В карьере осталось совсем мало работы — от силы шесть или восемь дней. Мы чувствовали этот финиш и нажимали на камень по неписаным законам спортивного азарта. Может бы мы и уложились и раньше, но однажды утром, после «разгона», к самосвалам подошел Артамонов. Он пожевал нижнюю губу и тихо изрек:
— Поедете впятером!.. Вы, Отаров, пойдете со мной к… Словом, узнаете! Все!
И скорбный вид его, и этот командирский тон щекотнули душу недобрым предчувствием. Я заглянул ему в лицо:
— Послушай, ты! Я никуда не пойду, пока не скажешь, за чем и к кому, понял?
Он замялся было, а потом все так же скорбно вздохнул:
— За мордобой, Отаров, надо платить! Не маленький же, знать бы должен…
«Ах, вот оно что-о-о!.. Значит, не обошлось… Кто же? Кулик? А может… Хотя, нет! В ребятах я уверен».
— Полундра! — я прыгнул через борт самосвала туда, где стоял Артамонов.
Он шарахнулся к луже у водоколонки, но не удержался на ногах и угодил в грязную лужу. За самосвалом чертыхался Прохор Работкин. Он тоже прыгнул, но с противоположного борта. Ребята покатывались со смеху, шофер сплюнул окурок и надавил на клаксон. После длинного гудка скомандовал:
— Отбой! — И к Артамонову: — А ты, Евген Лексеич, ополоснись чистенькой водицей! И лицо и портки…
Грязный и мокрый Артамонов затрусил к правлению, но с полдороги обернулся:
— Ну, Отаров! За все!.. За всю… — и побежал опять.
Я подошел к Прохору:
— Что ж ты, Семеныч, а? Говоришь, на войне был?
— Дак в обозе ж!.. Ну и глотка у тя, елки в зелени!
— Езжайте, хлопцы! И в случае чего — ни граммы ниже нормы! — как можно спокойнее сказал я ребятам и пошел следом за Артамоновым.
Меня догнал Димка:
— Я с тобой! Я же тоже песком-то!.. А по сколько нам дадут? Вона! Участковый тута и следователь! Я его знаю — засудит непременно! Он тогда Кулика на пять лет упрятал! А теперь Кулик нас упрячет…
На крыльце правления колхоза стояли Басов и участковый, а на перильце сидел, видимо, тот самый следователь, которого узнал Димка. Было в его лице что-то грачиное: то ли влажная чернота глаз, то ли горбатый нос, из-за которого смуглое лицо его было почти лишено подбородка. Он покуривал сигаретку и с усмешечкой поглядывал на Артамонова, стоявшего у порога.
— Он что — на вас прыгал? — домогался участковый.
— Нн-нет, но он орал «полундру»!
— Ну и что?
— А то…
Может, из дому, а может, еще откуда, подлетел на мотоцикле Томышев, кивнул всем и стал рядом с участковым, с интересом прислушиваясь к разговору участкового и Артамонова…
Я поздоровался.
— Вы зачем сюда?! — громыхнул Басов. — Марш на работу! Вас позовут, если потребуетесь!
Я обернулся. Ребята стояли за моей спиной, а чуть поодаль Прохор Работкин с шофером. Они стояли молча, насупившись, но никуда идти не собирались.
Басов наседал:
— Я кому сказал? Время не ждет! Марш в карьер! Вы что-о?!
— Никуда мы не пойдем! — спокойно ответил Коська. — Мы тут нужней, раз на то пошло… У нас уговор: все поровну!
— А камень бить — мне?! — распалялся Басов.
Миша-Кузьмич вдруг заулыбался:
— Пожалуйста! Самосвал — вона! Молотки — тама!.. А Прохор Семеныч за грузчика, стало быть. Умный мышь…
— Дак я чо — я ничо, елки в зелени! — растерялся Прохор.
— Та-а-ак… — Басов крутнул головой. — Так, та-а-ак…
— Ребятки! — завертелся Артамонов. — Вы знаете, по скольку вы заработали? По четыре сотенки! Вас на доску Почета вешать будут!.. Так что идите и помаленьку работайте. Вместо Отарова я вам найду надежную замену! Ведь бил же он вас? Больно, а?
— Уж-жасно! — воскликнул Миша-Фомич. — Хочешь узнать — приходи в карьер!
Участковый навострил уши:
— Я тебе узнаю! Храбрый какой…
— Вот видите! — заулыбался Артамонов. — За рукоприкладство у нас ох как строго! Так что идите себе и спокойненько работайте… Отарова никто не заставлял драться, и он свое получит!.. Драку вы не начинали, так что…
— Начинали! — крикнул Коська. — Мы начинали, а не он! Он только защищался!.. — И тихо добавил: — Може, мы б его и вовсе убили, кабы не ремень…
Артамонов растерялся:
— Вы… чего это? Шуточки, а?
— Это спектакль! — снова взорвался Басов. — Марш на работу! А если… если начи-ы, то будете отвечать! И не суточками!
— Ответим! — скис Миша-Фомич. — Только Петька, гадина, все равно свое получит!
— Это угроза? — уточнил участковый.
— Не надо врать, ребята! — вмешался до сих пор молчавший Томышев. — Поезжайте одни. Мы тут разберемся сами, и Отаров ответит, но… если надо будет отвечать!
— Никуда мы не пойдем! — упрямо стоял на своем Коська. — Если на то пошло — нам сам Басов не указ! Нас глоткой не возьмешь!..
— Тт-ты, щ-щенок! — задохнулся Басов.
— Андрей Платоныч! — строго сказал Томышев. — Сколько раз ведь…
Он не договорил. Басов расстегнул ворот гимнастерки.
— Лю-бо-пыт-но! — вмешался следователь наконец и выбил сигарету из мундштука. — Раздули слона из мухи!.. У меня в «Маяке» дело не закончено, а я двенадцать километров крюку сделал… Через ваши звонки, Артамонов! Заявление Кулика и его неудачную больничную… «одиссею» мы всерьез не приняли…
Он обратился к Басову:
— Сейчас мы, Андрей Платонович, все вместе зайдем к вам в кабинет и решим моментом, что кому причитается… До суда, думаю, дело не дойдет. А уж потом пусть все едут и работают, так?..
— У меня рабочий кабинет, а не милицейская дежурка! — отрезал Басов. — Мне на ферму нужно!
Он тяжело, точно нес непосильную ношу, пошел к своей «Волге», стоявшей у правленской оградки. Хлопнула дверца легковушки.
Следователь неодобрительно поцокал языком, но ничего не сказал и со злостью поглядел на Артамонова. Тот глазами проводил басовскую «Волгу» и растерянно повернулся к следователю:
— Вот, значит… Людей надо в карьер занарядить… Разговор затянется у нас… Так что я… — Он снова поджал губу, принимая «руководящий» вид: — Вы тут с ними не церемоньтесь! Влейте так, чтоб другим неповадно было! Ежели у меня в бригаде все драться начнут — хлопот не оберешься! Все! Я пошел!
— Подождите, Артамонов! — у Томышева оказался на редкость звонкий и властный голос: — Ай-ай-ай-ай! В таком-то виде людям показываться?! Вам же мыться надо!
— Я в баньку! — остановился Артамонов.
— Это после беседы! — предупредил следователь. — Сколько раз вы мне звонили? Семь? Так что извольте с нами…
— Ко мне, пожалуйста! — сказал Томышев.
Кабинет секретаря партбюро отличался скромной и строгой обстановкой: легонький письменный столик, покрытый листом стекла, напротив у стены — рядок стульев, в углу этажерка со стопками книг и коробка старенького сейфа. Между двух светлых окон на простенке — портрет Ильича…
…Разговор был недолгим. Больше всех усердствовал Коська. Он рассказал и про то, как Кулик уговаривал их «филонить» по просьбе Артамонова, и как «филонили» (что ж бригадиру не уважить!) и как сначала был урок «физкультуры», а потом…
— Дальше я знаю! — прервал следователь. — Ну, а если бы Отарову не удалось сбить Кулика с ног, или если бы не вмешался Димка, когда Кулик взял молот? Что было бы тогда?
— А ничего! Угостили б песком и заставили просить у нас пощады!
— Но ведь Кулик мог бы и не песком угостить?
— Ну тогда… — Коська замолчал.
Продолжил следователь:
— Тогда бы вы, действительно, все четверо пошли под суд через одного… нет, двух… — он длинно посмотрел на Артамонова, — негодяев!.. Кстати, где сейчас Кулик?
— Хворый вроде, — ответил участковый. — Словом, лежит у себя дома в постели!
— По вашей просьбе, Артамонов?
Тот не отвечал. Он сонно сидел в уголочке, как будто разговор этот его не касался.
— Эх, Артамонов, Артамонов! — вздохнул следователь. — Кому доверился — Кулику?! Не те времена теперь, не те!.. А почему вам не пришелся Отаров? Плохо работал? Или потому, что хорошо работал?
Артамонов поднялся и, хватая обмякшим, неподатливым ртом воздух, выговорил:
