— А он не запрещенный? — насторожился председатель. — Чтой-то корки у него больно старые, да и мужик на картинке: штаны выше колен и сабля дворянская…
— Нет, нет! — вмешался до сих пор молчавший Бибиков. — Иш-ишик!
Голомаз покосился на книжного энтузиаста и согласился:
— Ладно! Вложи его в середину пачки, чтобы жена сразу не увидала… Сердчишко у нее, понимаешь… Кстати, Василий! Почему счетов не имеешь? Где ты видал продавца без счетов?
— Морока с ими, Прокофьич! Я лучше в уме — копеешное дело!..
Голомаз взял обеими руками стопу книги потряс ею над головой, обернувшись к толпе:
— Я буду краток от головы до пяток!.. Любите книгу и точно знайте: она поможет вам не путаться и разобраться, что к чему… Время сейчас золотое, други мои! Книгам — зеленую дорогу! Магазин современного типа для них открываем!.. А мы, в двадцать первом, книжками печку в ревкоме топили, потому что не было у нас дров, и голод был, и холод… На пепел погибших в то боевое время книг — ответим, товарищи, хоть по одной новой сегодня в нашем книжном магазине! Да здравствуют великие русские писатели Лев Толстой и Анна Каренина! Ура, други мои!!!
Больше всех аплодировал Васька Жулик…
Голомаз пригласил к себе домой «вспрыснуть» открытие магазина книжного энтузиаста Бибикова. По дороге спросил:
— Почему ж знаменитый друг твой не приехал? Небось, где-нибудь за границей?
— Агафоша проходит противоалкогольный ку-ку…
— Крепко, значит, зашибает? — ничуть не удивившись, как так должно и быть, спросил Голомаз.
— Случается…
— Ишь ты! — вздохнул Голомаз. — Умная голова, а дураку досталась!
— Он болен! — заступился Бибиков.
— Ясное дело! — согласился Голомаз. — Меня за такую болезнь когда-то выперли с пекарни… Три месяца без портфеля пожил — самотеком вылечился! Так-то…
* * *
Бабка Бесниха получила телеграмму: «В воскресенье можешь в с т р е т ь утренним поездом. Санька».
Телеграмму вручал старухе сам Голомаз. Было время обеда, он пришел ко мне домой крайне взволнованный, плотно затворил за собой дверь боковушки и, усевшись на стул, сказал таким голосом, словно поздравил меня с днем рождения:
— Ну, пришла пора! Послезавтра будет!
— Кто?
— Как — кто?! Беснихин внук…
— Ах, этот… Ну и что?
Голомаз стал таращить глаза, словно увидел меня впервые.
— Забыл?!. Про встречу космонавта-земляка забыл?.. — Лицо его стало медленно лиловеть. — Словом, так: если ты сорвешь мне вторую часть — песенки, поздравления, цветочки — не видать тебе ни ключей, ни диплома своего!.. Одно мое слово — и…
— Но он же еще не был в космосе и не известно — полетит ли?.. Может, его списали по болезни какой? У них там, как чуть что…
— Что-о-о?! — загремел Голомаз. — Меня, старого воробья, хочешь перед всей Европой, а также перед всем мировым капиталом опозорить?! Ты что-о-о — за дурака меня принимаешь, а?
— Что вы, Семен Прокофьевич! — искренне удивился я. — Вы человек, можно сказать, гениальный!.. Но… если окажется, что Санька не оправдает наших надежд, тогда действительно вас примут за… И меня тоже!.. Ведь вы же сами говорили, что он первым обормотом был… И потом — как мы людей соберем? Объявим про встречу космонавта, а ни в газетах, ни по радио, ни по телевидению — нигде ни слова не было!.. Нам не поверят… Клянусь!
Голомаз непривычно задумался. Потом неопределенно забубнил в угол:
— Нет добра без худа и наоборот… А мы ему — сюрприз. Может, он инкогнито? — И громко: — А мы ему — сюрприз! А он нас…
И тут у меня родилась «идея»:
— Точно! Инкогнито он!.. Но надо не только ему — и людям нашим сюрприз сделать…
— Всем не угодишь! — заартачился Голомаз.
— Угодим, Семен Прокофьич! Надо собрать сельский сход по вопросу… ну, скажем, озеленения родного села! Люди соберутся, а вы им — сюрприз: встречайте, мол, космонавта…
— Это вам не елки сажать! — подхватил Голомаз и победно усмехнулся. Уходя, довольный, добавил: — А касательно озеленительного схода — твоя правда! Кашу маслом не испортишь, да и оркестр, прессу из района легче пригласить будет, безо всяких там пояснений насчет космоса и нервной системы… Мы — всему району сюрприз всучим! Пусть знают наших!.. Но — до воскресенья никому ни слова, уразумел?
…А дальше все покатилось как под горку. Под горку крутую. В субботу сам Голомаз выступил по местному радио и призвал красномостцев всех до единого явиться завтра к сельскому Совету на торжественный сход. В свою очередь я сказал девчонкам и ребятам, что завтра же, на сходе, мы проведем генеральную репетицию концерта на импровизированной сцене-трибуне…
Я чувствовал, что приблизилась катастрофа нашей затеи с «космонавтом» из-за этих проклятых ста шиферин, но — нет худа без добра, как нарекал Семен Прокофьевич. Лозунг «Пламенный привет покорителям космоса!», нарисованный мной заранее, вполне себя оправдывал. Что же касается транспаранта «Озеленим родное село» — так тут и говорить нечего!..
День семьдесят шестой
В воскресенье утром у крыльца сельского Совета завизжали пилы, застучали топоры, и колхозными плотниками буквально за час была сооружена чуть кособокая трибуна из грубых досок. Сооружением трибун руководил сам Семен Прокофьевич. В конце работы по его инициативе были принесены охапки цветущей сирени и черемухи, которыми засыпали трибуну, так что транспарант насчет озеленения, сами понимаете, бил не в бровь, а в глаз, ибо черемуху и сирень обломали до ребер…
Незадолго до обеда колхозный грузовик, подбрасывая Саньку и его чемоданишко, подрулил к трибуне. Ее окружала пестрая толпа, прижав к самой стенке музыкантов из райцентра, которые на совесть дули в свои медные трубы.
На трибуне стоял Голомаз и загадочно улыбался. Я и «вверенный мне коллектив» с букетиками первых цветов, теснились за его спиной.
Как и всякий добропорядочный пассажир, желающий поскорее ступить на матушку-землю, Санька перемахнул через борт газика и ринулся к бабке. Одет солдатик был в зеленые галифе и гимнастерку с погонами стройбатовца. Нацеловавшись с бабкой, которой внук едва доставал до подбородка, Санька взглянул на полотнище, опоясывающее трибуну, на котором приветствовались покорители космоса. Он одернул гимнастерку и вытянулся по стойке «смирно».
Голомаз взмахом руки остановил духачей, и в наступившей тишине послышался тоненький Санькин голосок:
— А то — неужто опять полетели! Я проспал в поезде и утреннее радио не слыхал…
— Шалишь, Александр Яклич! — прогрохотал с трибуны Голомаз. — Времена «Ревизоров» прошли и никаким Гоголем нас не прошибешь! Не притворяйся и не скромничай — теперь можно и карты раскрыть, небось к своим, родненьким заявился!.. Форму вот зря свою не одел… — Голомаз обратился к народу: — Но все равно, дорогие товарищи! Да здравствует наш земляк, космонавт Александр Яковлевич Беснов! Трижды «ура!», други мои!!!
Загремел такой хохот, что даже оркестр не смог перекрыть его своим бравым маршем…
Кровь отошла от лица парнишки, запрыгали на этом лице четкие густые веснушки. Он даже слегка качнулся, но устоял на ногах и, схватив свой чемодан, завопил:
— За такие издевательства над демобилизованным воином, дядя Семен, я на тебя в военкомат жаловаться буду! За что насмехаешься? Я солдатом строительного батальона служил!.. Пойдем, баушк…
Толпа притихла. Послышались выкрики:
— Пущай объяснит!..
— Это что ж такое получается?..
— Он уж объяснил!.. Пущай председатель расскажет…
— А председатель — что? Из головы взял, да?
— Я?! Из го-ло-вы-ы-ы?! У меня есть доку… — Голомаз поперхнулся на полуслове, бессмысленно повертел глазами, потом быстро извлек из нагрудного кармана Санькину фотографию и письмо. — А это! Документально? То-то!
Санька виновато клюнул носом:
— Был такой грех… Ушел в самоволку и у пятиминутного фотографа за рубль снялся… Тута только личность моя, а остальное — фанера!..
