— Потому, — с расстановкой, как маленькому ребенку ответил Марат, — что она тебя ждет. Я же говорил. Значит, ты уже успел произвести на нее впечатление. Причем, даже боюсь представить, какое и какими способами.

Я только фыркнул в ответ.

— Не придумывай лишнего. Закончу дела и вернусь в обычное русло, снова возьму процесс в свои руки.

Марат прав. Спектакль важнее тараканов, заселивших мою голову. Я не имею права пренебрегать своими обязанностями, особенно сейчас, когда моя включенность особенно важна.

— Да, пора уже, — согласился Марат и широко улыбнулся.

— Чему ты так радуешься?

— Да не обращай внимание. Просто вспомнил себя в твоем возрасте. Тоже кричал о том, что любовь – это не для меня, и дайте мне побольше свежих женских тел, и я никогда даже не подумаю о каких-то там чувствах.

— И что же? Ты до сих пор не женат. Выходит, тебя по-прежнему устраивает холостяцкая жизнь, и ты оказался прав.

— Нет, мой мальчик, — Марат тут же погрустнел. — Это не так. Ты даже представить не можешь, как сильно я ошибался.

— И кто же она?

Раньше мы никогда не заводили с Маратом тему о его личной жизни. Мне казалось, его вполне устраивает свободная от обязательств жизнь. Но своим признанием он меня заинтриговал.

— Да какая теперь разница? Нам не суждено было быть вместе, а другую полюбить я не смог. Так что теперь я просто старый холостяк, и уже не такой завидный, как раньше. Так что подумай, нужно ли тебе такое одиночество, как у меня.

— Мне не нужно предательство, — уверенно и твердо ответил я. — А женщины все одинаковы. Лживы, продажны и порочны.

— Кроме Элины Вельт? — подначил меня Марат, и я не сдержался и запустил в него скомканным листом бумаги, на что тот только рассмеялся.

Несмотря на сентиментальные глупости, в которые вдруг почему-то решил погрузить меня Марат, разговор с ним возымел на меня самое положительное действие. Мне действительно нужно собраться, взять в руки сначала себя, а потом и вернуть контроль над происходящим. Я вдруг понял, что все-таки расклеился, недопустимо раскис. Если я пущу репетиции на самотек, то винить потом в провале мне будет некого, кроме самого себя.

Новость о том, что Элли почувствовала наконец свою роль, согрела мою душу, убрав из сердца хотя бы часть тревоги. Осталось лишь убедиться в словах Марата самостоятельно. И если мой новоизобретенный метод так отлично с ней работает, я с удовольствием применю его еще раз, а то и включу в обязательную программу репетиций с Элли. Буду реализовывать с ней свои фантазии, чтоб не снилась больше. И, да, она обычная женщина, такая же, как все. Стоит Элли почувствовать, как она на меня действует, тут же возьмет в оборот и начнет требовать от меня того, чего я даже не думал ей обещать. Так что нужно всего лишь не дать повода ей это понять.

Что ж, она хочет меня видеть? Хорошо, я обеспечу ей ежедневное общение со мной. Тем более что репетициям действительно нужно уделить все свое время, чтобы привести спектакль к успеху.

Но, к сожалению, не сегодня. Сейчас я не успевал даже заскочить в зал, потому что меня ждал благотворительный вечер, на который я уже пообещал явиться. Прийти нужно было с парой, и я пригласил свою старую знакомую Еву. Красивая женщина, яркая. Как и наша связь с ней, которая была острой, горячей, красочной, как фейерверк, но, к сожалению, такой же стремительной. Наши с Евой пути разошлись, а мы остались друзьями. Впрочем, дружба вряд ли помешает нам провести сегодня ночь вместе. Насколько я знаю, с очередным своим любовником Ева только недавно рассталась. У меня же давно не было секса, а я не привык обходиться без него слишком долго. Так что необременительная яркая ночь с темпераментной брюнеткой должна поднять мне и настроение, и боевой дух.

В приглашении значилось, что нужно следовать дресс-коду black tie[1], так что я заехал домой и переоделся. Черные брюки, белая рубашка, такого же цвета жилет. Белый пиджак-смокинг выделялся черными шелковыми лацканами и пуговицами, обтянутыми черным шелком. Хорошо, что сегодня не слишком жарко, и с утра накрапывал дождь, иначе я бы точно запарился в этом наряде. Галстук-бабочка непривычно давил, а воротник-стойка натирал шею. Но мероприятие обязывало выглядеть торжественно и парадно, так что мне не оставалось ничего иного, кроме как терпеть неудобства. Зато меня ждала награда в конце этого вечера, и я даже облизнулся от предвкушения.

За Евой я заехал сам. Она выглядела божественно. Длинное кремовое платье с искрой так облегало безупречную фигуру, что разгоняло самые эротические фантазии. Впрочем, у кого с фантазией было не очень хорошо, длинный разрез от бедра стирал все грани, открывая стройную ножку, а полностью закрытую грудь компенсировала совершенно голая спина, которую украшала лишь тонкая бриллиантовая нить, спускавшаяся по позвоночнику. Ева не была маленькой, но на своих высоченных шпильках лишь немного не доставала до моего роста. Я подумал, что мы смотримся идеально, и на наши фото будут потом заглядываться и даже распускать сплетни. Надо было признать, что эта женщина умела и держать себя, и производить неизгладимое впечатление, так что Еву я не зря выбрал себе в спутницы.

Как я и предполагал, на вечере нас провожали вспышки фотографов и несколько приглушенные восхищенные вздохи. Ева красиво улыбалась и позировала перед камерами. Мне же оставалось только стоять ровно. Роль мужчины на подобных фотосессиях – быть достойным фоном, а иногда просто подпоркой для яркой девушки. Пару раз я пытался скрыть саркастическую усмешку, вызванную всей этой богемной суетой, чтобы мой оскал не попал на камеру, а я не выглядел потом на снимках, как «демон-искуситель». Обо мне часто так писали, а я смеялся над этим прозвищем. Знали бы они, о чем я думаю в те моменты, когда фотограф ловит такое мое выражение лица!

Когда закончилась суета с фотосессиями, началась наконец торжественная часть. Сегодня речь шла о нескольких детских приютах, и я на время отрешился от происходящего вокруг. Благо, на меня никто не смотрел, а свет в зале был приглушен. Я наблюдал за происходящим на экране, где нам демонстрировали то какие-то графики и таблицы, то несчастных детей, и эти видео переворачивали мне душу. Я не считал себя сиротой, хоть и рос без отца, а мать вовсе не была образцом родительской любви, но каждая история цепляла и отдавалась чем-то знакомым в глубине сердца. В такие моменты циник во мне отступал, и я не считал нужным скрывать то, что чувствую на самом деле, хотя бы даже от себя самого. Конечно, я часто жертвовал деньги, отшучиваясь Марату, что благотворительность позволяет меньше платить налогов, но я знал, что дело вовсе не в этом. Я просто делал то, что могло бы помочь таким детям выживать и, может быть, становиться, чуточку сильнее.

После торжественной части все гости степенно разбрелись по большому залу. Мне тоже надо было поговорить с несколькими людьми, чтобы не терять связи в нашем непостоянном творческом кругу, и одного режиссера я даже искренне был рад видеть. Он долго и велеречиво обзывал меня гением, а потом громко сокрушался, что я ушел со сцены и с экрана. Впрочем, он пожелал мне успехов, заявил, что обязательно придет на премьеру и сказал, что я далеко пойду.

Когда он вконец меня захвалил, а Ева уже окончательно намозолила мне локоть, на котором висла последний час, я решил, что все долги отданы, и можно спокойно покидать мероприятие.

Мы сели в машину, и моя спутница расслабленно откинулась на сиденье, скинула туфли и блаженно простонала.

— Боже, я думала, у меня ноги отвалятся. Нескончаемый вечер!

Я усмехнулся. Любимая женская игра – показать свою слабость, а потом оголить какую-нибудь часть тела. У Евы оголять было почти нечего, а женские аккуратные пальчики стоп могли возбудить не меньше всего остального, так что тактику я оценил и решил подыграть.

— Приедем ко мне, и я с удовольствием сделаю массаж твоих уставших ножек, — проворковал я, даже не думая лукавить.

— Оооо, ты мое божество. Тогда я тоже кое-что для тебя сделаю, — игриво ответила Ева, добавив в голос хрипотцы и глядя на меня из-под полуопущенных век своими зелеными кошачьими глазами. Она тоже была хорошей актрисой, да и цвет линз я оценил. Ей шел зеленый цвет, особенно под сегодняшний образ.