— Господин! — выдохнул он, задыхаясь от быстрого бега. — Я сразу понял, что это вы!

— Сарзон! Живой!

— Да, господин! Я…

— Моя мать, — перебил его я. — Она здесь?

— Здесь, господин! — выпалил он. — Она в лагере! С ней всё хорошо!

Его слова обрушились на меня подобно волне, смывая все тревоги и сомнения последних дней. Я почувствовал, как напряжение, сковывавшее моё тело, внезапно отступило, словно тяжёлые цепи упали на землю.

— Пойдёмте, господин! — сказал он, не скрывая своего нетерпения.

Азара обнадеживающе улыбнулась и слегка сжала мою руку:

— Беги, мы догоним.

Я поспешил за Сарзоном, пробегая мимо бесконечных рядов временных палаток и наскоро сколоченных из досок домиков. Вокруг царила суета: люди сновали туда-сюда, слышались приглушённые разговоры и детский плач. В воздухе висел запах дыма и готовящейся еды.

Наконец, мы остановились перед большим шатром. Я глубоко вздохнул и шагнул внутрь. В первый момент я ничего не мог разглядеть в полумраке, но затем мои глаза привыкли, и я увидел её. Мама сидела на низкой кровати, склонившись над каким-то шитьём. Услышав шаги, она подняла голову, и наши взгляды встретились.

В этот миг весь мир перестал существовать. Всё, что я видел — это её лицо, осунувшееся и усталое, но такое родное и любимое. Её глаза расширились, губы дрогнули, и она медленно поднялась на ноги.

— Эйдан… — прошептала она, и это слово прозвучало как молитва.

Я сделал шаг вперёд, другой, и вот уже мы стоим, крепко обнявшись, боясь отпустить друг друга. Слёзы текли по моим щекам, но я не замечал их. Я чувствовал, как дрожат её плечи, как колотится её сердце.

— Мама… — только и смог выдавить я, зарываясь лицом в её волосы.

Мы стояли так целую вечность, не в силах разомкнуть объятия. Все страхи, все тревоги последних дней растаяли без следа, уступив место безграничному облегчению и счастью. Мама была жива. Измученная, истощённая, но живая. И это было единственное, что имело значение.

Наконец, мы отстранились друг от друга. Она смотрела на меня так, словно не могла насмотреться, словно боялась, что я исчезну, стоит ей отвести взгляд.

— Я так волновалась за тебя, — прошептала она, гладя моё лицо дрожащими пальцами. — Когда напали… когда пришлось бежать… Я думала только о том, чтобы ты был жив.

— Я здесь, мама. Я с тобой.

Я накрыл её ладонь своей, чувствуя, как тепло её кожи разливается по моему телу, даря покой и умиротворение.

— Твой папа… — сквозь слёзы прошептала она, когда первая волна эмоций отхлынула. — Солдаты… они видели… он…

— Я не смог его спасти, — тихо сказал я. — Не уследил.

— Сынок, послушай меня, — произнесла она серьёзно, но мягко. — Ты не должен винить себя в случившемся. Ты не мог этого предотвратить.

— Но я должен был быть рядом, — пробормотал я, опуская голову. — Должен был защитить вас.

— Нет, — мама покачала головой, приподнимая мой подбородок. — Твой отец никогда бы не простил тебе, если бы ты рисковал собой. Он хотел, чтобы ты жил.

Её слова проникали в самое сердце, заставляя его сжиматься от горя и любви.

— Ты сделал всё, что мог, — продолжала мама, и в её голосе звучала непоколебимая уверенность. — Ты спас столько жизней. Привёл этих людей в безопасное место. Ты достойный сын своего отца.

Слёзы вновь подступили к глазам. Я крепко обнял маму, чувствуя, как её слова исцеляют мою истерзанную душу.

— Он гордился бы тобой, — прошептала она, поглаживая меня по спине. — Как горжусь я. Ты вырос настоящим мужчиной. Сильным, смелым, благородным.

— Я так скучал, мама, — выдохнул я, уткнувшись лицом в её плечо.

— Я тоже, родной. Каждый день молилась, чтобы ты был жив.

Мы стояли так ещё долго, черпая силы и утешение в объятиях друг друга, пока полог палатки вдруг не откинулся, и внутрь не заглянул Сарзон.

— Господин Эйдан, тут какой-то вотриец хочет поговорить с вами, — сказал он немного смущённо, явно не желая прерывать нашу встречу. — Кажется, писарь.

— Сейчас буду.

Мы вышли наружу, и там я увидел мужчину. В руках он держал карандаш и маленькую книжку в кожаном переплёте. Он бросил быстрый, оценивающий взгляд на мою левую руку, где сохранились повреждённая огнём родовая метка и фамильная печатка, и обратился ко мне на неплохом зувийском:

— Господин Эйдан, мне нужно было убедиться, что это правда вы. Меня зовут Мивзр, я армейский писарь.

— От меня что-то требуется?

— Вы заняли место своего отца?

— Теперь я глава Дома Кастволк, — кивнул я.

— Сколько людей вы привели с собой?

— Четыреста шесть.

— Сколько среди них солдат?

— Девятнадцать.

— Сколько женщин, детей и стариков?

— Этого сказать не могу, — признался я. — Не считали.

— Хорошо, — кивнул Мивзр, делая запись в своей книжке. — Что ж, размещайтесь. Удачного дня, господин.

— Подожди, — остановил его я. — Король Герт оставлял какие-нибудь послания?

— К сожалению, нет, господин Эйдан.

— Благодарю.

Он кивнул и ушёл. Я же обернулся к матери и спросил:

— Папа… он рассказал тебе о соглашении с вотрийцами?

— Да, — вздохнула мама, и в её глазах мелькнула тень боли. — За несколько дней до… Он сказал, что король Герт может дать нам убежище в Вотрийтане.

— И за эти дни от Герта не было никаких вестей?

— Нет, сынок, — покачала головой мама. — Ничего.

Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент я заметил, что на нас смотрят. Смотрят все. Сотни глаз, полных надежды, страха, ожидания. Я огляделся по сторонам — вокруг нас незаметно собралась толпа. Люди из Волноломных земель — все те, кто выжил и добрался досюда.

— Эйдан! — вдруг раздался до боли знакомый голос.

К нам, запыхавшись, спешил Талваг — мой старый наставник.

— Мастер! — обрадовался я, видя его живым и невредимым.

— Молитвы услышаны! Ты вернулся!

— Как вы, мастер Талваг?

— Ноги ещё держат, — выдохнул он, поравнявшись со мной. — А вот сердце… сердце болит. Прими мои соболезнования, Эйдан. Я знаю, что значит потерять отца.

Я благодарно кивнул, прижав ладонь к груди, и решил сразу спросить:

— Сколько у нас раненных?

— Много, — помрачнев, ответил Талваг. — Серьёзно раненых несколько тысяч. Вотрийцы прислали своих знахарей, но… Не все доживут до конца недели. Их зелий не хватает, да и знахари… не боги.

— Сарзон! — громко позвал я, и мой верный помощник тут же оказался рядом:

— Да, господин?

— Вели приготовить для новоприбывших еды и воды. Пусть всем найдут место.

— Понял, — кивнул он, и сразу ушёл выполнять приказ.

— Мастер Талваг, мне нужен один большой шатёр, — продолжил я. — И надо разместить там большую койку.

— Хорошо, — сказал он, хотя в его глазах читалось недоумение.

— Пусть всех раненных несут туда по одному, — произнёс я. — В первую очередь тех, кто находится при смерти.

Талваг, который ещё не видел моих целительских способностей воочию, удивлённо поднял брови:

— Эйдан, ты хороший знахарь, но их же тысячи…

— Я исцелю всех, мастер, — сказал я с непоколебимой уверенностью. — Всех до единого.

Следующие двое суток слились для меня в один бесконечный поток. Я практически не отдыхал, делая лишь короткие перерывы на туалет и скромную трапезу. Сон урывками, по пять часов, казался непозволительной роскошью. Ко мне непрерывно несли раненых, которых я исцелял одного за другим.

Никогда прежде я не погружался в поток Мрака так глубоко и надолго. Но, к моему удивлению, я не чувствовал, что теряю силы. Единственной проблемой была усталость, свинцовой тяжестью наваливающаяся к концу дня. Мама и Азара уговаривали меня отдыхать больше, но я упрямо гнал от себя эти мысли.

Слухи о моих способностях разлетелись по лагерю со скоростью лесного пожара. Вотрийцев становилось всё больше: они приходили посмотреть на силу, которой обладали только их дальние предки — древние. Они не говорили со мной, но неотрывно следили за каждым моим движением, когда я выбирался из шатра на обед и ужин.