— Назначил государь день и час свидания с вами? — спросила Елизавета.

— К сожалению, ни дня, ни часа не назначено...

— Не огорчайтесь. Не вы один пребываете в безвестности, — с неподдельным добродушием успокоила Елизавета. — Государь устал от бесконечных торжеств, раутов, приемов... Министры, адмиралы, генералы, члены Государственного совета неделями ждут приема. Такое уж перенасыщенное разными делами и событиями время. Надеюсь, что все будет хорошо. При встрече с государем не заводите разговора о стрельбе пыжами. Не заводите... Желаю вам добра.

Прямо из дворца Иван Матвеевич поехал к сенатору Оленину, чтобы немного разгрузить ум и душу обсуждением салонных и академических сплетен, на которые урожаен был президент Академии художеств.

Поутру, когда Иван Матвеевич очень долго нежился в постели на пуховиках, к нему заехал генерал-адъютант Потемкин. На нем был новый парадный мундир Семеновского полка, на груди среди орденов сверкал орден святого Георгия 3‑й степени.

— Приглашаю на два часа пополудни в Михайловский манеж. Нынче собираем по желанию государя со всего гвардейского корпуса лучших фехтовщиков! — приподнято сказал Потемкин. — Надеюсь, мои семеновские орлы и в этом виде воинского искусства покажут себя в лучшем виде. Оценивать будет сам государь.

— Но ведь я не фехтовщик, Яков Алексеевич, и будет ли для высочайшей особы желательно мое присутствие? — хмурясь, ответил Иван Матвеевич. — Государь, как оказалось, слишком занят. По крайней мере, для встречи со мной...

— Я тебя могу порадовать, Иван Матвеевич: ежели государь собирает фехтовщиков со всего корпуса, то значит, что он в хорошем духе и добром расположении, — успокоил Потемкин. — Это нам на руку. Кроме того, вчера на разводе государь, встретив меня и оповестив о предстоящем состязании, изволил всемилостивейше сказать: можете по вашему желанию пригласить в манеж лучших ваших друзей. Лучше друга, чем ты, у меня не было и нет! Я прошу тебя быть в манеже к указанному часу. Коли хочешь, я из штаба корпуса заеду за тобой. Кстати, обе роты, которыми командуют твои сыновья, будут представлены в манеже отборными фехтовщиками. Особенно отличается третья рота, ею командует Сергей. Что за умница твой Серж!

Иван Матвеевич покачал головой, словно хотел этим движением сказать другу: твоему-то приглашению я рад, но не испортить бы тебе и сыновьям своим весь высочайший смотр.

— И еще одно обстоятельство, Иван Матвеевич, — улыбнулся Потемкин, сев на край постели. — Я ведь хитрый, все хочу, как бы побольше славы и чести досталось моему Семеновскому полку. Посмотришь на достижение моих фехтовщиков, глядишь, хоть анонимно, напишешь в «Сын отечества». Увидишь, как государь собственноручно будет награждать империалами отличившихся! Случается, и нередко, мой полк львиную долю империалов забирает себе в награду. И фехтовального учителя француза Вальвиля посмотришь, полюбуешься.

Иван Матвеевич понял: нарочно подперчил Потемкин свое приглашение этой подробностью — хочет расшевелить друга, отношение которого ко всему французскому было предельно ясно. Сказал с иронической усмешкой:

— Ну, уж коль на затеваемом ристалище будет подвизаться сам Вальвиль, то я обязан присутствовать, чтобы излить все мои восторги сему учителю фехтования.

Они твердо условились, и Потемкин поехал в штаб корпуса, где у него были неотложные дела.

Приглашение оставило в душе Ивана Матвеевича двойственное чувство. Было приятно потому, что он мог встретиться с государем, по неясным причинам охладевшим к нему, но неприятно тем, что государь присутствие его в манеже может истолковать как желание Муравьева-Апостола любой ценой обратить на себя высочайшее внимание. И все же обещание, данное Потемкину, нельзя было не выполнить.

Для проведения высочайших смотров фехтовщикам в Михайловском манеже был сделан из досок пол, выставлены номера, где кому становиться попарно. Француз капитан Вальвиль не жалел сил на тренировку фехтовщиков, но больше всего внимания уделял тем умельцам рапиры и шпаги, которые представляли на смотрах государеву роту — головную роту Семеновского полка. Шефом этой роты являлся сам царь.

У семеновцев были сильные соперники из Уланского эскадрона, особенно среди улан на каждом смотре отличался Иван Минаев-меньшой, поступивший в эскадрон из Тульского рекрутского присутствия. Успехи у него были немалые, он не раз получал награды из рук государя, но обойти в состязаниях семеновцев Жикина, Хрулева, Грачева, Амосова ему все же не удавалось. Семеновский полк до того был горд своими фехтовщиками, что за всякого, кто отличился в соревновании в присутствии государя, товарищи, с позволения своих командиров, ходили в наряд вне очереди, дневалили, стояли на часах в непогодь и стужу. Но зато отличившиеся не зазнавались, считая свои победы победами всего славного Семеновского полка. Наградные же золотые империалы клали в общий котел.

К назначенному сроку в Михайловский манеж сходились из разных полков гвардейцы-фехтовщики в сопровождении командиров. Их встречал «король фехтования» — поджарый, узколицый капитан Вальвиль, придирчиво осматривал на каждом мундир, гетры, башмаки, застежки, пуговки, пряжки, проверял, хорошо ли отбелены мелом панталоны, нафабрены ли усы, а потом расставлял на дощатом полу по номерам.

И нынче, как и на предыдущем состязании, первыми на номера становились семеновцы, которых привел в манеж Сергей Муравьев-Апостол.

Иван Матвеевич вместе с генерал-адъютантом Потемкиным приехали в дрожках за несколько минут до появления в манеже государя.

Все номера уже были расставлены, когда вошел в манеж Александр. На нем был черный мундирный сюртук с широкими светлыми эполетами, черные узкие панталоны, черные чулки и черные башмаки с прямоугольными носками.

Долговязый Вальвиль, в белых панталонах и белых чулках, вскинул над головой рапиру и замер на минуту в приветственной позе. Его примеру последовали и все фехтовщики, что стояли по номерам. Царь и прибывшие с ним великие князья Константин, Николай и Михаил, а также свитские офицеры заняли место на дощатом возвышении, недалеко от кафельной печи.

— Все-таки темновато, — сказал царь и распорядился зажечь свечи в настенных канделябрах и подвесные жирники.

В манеже стало светло, и это придало состязанию оттенок праздничности.

Иван Матвеевич стоял напротив возвышения в группе военных и штатских, среди которых были сенатор и поэт граф Хвостов, издатель и педагог Николай Греч, поэт Николай Гнедич, сенатор Оленин, генерал Милорадович. Император подозвал Потемкина, о чем-то перемолвился с ним несколькими словами и знаком попросил встать рядом.

— Начинай! — по-французски приказал Александр фехтовальному учителю.

— Ан-гард! — скомандовал пронзительно звонким голосом Вальвиль и опустил рапиру.

И начались захватывающие поединки. Выучка, ловкость, находчивость, напор, не переходящий в остервенение, какое-то особенное удальство отличали бой каждой пары. Здесь чувствовалось не только умение техническое, но и вдохновенность.

— Семеновцы? — спросил, довольный увлекательным зрелищем, государь.

— Отборные роты вашего величества! — звонко прокричал Вальвиль, знавший, что царь тугоух и бывает очень недоволен, когда отвечают на его вопросы тихо.

— И здесь узнаю моих семеновцев-молодцов! — не скупился на похвалы Александр.

Вальвиль, польщенный похвалами, буквально бесновался, размахивал руками, чтобы придать еще больше жару и прыти и без того разгоряченным борцам.

Государь поманил его пальцем к себе.

— Лучших, на кого я укажу, ставь особо! Из них я образую показательную команду.

И Александр, наблюдая в лорнет за боем, стал время от времени давать указания Вальвилю:

— Обоих в первой паре...

Этой парой были Грачев и Жикин.