— Узрите, как бог Грозы любит великого вождя Кау! Преклоняйтесь перед богом и Кау, избранником его! Бог дал ему хвар и желает, чтобы Кау был верховным вождём ореев! Знаю, знаю! Поведал он мне это в священных видениях! Узрите и преклонитесь!
С этими словами он поднял тоже звенящий амулетами посох и ловко прокрутил его над головой. Сперва, вроде бы, ничего не произошло, но тут из-за спины вождей послышался женский крик:
— Смотрите!
Ленты на одном из шестов, украшавших место собрания, вдруг без видимой причины вспыхнули ярким пламенем. Через несколько секунд то же самое случилось на втором шесте, потом и на третьем… Вскоре ленты горели на всех, а некоторые шесты и сами уже занялись огнём.
Раздались изумлённые крики — столь явное чудо произвело на всех потрясающее впечатление. Ну, почти на всех… Бхулак знал этот трюк и в душе обругал себя дураком. Ведь он обратил внимание, что ленты на шестах болтаются, как мокрые, хотя дождя ночью не было. Просто Квен со своими подручными загодя смочил их секретным составом, который самовоспламеняется, когда высыхает. Ленты высохли под лучами утреннего солнца, и вот…
Но ореи с ужасом и благоговением глядели на горящие шесты.
— Он поистине избранник бога Грозы! — вскричал Бхег. — Теперь нас должен вести Кау! Слава верховному вождю Кау!
— Слава хвару верховного вождя Кау! — отозвалось собрание.
Бхулак заметил, что славословие подхватили далеко не все, и это обнадёживало. А ещё он увидел бледное и напряжённое лицо скромно стоявшей в стороне Ави. Губы её беззвучно шевелились, и Бхулак понял, что она молится своей Матери.
Но тут стало происходить что-то странное: вдруг сгустилось нечто… какое-то предчувствие, витавшее буквально в воздухе. И внезапно сияющее с совершенно безоблачного неба солнце закрыла пришедшая невесть откуда огромная чёрная туча. Упали первые тяжёлые капли, почти сразу же обернувшиеся упругими струями. Ливень бушевал так, словно наверху боги открыли запруду, сдерживающую все небесные воды. Конечно же, пламя на шестах сразу погасло и чёрные мокрые палки бессильно топорщились на фоне завесы льющейся воды.
— Это сделал ты? — спросил Бхулак, скользнув в потаённую комнату своего сознания.
На людях делать это было опасно, но сейчас он не мог не спросить Поводыря о том, что происходит.
— Нет, — ответил тот, не потрудившись принять зримый облик. — Я собирался провести схожее мероприятие, но мне требовалось время. Однако случилась спонтанная атмосферная флуктуация, не типичная для данного региона. Это хорошо. Возвращайся скорее и действуй.
Бхулак сам уже выскочил во внешний мир и увидел, что положение в круге сильно изменилось. Промокшие до нитки ореи уже не славили Кау, но молча и с подозрением смотрели на него. А тот, похоже, был несколько ошеломлён: до сих пор его вела бешеная энергия хищника, толкнувшая его на святотатство и отцеубийство, да ещё поддержанная воздействием дурманящих трав. Но теперь он в буквальном смысле получил холодный душ, отрезвивший его и, может быть, заставивший ужаснуться содеянному.
Ошеломлённым выглядел и жрец, с недоверием и гневом осматривающий потухшие шесты.
Но не таков был Кау, чтобы какой-то дождик прервал его рывок к цели! Борьба для него была ещё далеко не закончена.
— Это сделала проклятая колдунья-эратка, которую предатель Пех подговорил противиться воле бога! — заорал он, и прежде, чем кто-то что-то успел сказать, со страшной силой метнул копье.
Услышав его свист над головой, прервавшийся болезненным вскриком позади, Бхулак похолодел — он был уверен, что копье попало в Ави. Но разворачиваться и смотреть времени не оставалось. Его собственное отброшенное Бхегом копье было далеко, но в руке его словно сам собой оказался топор. Резкий взмах, и тот, кувыркаясь в воздухе, полетел в Кау, который всё ещё стоял в позе метателя, со злобной ухмылкой. Она так и не успела сойти с его лица, когда тяжёлое каменное лезвие врезалось в его бритый череп. Раздался глухой стук, и Кау рухнул на мокрый песок, забрызгивая идола кровью и мозгами.
Собранию понадобилось несколько секунд, чтобы осознать случившееся, а Бхулак за это время уже подскочил к лежавшей без движения Ави. Сначала он с отчаянием подумал, что та умерла, но, приложив пальцы к шее, нащупал слабый пульс. Видимо, она успела отстраниться, и копьё попало в плечо, пробив тело насквозь. Возможно, наконечник задел лёгкое, но раненую ещё можно было спасти.
— Несите её в лагерь, пусть ею займутся целители, — бросил Бхулак двум из подскочивших воинов своего клана.
Те осторожно подняли жену вождя и унесли. А неприятности Бхулака только начинались.
— Пех пролил кровь в священном месте, схватите его! — закричал пришедший в себя Бхег.
Но сделать это было легче, чем сказать. Бхулак обнажил последнее оставшееся у него оружие — длинный медный кинжал. Десяток воинов-быков окружили своего предводителя, ощетинившись копьями. Один из них протянул вождю булаву с круглым каменным набалдашником.
«Приготовьтесь», — сжав её, мысленно приказал Бхулак свои детям, которых тут было не меньше пяти или шести.
«Мы умрём за тебя, отец!» — послали они ответ.
Бросившиеся было исполнять приказ Бхега ореи приостановились — с быками связываться не хотел никто, и все знали, насколько страшен в битве их вождь. Воспользовавшись нерешительностью противника, тот быстро заговорил, стараясь переломить ситуацию:
— Я покарал человека, покусившегося на жизнь моей жены! И Кау первый совершил здесь кровопролитие. Я не хочу больше никого убивать — как и мои воины. Но если придётся, смертей будет много. И это только начало.
Все осознавали, что он прав — убийство вождя быков повлекло бы за собой тяжёлую и долгую междоусобную войну, которая ещё больше ослабит ореев. А Кау, лежащий с раздробленной головой перед богом Грозы, всё равно уже не претендует на верховное вождество…
Но за все эти убийства кто-то должен был ответить, и Бхулак оставался лучшим кандидатом на это. Так что дело явно зашло в тупик.
Первым заговорил Квен — на удивление здраво, если учитывать его поведение до этого. Впрочем, он и правда был разумным человеком, понимавшим, что потерял могучего покровителя, а в случае начала хаоса его не защитит даже высокий статус жреца.
— Пусть вождь Пех пожертвует богу Грозы своего лучшего коня, — громко сказал он, привычно добавив в голос немного потустороннего завывания, что всегда производило впечатление на слушателей. — Если бог примет его жертву, значит, он невиновен и не может быть наказан.
Компромисс был почти идеален для всех: круг вождей сохранял свой авторитет и оставался чистым перед богом, переложив на него решение судьбы Бхулака. Последний же терял лишь одно ценное животное, выменяв на него свою жизнь.
Бхулак даже почувствовал к Квену некую благодарность. Он опустил оружие и этому примеру последовали его воины.
— Я согласен, — проговорил он. — Пусть жрецы клана Быков и клана Волка приготовят всё для жертвоприношения.
Лошадей ореи — как и прочие народы, приручившие этих прекрасных зверей — доили, забивали на мясо, жир использовали для питания светильников, шкуры для одежды, волос и сухожилья — для верёвок и тетивы, а кости — для разных поделок. Кому-то, конечно, за эти века приходила в голову мысль (Бхулаку уж точно) запрячь их в повозку или даже сесть на лошадь верхом. Кто-то даже и пытался это сделать, но буйный нрав скакунов сводил все эти попытки на нет. Во всяком случае, сам Бхулак за всю свою огромную жизнь не сталкивался с удачными опытами такого рода.
Но люди уже очень давно зависели от лошадей не только житейски, но и духовно. Они стали частью мифов о первоначальных временах — жрецы рассказывали, что конь присутствовал при сотворении первых людей и чуть не убил их, чтобы в дальнейшем эти существа не имели власти над ним, но посланная богом собака отогнала злодея… Много чего ещё рассказывали. Пока же лошади ходили за людскими племенами, подобно прочему скоту, щипали траву в степи, давали людям пищу, одежду и свет. А иной раз и приносились в жертву богам, и это было крупным событием.
