— Девочки, вы слышали — при-учить! Петровна, поясни массам!
Лицо у Петровны улыбчивое, сдобное, никак не вяжется с ее грубоватым голосом:
— Брех ты, Илья! Все знаем! Вы этих голубей поели за пьянкой у себя дома! А еще с вами Гаврилка Семин был! Твоя же баба сказывала!..
Фролов согласился:
— Ну грешен малость, ну и что?
— Ха! Малость! — фыркнула большеглазая. — Да тебе дай волю, ты и с нами согрешишь — общипешь и в котел, раз мы тоже «гулюшки»!
Но Фролов был неотразим:
— Эх вы-и! Не стыдно вам при стороннем человеке позорить своего начальника?.. А ить он не ко мне — к вам явился, и не лясы точить, а заниматься своим непосредственным делом — проводить с вами производственную гимнастику, поскольку имеет к тому специальную директиву от самого… этого…
— Чего, чего-о? Гимнастику?! — переспросила Надя Агашина.
Девчонки недоуменно замолчали.
— Да шутит он! — подал наконец голос и я. — Познакомиться с вами пришел, хотел попросить вас… помочь мне навести порядок в нашем клубе, ну и вообще… А поскольку говорить красиво не умею — прихватил баян, на всякий случай! Может, думал, пригодится…
— А про воскресник мы уже знаем! — сообщила Надя. — Так вы и есть тот самый, про которого нам Виктор рассказывал?
«За то, что про воскресник сам рассказал — молодец, а вот что он про меня наплел?.. Ну ладно!»
— Ох, Надька! Вечно ты как… не знаю кто! — осадила Надю круглолицая, крепкая девушка. — Ничего он не рассказывал!
— Слышь, парень, сыграй! — попросила Петровна. — Чего воду в ступе толочь?.. Дай-ка «Страдания!» Умеешь?.. Или вас там в городе судорожным танцам обучали?
Я взял баян. «Страдания» я знал, и еще как знал — все двенадцать колен! Мне на эти «Страдания» пуговиц на баяне не хватает!..
Минуты две молчали настороженно. Потом Петровна вдруг вышла на середину комнаты, притопнула ногой и гибко, легко проплыла по кругу, остановилась возле Фролова, точно приглашая его на танец, зачастила:
Я по городу гуляла,
Узнавала: «Чо-почем?» —
Юбку модную видала:
Шито-крыто — ни на чем!..
Конечно, нельзя было не улыбнуться, да и не только мне — засмеялись все, кроме… Фролова. Он смотрел на Петровну с таким лицом, словно у него донельзя разболелся зуб. Петровна же прошла еще круг и села рядом с Шурой Найденкиной, кивнув ей мол, чего молчишь-то! И Шура откликнулась:
Мы девчата не такие,
Как стиляги городские —
Мы не мажемся духами
И гуляем с пастухами!
Тотчас же высоким голосом отозвалась Надя:
Председатель сельсовета
Спал всю зиму, спал все лето,
А проснулся после лета,
Глянул — нету сельсовета!
«Ого! Не ожидал здесь подобной сатиры!.. Ну и ну! Для концерта — коронный номер!..»
И опять басила Петровна:
Нынче, милые девчонки,
Не былые времена:
Кладовщик украл цыпленка,
Штраф платил — за кабана!..
— Ай да Петровна!
— Люб, чего молчишь?..
— Илья Фомич, попросим!..
И вот тут-то Фролов не выдержал. Он, видимо, заподозрил что-то неладное в этой затее с баяном, с побелкой, да и вообще, на будущее… Встал над столом, пригладил рыжий пушок на темени и высказался:
— По мне, дорогие гулюшки, идите и делайте побелку хоть во всех учреждениях советских, а также хороводы всякие и прочие нумера можете выкидывать где хотите… Но у меня тут не концерватория! Я Вадим Сергеичу…
Загалдели так, что Фролов вытянулся над столом, возверз руки к потолку и пискляво крикнул:
— Слухай сюда!
На миг затихли. Фролов снова придал своему голосочку прежнюю смиренность:
— Вы должны знать, гулюшки мои, что от песенок ваших под его баян коровы молочка не прибавят, нет…
— Как знать, говорят, что под музыку…
— Верно, Лен! В ресторанах, вон, целые оркестры держат, а в районной столовой уже который год магнитофон «Каким ты был…» накручивает, даром, что песня столетняя…
— Да их рассольник без музыки не проглотишь!
— Ах ты, гулюшка моя! — распалялся Фролов. — Тут тебе не ресторан, а ферма, и производит она не рассольники, а молоко…
— А вы любите хоровые песни? — это я спросил у него, чтобы как-то осадить строптивого заведующего.
Он, осекшись, помолчал и ответил:
— А почему бы и нет! На Первое мая — можно!.. На покров день, к примеру… И опять же, какая закусь. Иной раз такой хор получается, хучь святых выноси!
— Голубями закусывай, не сопьешься, поди! — отрезала Петровна.
— Уу-у, пережиток!
Фролов махнул рукой и сел на место.
День тридцатый
Если бы меня спросили: «Веришь ли ты в молодежь?» — я бы не задумываясь ответил: «Тот, кто не верит в молодежь — не верит ни во что!..»
…Еще не было и восьми утра, а я уже выносил из клуба на улицу кресла через широченные двери запасного выхода. Утро обещало хороший день. Медленно отступал молочный туман. Открылись синие дали. Над ними золотым караваем повисло солнце.
Первыми пришли Надя Агашина и Шура Найденкина. Надя — очень красивая девушка. Огромные глаза ее светлы — то ли серые, то ли в голубизну, а уголки их оттянуты к вискам и чуть приподняты. Скулы отчетливы и тверды, а губы толсты, выпуклы и ярки — вот какая девушка Надя Агашина!.. Шура — тоже складная и полная, чуть задумчивая, с едва заметным белым шрамиком на переносице. Алешка говорил, что если ей станешь что-нибудь «заливать» (в смысле трепа), — она сразу краснеет…
Девушки поставили на край сцены свои ведра со щетками и халатами и тоже стали выносить кресла. Вот так, запросто, втроем мы начали свой воскресник. Девчонки разговаривали меж собой вполголоса, изредка пересмеивались. Чтобы развеять едва уловимое стеснение между нами и затеять разговор подольше, я спросил:
— Девочки, а как у вас насчет будущего?
— Как у всех! — хитро сощурилась Надя: — Да здравствует коммунизм — светлое будущее всего человечества!.. Кстати, вон там написано! — Она указала рукой под потолок над сценой.
Шура тихонько засмеялась. Я тоже улыбнулся пошире:
— А в личном смысле? Ну, например, учиться дальше?
— А мы учимся. — Уже серьезно ответила Шура. — Заочно. Надька на втором курсе сельскохозяйственного института, а я в зоотехникуме… Остальные девчонки — кто где…
Дальше разговор, не пошел — шумно подошли остальные во главе с Петровной. Последней прибежала Дина. Пока девчата переодевались в гримировке, подъехали Алешка и Виктор Демин на паре лошадей, запряженных в возок, на котором стояли бочка с водой и ящик с толченым мелом. На следующей паре — еще трое ребят. Они привезли «козлы» и длинные доски. Словом, через десять минут Алешка давал последние указания:
— Девчонкам — белить, а вам, мужчинам то есть, на руках их носить от стены к стене вместе с козлами!.. Я — кочегарить буду, вода-то, что сердце у Надьки Агашиной!..
Работали споро. Остро запахло мокрым мелом. С потолка гулко сыпались девичьи голоса, ударялись в старенький экран над сценой и рассыпались вдребезги. Виктор Демин оспаривал преимущества «Жигулей» — ребята возражали, но не очень, потому что таковых пока ни у кого не было.
Алешка вертелся (я заметил это!) возле Дины и не видел, какими глазами посматривала на него Надя Агашина. Среди этого гвалта вдруг раздался басок Петровны:
— Слышь, завклубом, где ж твой баян?
Свою «бригадиршу» дружно поддержали девчата. Я не заставил себя ждать:
