Появившиеся в степи позже орейцы традицию переняли — почитали это место, хоть и побаивались тут бывать. Но в важных случаях сюда приходили представители всех кланов, в обычное время постоянно грызущихся друг с другом. При Вратах Солнца они обязаны были соблюдать священный мир. Обычно так оно и было.

Однако в этот раз всё могло закончиться иначе — страсти накалились до предела. Впрочем, и решаемый вопрос был куда важнее, чем раздор из-за стад или женщин. На сей раз речь шла о дальнейшей судьбе всего могучего народа орей.

Вожди и их присные спорили до хрипоты, взаимных проклятий и оскорблений, но дальше угроз дело не доходило — никто не хотел первым браться за оружие, страшась мести живущих среди этих скал богов и могучих духов. Их не боялся один Бхулак, связанный с «богами» лично. Под именем Пех он жил среди орейцев уже лет пятьдесят, направленный в степь очередным приказом Поводыря. Примерно половину этого времени он возглавлял клан Быка, вождя которого убил на поединке. Вождество Бхулака было для клана удачным, и мало кто из его людей задавался вопросом об удивительном долголетии своего главы. Понятно же, что муж сей обладает великим хваром — даром богов, сияющей удачей. А что ещё нужно великому вождю?..

Но сегодня и для Бхулака настало особое время — именно тот момент, когда он должен был исполнить свою миссию. Только вот он всё больше сомневался, что сумеет это сделать…

В очередной раз вожди собрались сегодня на утоптанной площадке меж мрачных скал, во славу богов украшенной по окружности шестами с развевающимися цветными лентами и перьями. В центре площадки торчал идол бога Грозы, на котором каменотёсы изобразили оружие и орудия ореев, диких зверей и домашних животных и прочие атрибуты жизни. Рядом со статуей стоял в который уже раз уже взявший слово Пеку — престарелый и уважаемый всеми глава клана Волка. Во времена, когда Пеку был молод, горяч и любвеобилен (Бхулак прекрасно их помнил), волки считались самыми свирепыми среди орейцев. Они наводили ужас и на лесные племена севера, и на остатки Эраты на юге, да и орейские кланы старались не вступать с ними в споры. Теперь же вождь волков стал стар, болен, и клан его сделался куда более мирным — как знал Бхулак, к неудовольствию многих его членов, в том числе и многочисленных сыновей Пеку.

Старший из них — сильный и жестокий воин Кау — стоял за спиной отца, не спуская с него яростного взгляда. Его мощная, оголённая по пояс фигура в чёрно-красной боевой раскраске, источала вызов, но он, похоже, с явным усилием, сдерживал себя, не решаясь противоречить отцу на людях. Старец был слишком уважаем всеми кланами и продолжал крепко держать власть в своём.

Над его морщинистым не раскрашенным лицом с развевающейся белой бородой, которую он давно уже не заплетал по-воински в косицу, скалилась надетая на манер капюшона голова покровителя клана — степного волка. С уха вождя свисала спиральная подвеска из золота — редкая вещь, пришедшая из дальних краёв, а откуда точно, из всех собравшихся знал, пожалуй, лишь Бхулак. Левой рукой старец тяжело опирался на посох, правая привычно лежала на массивном каменном набалдашнике булавы за поясом. В него впитались кровь и мозги множества врагов, но слишком давно он уже не был в деле.

Впрочем, голос Пеку был всё ещё ясен и зычен, а фразы отрывисты, словно он отдавал команды своим волкам во время лихого набега.

— Воины кланов Ореи! — взывал он. — Мы не можем вернуться к своим посёлкам, женщинам и детям, пока не настанет меж нами согласие! Мы должны решить это здесь и теперь. У нас три исхода. Я уверен, что выбрал самый правильный и единственный. Как мне убедить вас в этом?

Собрание возбуждённо зашумело — убеждать его и правда было очень тяжко. Беда назревала уже очень давно, но в последние годы проявилась во всей неприглядности — степи стремительно превращались в место, совсем непригодное для жизни. Постоянная засуха убивала травы, бескормица — скот, а женщины продолжали рожать, и голодного народа всё прибавлялось.

Началась чреда кровавых межклановых распрей за пастбища и источники. Попутно воины-ореи добили последние остатки Эраты — поселения этого некогда могущественного народа до последнего времени прозябали кое-где в труднодоступных местах. Но хороших мест для жизни всё равно становилось всё меньше.

За этим должно было бы последовать разбредание кланов в разные стороны, но чувство единства слишком глубоко сидело где-то в самой сути ореев. Они могли люто ненавидеть людей из соседнего клана, желать отомстить им за какие-то прошлые обиды, но при этом всё равно осознавали своё единство с ними. Тут, видимо, сыграла роль история этого народа — во всяком случае, так думал Бхулак, который знал её гораздо лучше любого орейского жреца, колдуна или сказителя.

Когда-то из богатых золотом и медью земель к западу от Аратты, куда Бхулак увёл часть своих соплеменников, некоторые из них отправились дальше. Переходя из края в край, одно племя из их числа углубилось на север от Тёмного моря. Местные люди жили в степи небольшими родами, часто враждовали друг с другом и питались от охоты и сбора диких злаков. Они не умели плавить не только бронзу, но и медь, и не знали колеса.

Пришельцы же умели всё это и передвигались в повозках, влекомых волами. А ещё у них были стада овец и коз. Они даже ловили юных жеребят и держали их за оградой, чтобы, когда те вырастут, больше не боялись человека. Кобылиц доили — словно у младенцев, нутро большинства взрослых ореев не исторгало молоко, как это было у большинства местных людей. Ну и, конечно, ореи забивали коней на мясо.

Не всегда мирно, но, в общем, без особого сопротивления пришельцы стали главной силой в степях. Местные сплачивались вокруг них, перенимая новшества. А пришельцы брали их женщин, и через несколько поколений в степи появился новый народ. Светловолосые соплеменники Бхулака почти растворились среди смуглых кареглазых брюнетов с орлиными носами, но сохранили свой язык, обычаи и умения.

— Мы должны остаться здесь! — настаивал Пеку. — Здесь наши дома и пастбища, здесь под курганами — могилы наших предков. Как мы можем бросить всё это?!

Круг бушевал — мнения разделились. По большей части никому не хотелось покидать родные места и идти в неведомое, но неизбежность этого день ото дня становилась всё очевиднее. В последние годы к напасти засухи и голода прибавилась другая — ещё более страшная. Болезнь начиналась неожиданно: человек становился горячим и вялым, не мог работать, а потом и ходить. На теле его появлялись страшные кровоточивые нарывы. Потом из отверстий его тела начинала идти кровь, пальцы на руках и ногах чернели, и больной умирал в муках.

Хуже всего, что вскоре такая же участь постигала и многих из окружающих его. Никакие жертвоприношения богам и пляски колдунов не могли остановить беду. Оставалось лишь смириться с тем, что родные края прокляты, и покинуть их навсегда.

Но и тут был предмет для раздора. Разные вожди и старейшины предлагали разные маршруты ухода. Одни звали пойти обратно — той дорогой, какой сюда пришли предки. Но теперь в тех краях жили другие народы, не менее умелые и многочисленные, чем ореи, и это означало долгую войну с неясным результатом.

Другие звали идти прямо на заход солнца — за огромные лесистые горы, где, по слухам, лежала такая же привольная степь, как и здесь. Но путь через горы обещал быть очень трудным. Потому многие склонялись к третьей дороге — по берегу внутреннего моря и дальше, на восход. Там в горной стране были богатые рудники, откуда в степи шли металлы. Сейчас ореи выменивали медь у тамошних племён на свои многочисленные стада, но, если они пойдут туда всем народом, рудники можно будет просто захватить. А дальше расстилались те же самые, ставшие для ореев родными, травянистые степи. По настроению собрания Бхулак предчувствовал, что оно склонялось к этому варианту. Если, конечно, Пеку не убедит их остаться.

Но самого его, Бхулака, ни один из этих путей не устраивал — потому что у него был свой, проложенный Поводырём.