Оставалась только Диана. Я знала, что она уже сняла себе квартиру и живет сейчас одна. Надеюсь, подруга меня примет, вместе с моей болью, тоской и слезами.

Я быстро набрала Ди и попросилась к ней. Она, услышав мой голос, так встревожилась, что мне пришлось ее уговаривать подождать, а не вытягивать из меня всю историю по телефону. Конечно же она заявила, чтобы я немедленно к ней ехала, была готова даже сама явиться на Остоженку и помочь мне собрать вещи, но я уверила ее, что справлюсь сама. Сколько там тех вещей…

Стоя в прихожей с собранным чемоданом и парой сумок, я последний раз кинула взгляд на себя в зеркало. Заплаканная, бедная, растрепанная, с потухшим взглядом. Вот что он сделал со мной. И внешность отражает лишь малую часть того, что творится в душе. Но ненавидеть его не получалось. Потому, что я любила. Наверное, я никогда не перестану его любить, даже разорванным в клочья и истекающим кровью сердцем.

Взгляд упал на вырез футболки. Там висел кулон с голубым сапфиром. Свет лампы попал на грани прекрасного камня, прокатился по нему бликом. А я, едва сдерживая новый прилив истерики, потянулась к замочку, расстегнула бесценный подарок и уронила на тумбочку перед зеркалом. Камень, дарящий вдохновение и пробуждающий таланты, цветом напоминающий глаза самого необыкновенного мужчины на свете, оказался холодным и равнодушным, как и тот, кто его дарил.

Больше меня здесь ничто не держало, я захлопнула дверь и спустилась вниз. Ключи кинула в почтовый ящик, вышла из подъезда, загрузилась в ожидающее меня такси. В душе было так пусто, так плохо, я еще не понимала, как мне жить дальше. В голове билась только одна мысль: «Я его больше никогда не увижу».

Ди встретила меня на улице, помогла дотащить сумки. Так вышло, что мы с ней давно не виделись. Созванивались – да, каждый день, но посиделок мы давно не устраивали. А все потому, что все мои вечера, вся моя жизнь, были заняты исключительно Артуром.

И сейчас, увидев ее, я поняла, что моя подруга изменилась. Она и раньше была стройной, но сейчас похудела, а ее большие карие глаза смотрели печально и тоскливо. Я вдруг поняла, что дело не во мне. Точнее, не только во мне. В ее взгляде я вдруг прочитала ту же боль, что испытывала сама. Она так и не смогла ни простить, ни принять Влада. И ей тоже было очень больно.

Ди купила вина, и нехитрую закуску даже заказала. «Чтобы не упиться слишком быстро», — мрачно пояснила она. Мне, может, и надо было быстро, чтобы забыть и не помнить. Но поговорить хотелось еще больше.

Первая бутылка была щедро разбавлена слезами. Я рыдала в три ручья, рассказывая, что сотворил со мной Артур. Глаза Ди тоже были на мокром месте. Она злилась на Данилевского, но не забывала и Влада припомнить. Делить боль на двоих было чуточку легче. Я хотя бы понимала, что не одна, что есть человек, который полностью меня понимает и поддерживает.

Вторая бутылка добавила нам решимости и злости. Мы вдруг осознали, что все мужики – козлы, что женщины прекрасно могут выживать и без них, а еще что они пожалеют, но и я, и Ди останемся неприступными.

— Я хочу уехать, — внезапно заявила я, и только произнеся эти слова поняла, что это действительно так. — Я не могу тут больше находиться, я не хочу с ним больше видеться, но тут он может меня найти.

Я говорила, а язык уже заплетался от выпитого. Наверно, только по пьяни я могла предположить, что Арт будет меня искать. Конечно же нет. Он сам сказал, что будет рад от меня избавиться. Я ведь даже любовница была, оказывается, никакая. Зачем ему искать со мной встреч?

— Точно! Надо отсюда валить, — таким же пьяным голосом вдруг поддержала меня подруга. — Пошел он к черту, твой Данилевский. Ты теперь звезда, тебя теперь в любой театр возьмут.

Я только хмыкнула. Даже в моем нетрезвом состоянии я понимала, как сильно Ди преувеличивает. Какая, к черту, звезда? У меня всего одна роль. Да, пусть главная, пусть успешная, но одна. Этого очень мало.

— Да куда я поеду? — грустно ответила я, понимая, что все это лишь мои фантазии.

— В Питер, — уверенно выдала Ди, мотнула кудряшками и закинула в себя остатки вина в бокале. Взгляд у подруги был совсем осоловелый. — Ща, подожди…

Диана вдруг поднялась из кресла и нетвердой походкой отправилась за телефоном. Я безучастно смотрела ей вслед. Она набила кому-то сообщение и вернулась за стол.

— Чего ты там придумала? — все-таки заинтересовалась я.

— Он тебя недостоин, — ткнула подруга в меня наманикюренным пальчиком. — А в Москве тебе будет сложно с ним не пересекаться. Знаешь, какой у театралов узкий круг общения? А тебе нельзя, ни в коем случае нельзя его видеть. Уедешь в Питер, станешь там работать. Родителям скажешь, что на гастроли уехала. Ну или что предложение в другое место сделали.

Я хмуро смотрела на подругу. Боль в душе слегка притупилась от алкоголя, в голове было пусто, мысли текли вяло и лениво. Не хотелось ни о чем думать, ничего чувствовать. Хотелось лечь, накрыться с головой одеялом и уснуть. Причем так уснуть, чтобы больше никогда не просыпаться. Ведь даже в таком состоянии я понимала, что утром все вернется с новой силой, и убежать от этого не получится.

Телефон подруги вдруг пиликнул, и Ди расплылась в улыбке.

— Надо же, так поздно, а он ответил, — образовалась она. Мне вдруг показалось, что подруга пьянее даже, чем я, и ее внезапно прорезавшаяся веселость граничит с истерикой. Ей ведь тоже плохо, она любит Влада, и забыть его не получается.

— Кто ответил? — вяло поинтересовалась я.

— Знакомый. Он в Питере квартиру сдает. Согласился с завтрашнего дня сдать ее тебе.

Я подняла недоуменный взгляд на Дианку, но она только широко улыбалась.

— Не придумывай, никуда я не поеду. Завтра встану, протрезвею и поеду устраиваться в «Айоли». Не хочу больше быть актрисой. Пошли к дьяволу все Данилевские со своими чертовыми театрами.

Внезапно в глазах снова защипало, и я опять позорно разрыдалась. Я ведь и правда больше ничего не хочу. Артур выпил меня, опустошил. Хотя, нет, не так. Он сначала наполнил меня теми эмоциями, которые были ему нужны, трансформировал так, как ему было нужно, а потом осушил до дна. Он захотел, чтобы я стала мартовской кошкой, влюбленной и бестолковой, бесконечно жаждущей своего самца. Этот демон внушил мне романтику, которой не было, чувство собственной неотразимости, нужности. Он видел это так, он хотел, чтобы Катерина все это чувствовала. Катерина, выдуманный персонаж, но не я. Я была для него вместилищем нужного ему образа, исполнительницей роли, податливой куклой, марионеткой. И я повелась. Но плевать он хотел на все мои чувства. Растоптал и выбросил мою пустую оболочку.

Я в очередной раз вспомнила взгляд Артура, когда зашла в кабинет. Я летела к нему после спектакля, потому что соскучилась, хотела целовать его, обнимать, вдохнуть родной запах. Но он посмотрел с такой ненавистью и злостью, что я аж отшатнулась. Таким я Артура не видела еще ни разу, и я даже не представляла, как это больно – стать объектом его презрения. Но за что? За то, что полюбила его? Устал от меня, потому что камнем повисла на нем со своими чувствами? И как же это гениально! Уговорить меня жить с ним, чтобы он контролировал меня каждую ночь, всегда знал, где я. Но теперь все, закончилась лав стори, спектакль успешно прошел, и дурочка Элина стала обузой, пора избавляться.

Как он там сказал? Что спал со мной только затем, чтобы привязать к себе и театру? Чтобы я не сбежала? Прекрасно. Ему это удалось, получилось на все сто. Он добился своего, а какими методами – не волнует.

Мы с Ди давно перебрались на диван, где допивали остатки вина. Я даже не помню, что еще мы говорили, но кажется, мы обе крыли Артура и Влада последними словами. И эта пьяная злость тоже была истерикой, такой, когда хочется кричать.

Но любым эмоциям есть предел, и я отключилась, даже не заметив этого.

Проснулась я от адской головной боли. Ди спала рядом, обняв длинную подушку-кота. Так вот почему мне было так тесно, диван-то узкий совсем. Я поворочалась еще немного, но поняла, что больше не усну. Часы показывали двенадцать часов дня, и бесцельное лежание никак не способствовало улучшению моего состояния и настроения.