бросил взгляд на наполовину вонзившийся ему в грудь длинный кинжал, увидел на нём чёрные разводы яда и понял, что сделать ничего нельзя.

Отпустив тело, он обернулся к убийце, с которого уже содрали скрывавший его лицо чёрный капюшон, и без удивления, но с гневом узнал старшину Невидимых. Голова Кимаджи была разрублена топориком, а в груди зияла рана от меча. Он тоже был мёртв. Совершенно непонятно, как он сумел обойти всю царскую охрану. Впрочем, Невидимые умели незаметно прокрасться всюду.

И всё это уже не имело значения.

— Он не мог вернуться в Мелухху после поражения, — услыхал Бхулак над собой голос Святого человека. — Его бы там подвергли страшной казни. А теперь, по крайней мере, не истребят весь его род.

Царь замолчал, а затем произнёс с непередаваемой горечью:

— Улыбка богов есть ложь.

Бхулак поднял голову и посмотрел на человека в золотой маске, всё ещё держащего окровавленный топорик. Кажется, теперь он понял, откуда у этого мальчика такая зрелая и печальная мудрость. Наверное, он и правда общается с богами, а это состарит до поры кого угодно…

Дальше было много плача, проклятий млеххам и клятв о страшной мести. Естественным образом праздник перешёл в подготовку к торжественному погребению. Святой человек велел воздвигнуть для Заратахши роскошную гробницу в некрополе царей и великих людей Маргуша. По обычаю, пол склепа будет покрыт известью — чтобы разлагающиеся тела человека и жертвенных животных не оскверняли чистую землю злом смерти. А крыши тем не будет — чтобы небесные птицы и полевые звери свободно проникали туда, растворяя нечистые трупы в чистоте своего нутра. Именно так делали в великом граде Аратте, но никто, кроме Бхулака, уже не помнил об этом.

Вместе с Заратахшей упокоятся и его кони, запряжённые в колесницу, а камеру заполнят погребальные дары. Стены же гробницы украсят прекрасные разноцветные мозаики, изображающие зверей, растения, богов и божественные знаки крестов. Так упокоится тело славного Заратахши из рода Гуштам, атаурвана, добрая же душа его отправилась в Гародман — безмятежный Дом песен.

Труп его убийцы тоже был погребён птицами и зверями — но не в царских гробницах. Мёртвого Кимаджи вынесли из города подальше и бросили на пустынном месте в дельте. Когда принесшие его люди ушли, откуда-то выскочила маленькая обезьянка, запрыгнула на тело, тормошила его, что-то верещала на ухо. А когда поняла, что хозяин не встанет, мучительно застонала, обхватив голову лапками.