— Плохо тебе будет, когда ты сам станешь умирать. А это может случиться, даже если я ускорю тебя. Мои расчёты показывают, что в этом случае ты погибнешь с вероятностью в восемьдесят семь процентов.

— Ты только что признался, что твои расчёты не всегда верны. И я лишь исполняю то, что ты мне велел — оберегаю этих людей.

— Мне это больше не нужно.

— Но я ведь тебе нужен?

— Да.

— Тогда тебе всё равно придётся остановить время, потому что иначе я сам умру.

— Но, если ты будешь спасать людей, у тебя может не хватит времени даже в состоянии ускорения. Вдобавок ты потеряешь при этом слишком много энергии, а ускорение и так для тебя очень вредно.

— Ты не сможешь помешать мне, — упрямо мотнул головой Бхулак. — Останавливай!

Видимо, Поводырь исчерпал свои аргументы, потому что время остановилось. Но Бхулаку было недосуг восторгаться лёгкостью, которая всегда охватывала его в этот момент — у него было слишком много работы.

Выйдя во двор, в застывший мир, он прежде всего взглянул на небеса. Яркие точки превратились в длинные огненные струйки, спускающиеся на землю. Запах серы, уже ощущавшийся в начале катастрофы, стал невыносим, он пронизывал всё вокруг. Невыносим был и усилившийся до предела человеческих возможностей жар.

Лот и домочадцы причудливыми статуями грудились посередине двора, позы их были различны, но все смотрели, конечно, наверх.

Бхулак незамедлительно принялся за работу. Прежде всего он подошёл к тяжёлой двери в стене, парой толчков превратив её в груду щепок и искорёженных кусков меди. Обломки эти зависли в воздухе, но в обычном течении времени они со страшной скоростью летели в собравшихся перед домом мужчин. Наверняка они многих убьют и покалечат, но Бхулаку не было до того дела — эти люди и так уже были покойниками, только ещё не знали этого. Их задранные наверх лица в большинстве выражали растерянность, а то и восторг от открывшейся их взорам величественной картины, и лишь у немногих начинало проступать ужасное понимание.

Путь освободился, но теперь следовало действовать с предельной осторожностью. В состоянии изменившегося времени даже легкое прикосновение Бхулака к чужому телу означало для последнего удар, куда сильнее встречи с выпущенным из пращи камнем. Надо было очень постараться, чтобы не переломать спасаемым все кости.

Прежде всего он подошёл к жене Лота, задержав дыхание, плавно и медленно поднял её на руки. Сейчас она весила для него не больше, чем новорождённый козлёнок, а на ощупь была, как сухая ломкая кора. Стараясь идти быстро, но ровно — словно нёс блюдо, полное воды, и боялся расплескать, он пошёл по улице, уповая на то, что дело для женщины закончится разве что огромными синяками.

Городские ворота, к счастью, были почему-то открыты — Бхулак опасался, что и их придётся ломать, теряя время. Стражники, как и все горожане, изумлённо пялились в небо. По берегу озера он отошёл на несколько тысяч шагов от города, поднялся на близлежащую гору и там, среди причудливых скал и соляных столбов, решил, что это место катастрофа вряд ли затронет. Во всяком случае, сюда уже не устремлялись сверху огненные капли.

Столь же осторожно, как и взял, он поставил женщину на землю на тропе, ведущей в Сигор. Обернулся. Было совсем светло, но не как днём, а словно вся долина стала гигантской мастерской, освещённой кровавым светом печей и расплавленной меди. Огонь был уже совсем близко от крыш домов. А на заднем плане мертвенно отблёскивали неподвижные волны озера.

Следующей он принёс свою младшую дочь. Пока шёл, вглядывался в её лицо. Удивительно — на нём вовсе не было выражения страха и паники, разве что лёгкое удивление, словно у человека, которого некое необычное происшествие вывело из мечтательного состояния. Бхулак знал такие лица, и ему нравились люди, ими обладающие. Он почувствовал лёгкое сожаление о несбывшемся. Осторожно поставив её на ноги среди скал, он мимолётно прикоснулся пальцем к родинке над её губой. И пошёл спасать остальных.

Прода 12.08.

Пока он сновал от дома до горы и обратно, время неуклонно утекало. Огненные струи с небес уже достигли города, крыши многих домов начинали разгораться. А в небе зажигались всё новые огни, вытягивались, превращались в смертоносные капли. Более того — со стороны, куда ушёл пылающий росчерк, на долину наползало гигантское пламенеющее облако. Словно кто-то распахнул одежды небес, открыв миру ужасающую огненную наготу.

Серой уже даже на пахло — было такое впечатление, что воздух вокруг состоял из неё. И воздух этот был невыносимо горяч — даже Бхулак, проносившийся с невероятной скоростью, ощущал на коже его раскалённое дыхание. Что же говорить об обычных людях…

Они уже в большинстве поняли, что погибают, позы их были гротескны, словно они застыли в момент, когда пытались ринуться одновременно во все стороны, а на лицах проступали отчаянье и смертная мука. Бхулак на бегу подумал, что, найдись мастер, способный нарисовать всё это, люди кричали бы от ужаса при взгляде на его рисунок, но никто из них не поверил бы, что такое может происходить на самом деле.

— Только нет нужного мастера во всём мире, — неожиданно сам для себя вслух сказал Бхулак.

Он бежал словно среди адского леса из изломанных тел, выпученных в агонии глаз, разверстых в мучительном вопле ртов. Большая часть людей на улицах уже горела — у кого-то только начинали тлеть волосы, других уже полностью охватило неподвижное пламя. Бхулак мог бы в подробностях проследить на многих телах, что происходит со сгорающим заживо человеком: как кожа высыхает, трескается и вспыхивает, как вскипает кровь, плавится и загорается жир, лопаются глаза. Раскрывались черепа, и в них зеленоватым пламенем горели мозги, плоть других людей уже прогорела и головы отваливались от тел… Серная вонь всё больше смешивалась с одуряющим чадом подгорающего мяса.

Даму, который один ещё оставался во дворе дома Лота, к счастью, не попал ещё под небесный огонь и не очень пострадал — у него лишь затлела одежда. Но надо было спешить: накатывающая дурнота и смертельная усталость сигнализировали Бхулаку, что скоро его время вернётся к обычному ходу. И тогда он уже не сможет сделать ничего, и, если не окажется в безопасном месте, тут и сгинет.

Подхватив врача, Бхулак побежал, уже не осторожничая. Было очевидно, что он проносится сейчас по мгновению, за которое в городе не останется ничего живого.

За время, когда он спасал Даму, положение Лотова семейства довольно сильно изменилось. Сам патриарх и дочери, кажется, уже осознали, что происходит и, судя по позам, бежали под защиту скал. А вот жена Лота как будто стала разворачиваться к долине. Бхулак едва успел поставить шумера немного впереди убегающей семьи, как истинное время вернулось. Навалившиеся одновременно страшная тяжесть, боль, грохот катастрофы, вой гибнущего города бросили его на колени. Под пламенеющей небесной бездной он дополз до случившейся поблизости узкой расщелины между камнями, рухнул туда и впал в болезненное беспамятство.

Последнее что он слышал, были слова — может, их прокричал Лот, а может, они вспыхнули в меркнущем сознании самого Бхулака:

— День Господа лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с неё грешников её!

Много дней — он не знал, сколько — прошло прежде, чем он, дрожа от слабости, спотыкаясь и падая, смог выбраться из расселины. Перед ним предстало зрелище дотла выжженной долины Сиддима, где руины домов, чёрные остовы деревьев, пеплом ставшие трупы людей и животных являли картину воплощённого ужаса. От осквернённой земли к чистым небесам поднимались столбы смрадного дыма. Гарь и сера витали в воздухе так густо, что пощипывало кожу. Бхулак молча созерцал пейзаж прогоревшей преисподней, придерживаясь за соляной столб, удивительно напоминающий человеческую фигуру. Потом повернулся и, пошатываясь, пошёл прочь. В этой жизни он никогда больше не встретился с Лотом и его семейством.

Юго-восточное побережье Анатолии, залив Мирта. 2005 год до н. э.