Марьяна ласково, очень по-матерински, провела своей маленькой ладошкой по моим волосам, а потом по щеке, вызвав во мне целую бурю противоречивых эмоций. Я дернулся и отстранился, не в силах принять ласку, которая запоздала на целую жизнь.

— Именно поэтому ты называла меня Арчи? Как любимую собачку, — я решил прервать миг нежностей едким замечанием.

— Собачку? Да я ради такого сокращения и назвала тебя так. Мне полное имя не так нравится, как Арчи. Всегда представляла короля Артура, и где-то слышала, что мать называла его именно так. Ты и был всегда моим маленьким королем, — протянула она мечтательно. А я поверил, и даже чуть не рассмеялся, потому что подобные дурацкие фантазии были очень свойственны моей наивной матери.

Марьяна открыто улыбалась мне, а я вскочил с кровати и подошел к окну, отвернулся. Мне просто было нужно сейчас скрыться от ее нежного взгляда, к которому я не привык. Как, оказывается, по-разному можно трактовать те или иные события, слова, действия.

— Возможно это и так, но я, уж прости, не чувствовал твоей любви. Ты больше времени посвящала своим мужчинам. Ты хоть помнишь, сколько их у тебя было?

Я все-таки обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза, и поймал растерянный, робкий взгляд.

— Я просто хотела любви, настоящей семьи. Это что, преступление? — немного смущенно и оттого сердито, пытаясь защититься от моей нападки, спросила она.

— Ты о той самой семье, которая про заботу и радость? — я не смог скрыть сарказм в голосе.

— Да, о той самой, — упрямо ответила Марьяна, продолжая забавно сердиться. — И я не виновата в том, что всем мужчинам нужно только одно. Я мечтала о надежном человеке, который любил бы и меня, и тебя. Но таких не было, они получали то, за чем приходили, а потом испарялись. Извини, ты уже взрослый, и я могу тебе говорить такие вещи. Ты ведь и сам не раз так поступал с женщинами. Скажешь, нет? Я прекрасно помню твои загулы в училище. Уверена, что ты разбил сердце не одной девочке.

Я немного смутился этой непривычной отповеди, но вида не показал. Не стал я говорить и о том, что в моей постели побывали не только девочки, но и женщины, которые были старше даже нее самой.

— И все же ты могла бы мне уделять больше времени. Или хотя бы рассказать обо всем этом раньше, — только и ответил я, потому что претензии вдруг как-то разом закончились, и я понял, что больше не сержусь на мать.

Марьяна — такая непутевая, запутавшаяся, витающая в облаках… Она просто не смогла разобраться в этой жизни, мешала реальность и вымысел. Скорее всего, и сейчас живет в розовых очках, в которых очень легко выдать желаемое за действительное.

Марьяна ничего не ответила на мое последнее замечание. А я снова сел на кровать и взял в ладони ее руки.

— Ты должна вернуться домой, — сказал я, проникновенно заглядывая ей в глаза. — Этот твой Мейсон – рыба сушеная, он питается твоей жизненной силой и, кажется, выпил почти до дна. Посмотри, во что он превратил тебя.

— И во что же? — осторожно спросила она, будто боялась услышать ответ.

— Да ты сама на себя не похожа, — ответил я, не желая вдаваться в подробности, так огорчившие меня утром. — Где блеск в твоих глазах? Его нет. И не ври мне, что счастлива с ним.

— Но он взял меня в жены, и любит меня, заботится, как умеет, — попробовала возразить Марьяна, но выглядело это так, будто она пытается убедить не меня, а себя. Я только поморщился.

— Его любовь, если она и есть, тебя душит. Посмотри, какая ты, к чертям, Мэри Картер? Ты – Марьяна Данилевская, талантливая актриса, яркая женщина. Ты, в конце концов, русская, и родина твоя не здесь. Придумала себе идеальную жизнь, поверила в нее. Но открой глаза! Мейсон же и в грош тебя не ставит, просто подминает под себя, порабощает. Как ты можешь жить в этом сером унылом доме, с этим сухарем? Он же даже не красавец, не богач. Просто какой-то бизнесмен средней руки.

Марьяна вдруг выдернула свои руки из моего захвата и расплакалась, уткнулась лицом в ладони, а я больше не стал ничего говорить, просто начал осторожно поглаживать ее поникшие плечи.

— Арчи, — плакала она, — ты делаешь мне очень больно своими словами. Неужели ты видишь все это именно так?

— Я просто говорю тебе правду, — твердо ответил я. — Меня боль очищала не раз. Думаю, и тебе поможет.

Марьяна подняла на меня заплаканные глаза.

— Я не могу вернуться. Мне некуда. Скажи, куда я поеду? Обо мне давно забыли, я сильно постарела, и в театр мне уже не вернуться. Что я буду делать в Москве, совершенно одна? Там слишком много призраков, о которых я не хочу вспоминать. И у тебя ведь давно своя жизнь, мне в ней нет места.

У меня вдруг сжалось сердце. Выходит, Марьяна сама понимала, во что превратилась ее жизнь. Возможно, она даже связывалась с театрами и получала отказы. Почему же ни разу не попросила меня о помощи? Я бы все сделал, чтобы ее вернули на сцену. Но она сделала выбор в пользу розовых очков, скрылась за ними. Я представил, насколько ей было больно и сглотнул. И ведь ни разу ни одним словом не обмолвилась, как ей тошно.

— У тебя есть твоя квартира, в ней все так же, как было раньше, и ты всегда можешь вернуться туда. И в моей жизни найдется место для матери, а в моем театре есть несколько ролей для тебя. Одна пьеса совсем необычная. Это спектакль одного актера, и я не могу представить никого, кто сыграл бы в нем роль лучше, чем ты.

Я не врал. В моем арсенале была одна душераздирающая пьеса, и до сегодняшнего дня я думал, что никогда не решусь поставить ее, показать зрителю. Потому что этот спектакль открыл бы мою душу слишком сильно. Но ради Марьяны я был готов сделать это. Возможно, эта роль стала бы даже своеобразным искуплением передо мной за мое недолюбленное детство.

Мать смотрела на меня не мигая, приоткрыв рот от удивления.

— И о чем же этот спектакль? — осторожно спросила она.

— Называется «Малютка». Он о терзаниях матери, которая отдала своего ребенка, а потом медленно сходила с ума, наблюдая, как он растет в чужой семье. Хочешь пришлю тебе почитать?

Марьяна глубоко втянула воздух, будто пытаясь справиться с эмоциями.

— Кто ее написал? Ты?

— Да, — просто ответил я, не отрывая взгляда от Марьяны.

На этот раз с кровати подскочила она, но не пошла к окну, а стала метаться по комнате. Я буквально ощущал, какие мысли и сомнения сейчас роятся в голове матери. Она неосознанно стискивала пальцы до побелевших костяшек, заламывала руки, терла лоб и виски, теребила ткань своей пижамы. Я ей не мешал. Марьяна должна сама решиться. Я сказал все, что мог; открыл перед ней все карты, выложил душу. И теперь от нее зависит, как повернуть свою жизнь.

— Я должна подумать, — выдала она и, не прощаясь, не глядя на меня, выбежала из комнаты.

Я понял, что мне удалось что-то изменить в ее душе и в том, что происходит в ее налаженной и скучной до зубовного скрежета жизни. Признаться, я ожидал, что Марьяна на следующий же день скажет, что уже собрала чемоданы и готова лететь со мной в Москву, но утром моя мать выглядела так же, как вчера. Будто не было нашего с ней разговора. Возможно, лишь немного изменилось выражение лица, и между красивых бровей пролегла озадаченная складка, а когда Мейсон отворачивался, я ловил ее задумчивый взгляд, которым мать окидывала своего мужа. Но Марьяна так же порхала по дому, пытаясь ублажить своего Мейси.

Я решил подождать, с каждым часом все больше убеждаясь в правоте своих слов. А спустя три дня я не выдержал, поймал Марьяну на кухне и спросил, что она решила.

— Арчи, я не знаю, — ответила она, пытаясь улизнуть от меня, но я удержал.

— Я скоро должен буду уехать, у меня важные дела в Москве, — решил я поднажать на нее. — Я уже купил билет на завтра, но на тот рейс полно свободных мест. Одно твое слово – и я покупаю еще один, для тебя.

Я увидел, как мать расстроилась, как погрустнели ее глаза, задрожал подбородок, когда она узнала, что скоро мы снова расстанемся.