Поднимаю его, и оттуда выглядывает лист с наклеенными из газеты буквами. Я вытаскиваю его и читаю:

«Если хочешь узнать правду про свою сестру, приходи в час по адресу: Второй Муринский, д.**»

Еще раз смотрю по сторонам и, захлопнув дверь, возвращаюсь в квартиру.

Что это означает?

Мое вчерашнее появление возле дома взбаламутило старую историю?

Кто-то решил поделиться со мной информацией, которой не счел нужным делиться с полицией?

Вспоминаю людей, с которыми вчера говорила. Бабушки на лавочке как-то не состыковываются с письмом, как из детективных историй.

Вспоминаю женщину, к которой тоже обращалась. Она? Не знаю.

Все, кто слышал меня вчера, мог также рассказать об этом кому-то другому, кого я не видела, и от этого круг возможных отправителей расширяется.

Да, вопросы остаются без ответов, и только личная встреча может все прояснить.

Бегу в комнату, вытаскиваю из сумки первые попавшиеся под руку вещи и, нацепив их на себя, вылетаю обратно. Стараясь ничего не упустить, я кладу в карман деньги на проезд и телефон.

От прикосновения он оживает и показывает заставку, с которой мне улыбается Макс. Повинуясь внезапному порыву, хочу тут же набрать его и рассказать, куда я собираюсь, но две мысли внезапно обрушиваются на меня и удерживают от этого.

Во-первых, МММ ушел по делам, и я не хочу его беспокоить, а во-вторых, и в самых главных, я боюсь, что он запретит мне ехать туда одной, и я пропущу назначенное время встречи. И не факт, что кто-то, кто позвал меня сегодня, не передумает и позовет снова.

В итоге, подержав телефон в руках, я сую его в карман джинсов и пишу Максу на блокноте, лежащем рядом: «Не волнуйся. Я скоро», одеваюсь и выхожу из квартиры, просто захлопнув дверь.

Спеша на встречу с загадочным отправителем, я ощущаю, как беспокойство закрадывается в мою душу, поскольку еще издали вижу, что указанное здание нежилое. Подозрения набрасываются на меня, заставляя еще больше нервничать.

Зачем назначать встречу в странном заброшенном доме?

Какой смысл в этом у адекватного, ничего не замышляющего человека?

А если встречу мне назначил сам преступник?

А если он хочет таким образом от меня избавиться?

«Все! Стоп! Остановись и прекрати себя накручивать! – приказываю себе. – Сейчас день, столько свидетелей, никто не станет совершать преступление в такое время, а старый дом, скорее всего, просто оттого, что этот человек хочет оставаться инкогнито в полумраке его помещений».

Подхожу к дому и, вытащив телефон из кармана, смотрю на время. Я приехала без одной минуты час. Смотрю на дверь в подъезд. На вид она заколочена. Тяну за ручку на себя, и на удивление, та поддается.

С бешено стучащим сердцем я вхожу в темный подъезд и, включив фонарик на телефоне, свечу вперед.

Грязь, хлам, куски битого кирпича – вот что предстало мне, а зловонный запах застоявшегося помещения ударяет в нос. Морщусь и дохожу до ступенек, ведущих наверх.

– Ау! Есть тут кто-нибудь? Я приехала!

Прислушиваюсь. Тихо. Никто не отвечает мне.

Медленно, смотря себе под ноги и подсвечивая фонариком лестницу, начинаю подниматься наверх, стараясь держаться возле стены, поскольку многие перила у лестниц отсутствуют.

Поднявшись на четыре лестничных пролета, останавливаюсь и громко произношу:

– Вы хотели рассказать правду о моей сестре. Я жду. Говорите.

Замолкаю и пытаюсь уловить, есть ли кто-то здесь, кроме меня.

Тишина снова оглушает меня, но неожиданно мне слышится какой-то звук рядом. Хочу обернуться, но не успеваю. Кто-то со всей силы толкает меня в спину.

Кубарем качусь вниз, чувствуя головокружение, боль и страх, вонзившийся в мою душу…

Пересчитав ребрами все ступеньки и остановившись где-то на лестничном пролете в куче строительного мусора, я направляю телефон, все еще светящийся в моих руках, в сторону, откуда упала, пытаясь разглядеть того, кто это сделал, но вижу только обшарпанные стены и старую лестницу.

Пробую пошевелиться и морщусь от боли. В этот момент телефон в моей руке заставляет меня вздрогнуть, заголосив на весь подъезд, и я, даже не смотря на экран, почувствовала, что это Макс.

– Ника, что это значит?

– Макс… – скулю я чужим испуганным голосом и ощущаю даже на расстоянии, как он мгновенно напрягается и обеспокоенно спрашивает:

– Что случилось?

– Я… Меня… – я никогда не страдала от нехватки слов, у меня всегда был их переизбыток, но сейчас испуг, стресс, боль – все навалилось на меня, и я не могу связать двух слов.

– Где ты?

– Второй Муринский **, заброшенный дом, – объясняю я и, привстав, морщусь от боли, от камней, впивающихся в мое тело, и облокачиваюсь о стену.

– Что?

Понимаю, что волнение в нем начинает зашкаливать.

– Не отсоединяйся. Я хочу слышать твой голос все время. Говори мне что-нибудь.

– Макс, у меня скоро сядет телефон, – растроенно сообщаю я.

– Пока не сядет, Ника, не отсоединяйся.

– Хорошо.

Слышу его учащенное дыхание и звук шагов, слышу звук сигнализации и рев машины…

Все это время МММ что-то говорит мне, а я что-то отвечаю, пока связь неожиданно резко не разъединяет нас.

Без его голоса в темном подъезде мне становится жутко страшно. Теперь у меня даже пропал источник освещения, и я совсем ничего не вижу перед собой. Это очень странное ощущение. Непривычная современному городскому человеку темнота, когда свет фонарей, подсветка зданий, свет фар машин, попадающий в окна, или свет от электронных часов или еще каких-то электрических приборов отсутствует и не дает возможность увидеть какие-то очертания. Это кромешная темнота, когда моргаешь, вглядываешься и ничего не видишь.

Чтобы отвлечься и прогнать страх, прилипший ко мне и заставляющий мое сердце выпрыгивать из груди, я осторожно встаю, придерживаясь за стену. Это занятие занимает пару минут, поскольку двигаться все еще больно.

Облокотившись о стену, перевожу дыхание, отчаянно пытаясь не прозевать в темноте возможную опасность. Я не знаю, остался ли тот, кто толкнул меня, или ушел через другую дверь, и потому по-прежнему не чувствую себя в безопасности.

Постояв так немного, решаю попробовать хоть немного спуститься вниз. Одна нога сильно болит и, наступая на нее, я каждый раз морщусь; к тому же под ногами попадаются камни, которые больно впиваются через тонкий накат обуви в мои ступни, и, наступая на них, я рискую подвернуть ногу или снова упасть.

Однако потихоньку, шаг за шагом я добредаю до следующего лестничного пролета.

Не торопясь, преодолевая ступеньку за ступенькой, останавливаясь, чтобы перевести дух, я осиливаю почти всю лестницу, и когда внизу скрипит входная дверь и голос Макса орет на весь дом: «Ника!», я отзываюсь и обессиленно скатываюсь по стене на пол.

Слышу, как он быстро поднимается ко мне, вижу дрожащий в темноте свет его фонарика и чувствую неимоверное облегчение, что мой любимый мужчина приехал ко мне.

Увидев меня на полу, Маским бросается ко мне в растерянности, не зная, можно ли меня трогать.

Когда свет от фонаря падает на его лицо, читаю в его глазах волнение и беспокойство. Обретая способность снова адекватно думать, осознаю, что очень скоро, когда он успокоится, мне достанется за мое безрассудство.

Наконец Макс решается меня поднять, и я, оказавшись в его сильных руках, почти не замечаю боли. Мы аккуратно спускаемся последний пролет и добраемся до двери, источающей дневной свет, как врата рая из темноты ада.

МММ снимает с меня грязное пальто и, ничего не сказав про мои запачканные внизу брюки, открывает дверь машины. Послушно сажусь и первым делом начинаю разглядывать свое лицо в зеркальце в козырьке.

Оно перепачкано в крови, но значимых повреждений нет. Я, как множество девушек, инстинктивно закрыла его, когда стала кувыркаться по ступенькам лестницы.