— Все действительно хорошо, — говорит она мне, и, черт возьми, теперь я уверен, что что-то изменилось.

Она с кем-то встречается? Может, она наконец-то влюбилась в кого-то другого? Это то, что мне всегда было нужно от нее, но мысль об этом не дает мне покоя. Возможно, нам с Остином нужно немного покопаться в этом. То, что я недостаточно хорош для нее, не означает, что любой другой ублюдок будет достаточно хорош.

Я киваю, не уверенный, как правильно ответить, чтобы в моем тоне не прозвучало глубокое любопытство. Поэтому вместо этого я тянусь к тарелкам в ее руках.

— Давай-ка я тебе помогу.

— Спасибо, — говорит она, передает их мне и берет другие. Я выхожу за ней из столовой, прохожу через кухню и направляюсь к задней двери. — Однако предупреждаю: мама вышла на тропу войны.

Я хмурю брови, надеясь, что все в порядке.

— Почему? Что-то случилось?

— Ты случился, — говорит она с самодовольной ухмылкой.

Какого хрена?

— Я что-то пропустил?

— Обед, — подтверждает она. — Начало в двенадцать.

— Так. Я определенно что-то упускаю, — говорю я, останавливаясь у задней двери, не желая выходить туда без предварительной подготовки, когда Анжелла выходит на тропу войны, особенно если эта война направлена в мою сторону. — Еще нет двенадцати. Я же еще не опоздал.

— Ты так думаешь? — спрашивает она, оглядываясь на меня, ее губы растягиваются в веселой усмешке, прежде чем она открывает дверь. Она выходит на улицу, но снова останавливается. — Ты же знаешь, какая мама. Когда у нас обед, есть негласное правило приходить сюда нелепо рано, но когда это большой день рождения…

Она замолкает, желая, чтобы я сам собрал кусочки воедино, и в ту секунду, когда до меня доходит, мои глаза расширяются.

— Вот дерьмо, — вздыхаю я, переводя взгляд с Аспен на Анджеллу, которая стоит на заднем дворе и деловито возится с декорациями на открытом воздухе. — Я облажался.

— Это точно, — смеется Аспен. — Я знала, что сегодня будет хороший день.

Она удаляется, а я воздерживаюсь от того, чтобы опустить взгляд на ее задницу, повторяя про себя мантру, которая звучит все чаще и чаще — она младшая сестра моего лучшего друга. Я никогда не переступлю эту черту.

Выйдя на улицу, я встречаю пристальный взгляд Анджеллы и ставлю все тарелки на место, прежде чем шагнуть прямо к ней.

— Извини, что опоздал, Энджи, — говорю я ей прямо, зная, что она не сможет устоять, когда ты говоришь правду, а не пытаешься придумать какое-то нелепое оправдание, как это делают Остин и Аспен.

Она устремляет на меня тяжелый взгляд, и я притягиваю ее в свои объятия, целуя в щеку.

— С днем рождения, мам.

Она сразу же успокаивается, и еще до того, как она произносит хоть слово, я понимаю, что меня простили. Ей всегда нравились те несколько раз, когда я называл ее мамой. В первый раз это вышло случайно. Я был ребенком, и это вырвалось само по себе, но теплота в ее глазах, когда это произошло, навсегда мне запомнилась, и, несмотря на то, что я не одним из ее биологических детей, я знаю, что она всегда любила меня как сына.

— Спасибо, Айзек, но, как я уже сказала Аспен, никакая лесть тебя не спасет, — говорит она мне, отстраняясь. — Вы с Остином займетесь мытьем посуды, и посудомоечная машина под запретом.

Мое лицо вытягивается, в груди нарастает ужас, когда я смотрю на стол, вспоминая, сколько тарелок еще осталось внутри. Анджелла, должно быть, использовала все до единой тарелки в доме.

— Ты хочешь сказать…?

— Да, хороший фарфор приходится мыть вручную. И вот что я тебе скажу, лучше бы на этих тарелках не осталось ни единого следа.

— Черт, — говорю я с тяжелым вздохом.

Десять минут спустя, поговорив с Марком и Остином и помогая Аспен с остальной сервировкой стола, мы все садимся обедать, греясь на солнышке. Это отличный день, который стал еще лучше благодаря прекрасной компании, даже если это означает, что мне придется всю оставшуюся жизнь мыть посуду.

Марк, как обычно, сидит во главе стола, его жена — слева от него, а Остин — справа. Аспен сидит рядом с ним, прямо напротив меня, и пока она ест, я не могу не наблюдать за ней с тем же любопытством, что и раньше, снова ощущая изменения и сводя себя с ума, пытаясь понять, что это может быть.

Подозрение насчет отношений определенно правдоподобно. Любой мужчина с пульсом захотел бы ее, но, если бы она была с кем-то, Остин упомянул бы об этом, только потому, что это свело бы его с ума. Он не смог бы держать это в себе и превратился бы в шестнадцатилетнюю девочку, преследующую какого-то мудака в Интернете, пока не выяснит, какого цвета нижнее белье предпочитает мать этого парня.

Мне нужно разобраться в этом, но, с другой стороны, какого черта меня это так волнует? Это не мое гребаное дело, встречается она с кем-то или нет, потому что у нее уже есть чрезмерно заботливый брат, который вынюхивает неудачников. Это не моя проблема, если только Остин не скажет, что это наша проблема, верно?

Прежде чем я успеваю остановить себя, моя нога вытягивается под столом, задевая ее ногу, пока она не поднимает взгляд, и я внимательно наблюдаю за ней. Ее глаза встречаются с моими, и, несмотря на то, что ее брат сидит рядом со мной, я подмигиваю… а потом жду.

Мой взгляд задерживается на ее полных щеках, ожидая глубокого румянца, который появляется каждый раз, когда я прикасаюсь к ней.

Я жду секунду, потом десять… двадцать, и ничего!

Что за чертовщина?

Никакого румянца?

С каких это пор Аспен Райдер не краснеет, когда я прикасаюсь к ней, случайно или нет? Черт, да у нее щеки должны были загореться от такого подмигивания. Что-то определенно происходит.

Она наверняка кого-то встретила, и, несмотря на то, что мы с Остином считаем, что она чертовски хороша для любого мужчины на этой земле, я должен каким-то образом убедить себя, что это хорошо. Может быть, если она, наконец, пойдет дальше и найдет то, что ищет, мне не придется постоянно задаваться вопросом, не посылаю ли я неправильные сигналы. Наконец-то между нами может быть все просто.

— Как дела в твоих клубах? — спрашивает Марк с другого конца стола.

Я перевожу взгляд на Марка, мне нужна минутка, чтобы повторить его реплику в голове, чтобы понять, о чем он спрашивает, пока я пытаюсь не думать о перспективе того, что его дочь трахается с каким-то случайным мудаком.

— Хорошо, — говорю я ему. — Я был в «Скандале» почти всю ночь, изучая предложение по новому клубу.

— Что? — Аспен выдыхает, ее взгляд встречается с моим, и она смотрит на меня, разинув рот. — Еще один? Разве мы не были на торжественном открытии «Скандала» всего… восемь месяцев назад?

Я киваю, гордость бурлит в моей груди. Мои ночные клубы — “Пульс”, “Вишня” и “Скандал” — мои гребаные детища.

— Именно так.

— Вау. Это действительно впечатляет, — говорит Анджелла. — Ты, должно быть, действительно делаешь себе имя в индустрии. Не успеешь оглянуться, как у тебя появятся клубы в каждом штате, и твое имя будут восхвалять пьяные студенты колледжей по всей стране.

Ухмылка растягивает мои губы.

— Таков план.

— Правда? — спрашивает Аспен, и в ее глазах вспыхивает благоговейный трепет. — Ты действительно хочешь расшириться по всей стране?

— Да. По крайней мере, такова долгосрочная цель. В краткосрочной перспективе я просто хочу довести работу своих нынешних клубов до такой степени, чтобы мне не нужно было заботиться о повседневной ерунде. После этого я смогу сосредоточиться на развитие.

Остин усмехается рядом со мной, толкая меня локтем в ребра.

— Ты говоришь, как твой отец.

— Это плохо?

— Нет. Я просто хотел бы, чтобы с годами мне передалась часть твоего делового чутья, — говорит он. — На этой неделе оно бы мне пригодилось.

Мои брови хмурятся, мне нужно знать, о чем, черт возьми, он говорит, но Марк опережает меня.

— Что происходит? Я думал, что с новым рестораном все идет хорошо. Кухню собирались закончить на этой неделе, верно?