– Прости меня…

Он ничего не отвечает, только грустно улыбается.

Направляюсь к машине и думаю о том, что нет хороших или плохих людей. Разделять так кого-то неправильно, поскольку даже у хороших людей есть свои слабости, а у плохих – широкие жесты. Да и как можно понять эту градацию? Все сугубо индивидуально. Плохой человек для одного может казаться хорошим, для другого – плохим, и наоборот. Судить нужно не человека, а его поступки…

Пока еду обратно, бесконечно прокручиваю слова Вадима. Я никак не могу выкинуть их из головы. Особенно те, где Вадим пересказывал последние слова Веры, что бабушка считает, что он ее обманывает, не любит, что она послушалась и убила их ребенка, что они не могут быть вместе. Это совсем не состыковывается с информацией, что была у меня. Размышляя над этим, я прихожу к выводу, что когда Вера рассказала о том, что переезжает к женатому мужчине, ее стали настраивать против него и принудили сделать аборт (я была уверена, что она подверглась жесткому давлению, иначе бы она не сделала этого), это было дело рук старой грымзы. Только она могла так бессердечно поступить со своей внучкой.

Вхожу в квартиру с непреодолимым желанием заставить ее признаться во всем. Она выходит в коридор, и я прямо с порога заявляю в лоб:

– Вас не мучает совесть за то, как вы обошлись с Верой?

Бабка окатывает меня холодным взглядом и спокойно произносит:

– Нет.

– Вы гораздо хуже, чем я даже думала! Я понимаю, мы всегда были для вас чужими, но чтоб так жестоко поступить с ней…

Я измотана эмоциями сегодняшнего дня, но мужественно сдерживаю слезы. Я и так последнее время только и делаю, что проливаю их.

– Я не сделала ничего плохого ни тебе, ни тем более Вере! – чеканя каждое слово, отвечает она. Ее взгляд по-прежнему не выражает никаких эмоций.

Не верю ей.

– Вы стали настраивать ее против Вадима, заставили ее сделать аборт! – срываюсь, не в силах больше держать это внутри.

– Я была против Вадима, он был старше ее на четырнадцать лет, но я не настраивала ее против него, а про беременность я услышала только тогда, когда Вера вернулась и корила себя за то, что сделала!

Впиваюсь взглядом в ее лицо, пытаясь увидеть в нем что-нибудь, что уличило бы во лжи. Но оно, сбросив холодную маску, пугает меня своими появившимися чувствами. Я вижу, как дрожат тонкие губы и как блестят глаза от слез, наполнивших их.

От мысли, пришедшей в голову, я холодею. Я не в состоянии поверить, что моя родная бабушка могла такое сделать с моей сестрой. Внезапно мне становится так плохо и так больно, что ощущаю, что мне не хватает воздуха, и что если я сейчас же не проясню ситуацию, то просто не выдержу. Единственный способ это сделать – устроить им очную ставку.

Вытаскиваю телефон и захожу в мессенджер. Руки не слушаются меня и предательски дрожат. Наконец получается справиться, и я напряженно жду соединения.

Экран оживает, и я вижу родное лицо бабушки. Пытаюсь улыбнуться, но у меня не получается. Губы не слушаются меня.

Начинаю говорить и не сразу узнаю свой голос:

– Ты заставила Веру сделать аборт?

Пристально смотрю на экран, чтобы заметить все, каждую эмоцию на ее лице, но мне не приходится даже гадать – по тому, как она пугается услышанного вопроса, я понимаю, что это правда.

Слезы заполняют глаза, сердце – разочарование и боль. Я столько лет винила в смерти Веры Вадима, ненавидела его и не знала, что главной виновницей несчастий сестры была именно наша бабушка…

– Он был женат… Это был единственный выход… – лопочет она испуганным голосом, пытаясь оправдаться. – Он не собирался разводиться…

– Ты косвенно причастна к ее смерти… – обвиняю я ее и, больше не в силах обсуждать это, отсоединяюсь.

Не поднимая глаз на другую бабушку, слышавшую этот разговор, отправляюсь в ванную, ощущая, что сегодня все стало только еще хуже. Моя жизнь, моя семья – все в буквальном смысле разрушилось, как карточный домик. Я не знаю, как теперь мне возвращаться домой и вообще жить дальше.

Может быть, для счастья нужно меньше думать, а больше чувствовать? И еще – доверять своим ощущениям, а не просчитывать жизнь на несколько лет вперед?

Просыпаюсь утром с огромным желанием увидеть Макса и решаю, что даже если мы опять разругаемся, то я, по крайней мере, не буду винить себя за то, что не сделала все возможное, чтобы объясниться с ним.

На завтра куплены билеты в Москву, и я понимаю, что у меня в запасе всего один день.

Трачу уйму времени, чтобы выбрать платье, которое мне больше всего идет. Слегка крашу глаза и наношу блеск на губы, и с бурлящим внутри волнением отправляюсь к нему.

Уже стоя перед дверью квартиры Макса, собираюсь с мыслями, блуждающими во мне, и, так и не определившись, что именно сейчас скажу ему, звоню.

МММ открывает дверь и окатывает меня высокомерным взглядом.

– Что из нашего последнего разговора ты не поняла? – ледяным тоном спрашивает он.

– Просто выслушай меня, – сглатываю, набираю воздуха в легкие и выдыхаю: – Я люблю тебя!

– Я не хочу ни слушать, ни видеть тебя! – отвечает, не меняя тона, и собирается закрыть дверь, но я ставлю ногу вперед, и моя туфля мешает захлопнуть ее перед носом.

В этот момент я улавливаю шум, доносящийся из квартиры, и, взглянув через него в коридор, замечаю красные туфли. Они кажутся мне знакомыми, но сейчас я не способна вспомнить ничего. В голове бардак, и понадобится не один месяц, чтобы навести там порядок.

Но ощущение, будто меня окатили ушатом помоев, приводит в чувства. Я, как полная идиотка, прибежала к нему и стала изливать свою душу, в то время как он развлекался с кем-то.

– Я так понимаю, ты не один? – возмущаюсь, не в силах сдерживать свой язык и прекрасно понимая, что мне будет больно услышать его ответ.

– Какая тебе разница?

Горько усмехаюсь.

– Я думала… у нас… – но он не дает мне закончить свою мысль.

– Это говорит мне шлюха, которая пыталась расстроить брак моей сестры? Я видел ваши фотографии!

От оскорбления горят щеки, меня жутко задевает, что он считает меня шлюхой. Конечно, у него есть на то основание, но от этого мне не становится легче, ведь он даже не захотел слушать мою версию произошедшего.

Но вместо того, чтобы уйти, я бормочу в свое оправдание:

– Это инсценировка.

Наверное, если бы я не чувствовала вину, я бы сейчас не унижалась, а так... Неожиданно с опозданием до меня полностью доходит сказанная Максимом фраза.

– Брак твоей сестры?

Усмехается.

– Да. Моя сестра – жена Вадима.

Я в шоке от этой новости.

– И тебе все равно, что он изменяет ей?

– Нет. Но она принимает это, а Вадима не исправить, и я больше не вмешиваюсь в их отношения.

Осознаю, что МММ никогда не поверит, что я не спала с Вадимом, и потому никакого будущего у нас не может быть.

Наверное, поэтому я, не найдя ничего лучшего, как защитить себя (ту себя, которой он меня считал), нападаю на него.

– Ты тоже спишь со всеми подряд и что? Чем девушки отличаются от мужчин? Почему в одном случае шлюха, в другом – брутальный самец?

Не жду, что он ответит мне, разворачиваюсь и начинаю спускаться по лестнице вниз, еле сдерживая просящиеся из глаз слезы.

Еду к Вадиму, чувствуя, что сейчас в этом городе он единственный близкий мне человек. Он единственный знает всю правду, и его рассказы о Вере, хотя бы виртуально, возвращают ее ко мне.

Открывает дверь:

– Привет.

– Привет, – отвечаю я, входя в квартиру, и замечаю на диване бумаги и фотографии.

Мы подходим к ним.

– Садись, я кое-что объясню тебе.

Присаживаюсь на край, и пока он что-то ищет в бумагах, беру ближайшее ко мне фото. На меня смотрит счастливая Вера, обнимающая Вадима, и он тоже светится счастьем. Начинаю перебирать другие снимки, каждый из них только подтверждает, что они любили друг друга и были счастливы.