— Господа, я и все мое семейство, а вместе с нами и присутствующие здесь на празднестве семьи острогожских дворян рады приветствовать за этим столом сподвижников великого Кутузова и верных слуг государевых, истинных сынов отечества! — обратился к гостям Тевяшов, облаченный в мундир при всех регалиях. — Выпьем же за русских орлов, победителей Бонапарта!

Здравица сменялась здравицей. Наполняли бокалы в честь и славу живых и мертвых. Нестройным говором наполнялся зал. Воспоминаниям и рассказам не было конца. Сначала каждый рассказ слушали все, но потом на том и другом концах стола гости начали обосабливаться кучками. Это не нарушало стройности пиршества, потому что все чувствовали себя свободно. Верочке не давал покоя бесконечными комплиментами Буксгеведен, на которого она нарочно не хотела обращать внимания, потому что не он владел ее мечтами.

Вдруг раздался звонкий тенор Феди Миллера:

— Господа! Мой друг Кондратий Федорович Рылеев желает доставить всем нам удовольствие великолепной одой в честь князя Смоленского!

Объявление явилось полнейшей неожиданностью для Рылеева. Никакого желания он не изъявлял, но отказаться было невозможно — призывно рукоплескала вся застолица, а слуги с подносами перестали суетиться вокруг. Только Штрик, Буксгеведен и Майндорф продолжали свои разговоры. Рылеев погрозил Миллеру и встал:

— Без меня меня женил наш Миллер, но я это ему припомню...

Наталья с удивлением глядела в большие глаза молодого офицера. Такие глаза, увидев раз, уже нельзя забыть.

— Я, господа, надеюсь на ваше великодушное снисхождение, предлагая вашему вниманию мой незрелый стихотворный опыт. — Рылеев сделал короткую паузу и начал читать:

Жанр оды нелегок для всякого поэта, желающего принесть «от сердца должну дань», тем более для поэта молодого. Но при всей зыбкости стихотворной строки Рылееву нельзя было отказать в неподдельном сердечном волнении, и это волнение передавалось слушающим.

У израненного полковника Бедряги на глаза набежали слезы — поэт воскресил в его душе незабываемое: в Бородинской битве он командовал лейб-гвардии гусарским эскадроном. Раненный пулею в голову, он упал... Гусары подскочили к нему, чтобы подать помощь. От ужасной боли он не мог сказать ни слова, но сознание не оставило его. Отвергнув помощь, он указал гусарам в сторону неприятеля...

А Рылеев продолжал читать:

Бедряга, не смущаясь своих слез, обнял автора оды и поцеловал. То же сделал и хозяин дома. Сила поэтического слова в сто и тысячу крат была умножена жаром кровоточащих воспоминаний, но сейчас едва ли кто отдавал себе отчет в этом. Ода была нужна каждому, кто жил заботами о родине.

— Браво! Браво! Браво! — кричали со всех сторон.

— Благодарение богу — второго Державина послал отечеству! — провозгласил Бедряга, не особенно разбиравшийся в поэтической премудрости. Он по-полковничьи взвешивал стихи: рифма есть, оружие славится — чего же больше спрашивать?

— Выше, выше Державина! — с жаром провозгласил Миллер.

— Федя, не горячись, — пытался Рылеев охладить увлекающегося друга. — Ты похвалами не откупишься... Никто и никогда выше Державина в искусстве сем не встанет!

У Натальи в ушах все еще звенел голос поэта.

Грянула музыка, молодежь хлынула в танцевальный зал.

— Гавот! — начальнически распорядился подполковник Сухозанет.

Он пригласил Настю. Миллер щелкнул каблуками перед Верочкой:

— Прошу вас!

Верочка не отказалась. Рылеев около дверей разговаривал с Бедрягой и Тевяшовым. Затем подошел к стеснительной Наталии, чтобы пригласить ее на танец.

— Я не умею танцевать, — сконфуженно сказала она.

— Совсем не умеете?

— По-столичному не умею...

— А по-острогожски? — засмеялся Рылеев.

— По-острогожски маленько умею... Только нас никто этому не учил.

— Сделайте одолжение, разрешите мне стать вашим наставником?

Рылеев был отличным танцором, ученица оказалась на редкость понятливой, и оба не почувствовали в танце ни малейшего затруднения.

Сливицкому досталась Машенька, родственница Тевяшовых, милая и смешная в наивности своей тринадцатилетняя блондиночка. Танцуя, она все время задавала Сливицкому какие-то, должно быть, очень забавные вопросы, он смеялся, отвечая.

В гостиной играли в вист. К чете Тевяшовых, сидевших в креслах, подошел Бедряга и сказал:

— Никаких гувернеров и гувернанток для ваших дочек выписывать не надо! Все равно лучшего учителя, нежели мой, не найдете ни за какие деньги. А я вам нашел отличного учителя и воспитателя, образованнейшего человека...

— Кто же он? — с любопытством спросила Тевяшова.

— Прапорщик Рылеев. Знания его обширны, мысли благородны, стремления возвышенны. Я имел возможность не только коротко познакомиться, но и подружиться с ним! Без колебаний делайте ему предложение, пока не перехватили другие.

Для Тевяшовых такая рекомендация была полнейшей неожиданностью.

— Но служба в строю не позволит ему заняться обучением наших дочерей. Ежели бы он согласился выйти в отставку... Да ведь такое едва ли возможно, — сказал Тевяшов.

— Служба не помешает, — уверил Бедряга. — И для вас, и для него такая комиссия будет во благо.

— Я не против, я вижу в нем отличнейшего сына отечества и храброго воина, — согласился Тевяшов.

Не возражала и Тевяшова, она лишь выразила сомнение относительно оплаты:

— Больших денег мы обещать не можем, а бесплатно кто же примет на себя такой труд?

— За большими деньгами он и не гонится, хотя и нуждается более других в роте. Впрочем, об этом прошу не намекать ему, — попросил Бедряга. — Бедность — крест тяжелый...

— Пойдемте в зал, посмотрим, как там веселятся, — позвала Тевяшова.

В танцевальной зале кружились пары. Миллер с Рылеевым поменялись партнершами. Теперь Рылеев вел Верочку, а Миллер тихую Наталию. Он рассыпался в похвалах ее умению танцевать, а она приходила в смущение, потому что никогда за собою хореографических талантов не ведала.

В перерыве, когда Рылеев подошел к Бедряге, Тевяшов обратился к нему:

— В удобное для вас время, Кондратий Федорович, прошу зайти к нам в дом для разговоров весьма важных, чем очень обяжете меня.