Закончив с бредом Кейси, я взбегаю по лестнице, хватаясь за перила и используя их, чтобы подниматься быстрее, и, прежде чем я успеваю опомниться, я оказываюсь в прихожей и вырываюсь в темный переулок. Я спешу к дороге и испускаю тяжелый вздох облегчения, когда нахожу белый "Corvette" Аспен.

Она сидит в машине с работающим двигателем, и ясно, что у меня есть всего две секунды, чтобы поймать ее, прежде чем она сорвется с места.

Для меня важна каждая секунда.

Поспешно обойдя ее машину и оказавшись на дороге, я хватаюсь за ручку водительской двери и широко распахиваю ее, наблюдая, как Аспен визжит от страха, явно решив, что я какой-то уличный мудила, желающий поживиться за счет красивой женщины.

— Черт возьми, Айзек. Какого черта ты творишь? Ты напугал меня до чертиков.

Я сжимаю челюсти, не понимая, почему вдруг чувствую себя таким взвинченным.

— Что, блядь, там только что произошло? — спрашиваю я. — Только что у нас все было хорошо, а потом все пошло наперекосяк. Почему ты так сбежала? Если я что-то сделал, ты должна мне сказать. Ты не можешь просто сбежать и оставить меня в чертовой неизвестности.

Она смотрит на меня с таким видом, будто я ни черта не понимаю и должен знать лучше, и все, что она делает, — это выводит меня из себя. Она чертовски права, я и правда ничего не понимаю, и мне, наверное, нужно знать лучше.

Поняв, что я не заинтересован в глупых играх, она тяжело вздохнула и заглушила двигатель, окинув меня тяжелым взглядом.

— Ты заставил меня почувствовать себя грязной.

Моя челюсть практически отрывается от лица, падая на гребаную землю.

— Что за хуйня? О чем ты говоришь? — требую я, мой разум прокручивает все, что только что произошло, и ничего не находит. — Это из-за шариков? Я думал, ты не против.

Аспен стонет, закатывая глаза.

— Это не имеет никакого отношения к гребаным шарикам.

— Тогда не стесняйся ввести меня в курс дела в любое время.

Жесткость в ее глазах исчезает, оставаясь лишь уязвимостью, от которой у меня в груди что-то щемит.

— Ты превратил это в сделку, Айзек, — говорит она, ее плечи опускаются от тяжести того, что она пытается сказать. — Я знаю, мы согласились, что это был просто секс. Я понимаю это, действительно понимаю. Но когда ты отправил меня восвояси, ты заставил меня почувствовать себя незнакомкой с улицы, хотя, несмотря на все, что ты говоришь, мы оба знаем, что это нечто большее.

— Это не нечто большее, — возражаю я, практически чувствуя, как мои стены встают на место.

Пьяные звонки и смс, грязные разговоры. Я знаю, что был с ней смел, но, возможно, я ввел ее в заблуждение, а это не входило в мои намерения.

— Но это так, — огрызается она в ответ. — Что бы ты ни говорил, это всегда будет нечто большее, потому что, нравится тебе это или нет, у нас есть история. Мы знаем друг друга всю нашу жизнь, и, хотя я согласна, что это просто секс, я не соглашусь, чтобы со мной обращались как с какой-то второсортной шлюхой. То, что только что произошло, было равносильно тому, что тебя выгнали после секса на одну ночь, а ты даже не успела стащить с парня рубашку. Я имею в виду, черт возьми, Айзек! Твой член был примерно на половине моего пищевода! Тебе не кажется, что это, по крайней мере, заслуживает того, чтобы после этого мне предложили выпить?

Я просто смотрю на нее, а легкая ухмылка приподнимает уголки моих губ.

— Ты хочешь сказать, что хочешь… — я с трудом сглатываю, — обнимашек?

Ее лицо вытягивается, она смотрит на меня так, будто не уверена, что говорит со мной на одном языке.

— Когда, черт возьми, ты слышал, чтобы я говорила, что хочу обниматься? Черт возьми, Айзек. Ты же знаешь, что ты невыносим, верно?

— Я невыносим? Это ты убежала, потому что хотела потискаться.

— В последний, блядь, раз, — говорит она, а в ее зеленых глазах горит разочарование. — Я НЕ ХОЧУ ОБНИМАТЬСЯ!

— Черт возьми, Аспен. Почему бы тебе не рассказать всей гребаной улице о наших делах?

Аспен вылетает с водительского сиденья, и ее пальцы упираются мне в грудь.

— Клянусь Богом, я собираюсь залезть тебе в глотку, вытащить твои яйца через рот и придушить тебя ими, — цедит она сквозь сжатые челюсти. — А теперь оставь меня в покое. Я еду домой, чтобы сделать маленькую куклу-вуду Айзека и утопить ее.

— Нет.

Она изумленно смотрит на меня.

— Что значит нет?

— Я имею в виду, что ты отвечаешь мне всякую чушь только потому, что либо стесняешься чего-то, либо чертовски боишься сказать, что происходит на самом деле. Так что прекрати это дерьмо и скажи мне, что происходит.

Аспен сжимает челюсть и пристально смотрит на меня, ее руки уперты в бедра, как будто она пытается запугать меня, чтобы я отступил, но ей следовало бы знать, что лучше не пробовать это дерьмо на мне.

— Я жду, — говорю я ей. — У меня впереди вся гребаная ночь.

Аспен стонет.

— Отлично, — говорит она. — Нам нужно пересмотреть основные правила.

Мое лицо морщится в замешательстве.

— Зачем? Что не так с нашими основными правилами? Они у нас не просто так, и я не знаю, была ли ты там, но они чертовски хорошо работали.

Ее губы сжимаются в жесткую линию, и она опускает взгляд, изучая мои руки слишком пристально.

— Ты сказал, что не хочешь, чтобы я влюблялась в тебя. Это все еще правда?

Я хмурю брови, неуверенный, к чему она клонит.

— Да.

— Тогда нам нужно скорректировать основные правила.

— О чем ты говоришь, Аспен? Перестань ходить вокруг да около и просто скажи то, что тебе нужно сказать.

Она тяжело вздыхает, и я ненавижу вспышку нервозности в ее глазах. Она должна знать, что не стоит нервничать рядом со мной, особенно после того, что мы только что сделали.

— Когда ты внутри меня, не смотри мне в глаза.

— Что? — Я усмехаюсь, пытаясь удержать себя от приступа смеха над абсурдностью этого требования. — Почему, блядь, нет?

— Потому что когда ты заставляешь меня чувствовать все эти вещи, и это так чертовски хорошо, я уже на пределе. Но потом ты подходишь и смотришь на меня, и не просто беглым взглядом, ты заставляешь меня выдержать твой пристальный взгляд, и это уже слишком. Это электризует и делает то, что уже есть, намного более интенсивным. Не знаю, потому ли это, что я уже что-то чувствую, или все это только в моей голове, но когда ты смотришь на меня так, как смотришь, особенно когда ты внутри меня и вот-вот кончишь, это заставляет меня хотеть чего-то, что ты не готов дать. Но когда я отворачиваюсь, эта связь разрывается, и это прекрасно, но я не собираюсь лгать, это оставляет у меня чувство… дрожи.

Я смотрю на нее секунду, качая головой еще до того, как понимаю, что сейчас сорвется с моих губ.

— Нет, к черту это, — говорю я, не уверенный, потому что собираюсь все испортить еще больше. Все, что я знаю, это то, что мысль о том, что она не будет смотреть на меня, когда я буду глубоко входить в нее, мне не нравится. — Не знаю, как тебе, а мне, когда ты смотришь на меня, это чертовски нравится. Я так легко тебя читаю. Ты — открытая книга, Аспен. Я вижу, как сильно ты этого хочешь, по твоему взгляду. Не язык твоего тела говорит мне, хочешь ли ты быстрее или медленнее, не звук твоих отчаянных вздохов, а эти гребаные глаза. Где-то здесь должен быть компромисс, потому что потерять зрительный контакт — это жесткое табу для меня.

— Я говорила тебе, что в последнее время ты невыносим?

— Это всплывало раз или два.

Аспен стонет и подходит, прижимаясь лбом к моей груди.

— Я ненавижу это.

— Мы всегда можем остановиться, — предлагаю я, но мысль о том, что я никогда больше не смогу погрузиться в нее, причиняет мне физическую боль.

— Не вариант. Нельзя просто подсадить девушку на что-то и вырвать это у нее из-под носа секундой позже. Мы оба согласились на это, и теперь доведем дело до конца. Мы уже доказали, что мы дерьмовые люди, переступив эту черту. Теперь мы должны сделать так, чтобы это хотя бы считалось.