Я так и стоял у входа «белой вороной», мне даже пить захотелось, но на бачке с водой не было кружки. Минут через пять она появилась, но из нее перло самогоном, так что напиться не было никакой возможности. Не успел я отойти от бачка, как кружка снова пропала. Видимо, ребята «развлекались» за углом и «посудина» была в ходу…

Я увидел всех своих «уставших мальчиков» из карьера. Трое из них сочиняли на ходу замысловатый твист, причем корячились так, что от них убежали напарницы, но они солировали сами; выкидывали новые и новые коленца.

«Ладно, циркачи! Завтра разберемся в карьере, а вечером погляжу, как вы тогда затвистуете…»

Петька Кулик возился у радиолы, сладко жмурился, как хлебосольный хозяин перед гостями.

Откуда-то вынырнул Димка и подошел ко мне:

— Пойдем сядем! Здесь за простой не платят…

Мы уселись у стены почти рядом с дверью, и Димка тотчас принялся пояснять мне, что, мол, вон та рыжая Нюрка ходит (в смысле — дружит) с Ваней Рязанцевым, а вон та коротышка Симка — с Семеном из гаража, симпатяга Клавка пока ничейная, Катьку тоже можно запроводить, хоть она и занятая, но Васька Горин — лопух лопухом, и Катьку отбить можно запросто… К Юльке лучше не соваться — поступила в заочный институт ли корчит из себя студенточку, а студенточки, мол, знаешь какие?.. То-то! Про них даже в песне одной поется… Но на его, Димкин, взгляд, Юлька дура, каких поискать: сватался агроном из Ростовской области, так не пошла, а он женился на почтальонке Вальке, и теперь Валька, даром что конопатая, а королевой ходит… Добавил еще, что в Ростовской области, видно, с девками туго, раз агроном ихний рад Вальке, как ста рублям новыми…

Так по очереди он перечислил мне всех девчат, но споткнулся на одной, чем-то выдающейся среди других…

— …Эта? Ладно, я тебе лучше вон про ту…

— Не любишь эту?

— Да не-ет, Светлана Андреевна хорошая…

— Ого! Даже по отчеству?!

Димка стушевался:

— Так она ж меня тоже… по отчеству называет и книжки про шпионов всегда первому дает!

— Вот счастливчик! Откуда книжки-то?

— Так она ж библиотекарша! Второй год уж…

— А-а-а… Ничего девочка! Чья?

— Да Басова же дочка! Он хотел ее в город отослать учиться дальше на кого-то, а она после техникума тут осталась и в город — ни в какую! Попсиховал отец-то сперва, да, видать, коса на камень налетела…

— Погоди, Димка, погоди-ка!

…Вспомнилось: два серебряных круга и девчушка-босоножка, нет, в белых кедах и в синеньком трико, меж кругами… Красная ленточка у затылка и желтые волосы, распластанные по спине… Я и Ленка… Дорога к луговине в лесу и наши затеси… Когда это было? Да было ли?.. Было.

Вот они годы-то, вот молодость идущая и уходящая, — перед глазами моими — С в е т л а н а  А н д р е е в н а!..

Да и она ли одна? Сколько лет пролетело, сколько лиц промелькнуло — и все так, мгновение… Бывало, встретишь на улице какую-нибудь кнопочку в шубке, в яркой вязаной шапочке, под которой такие же яркие губы, — и грязные, пошлые мыслишки замельтешат в голове…

А почему бы хоть на миг не задуматься о своем далеком, еще не рожденном сыне, о семье, о счастье, наконец? Нет же! Проводишь эту самую шубку блудными глазками, да еще (если с дружком) словцо какое-нибудь дрянненькое бросишь вслед. И думаешь: я-то всегда успею подобное счастье заарканить, потому что я — это я, а шубка — так, мгновение… А жизнь-то идет-катится, да разве мы верим этому? Точно мне не сто лет отпущено, а вечность…

Но чем же все-таки эта Светлана выделяется среди своих подружек-ровесниц?.. Ага. Непринужденностью позы, в которой она сидела, упершись кулачком в подбородок. Острою глубиной глаз под выпуклым лбом ее, на котором заостренными стрелками разбегались к вискам властно очерченные (как у отца!) брови. Чем еще?.. Простотой прически — со лба волосы были гладко причесаны и собраны у затылка, как гребешком, тонкой пластинкой зубчатой заколки. Неброская одежда, наконец — белая кофточка и темная, в меру укороченная юбка, да еще широкий блестящий ремень, ловко перехвативший ее у узковатых бедер.

И показалось мне, что то, о чем я сейчас мельком поразмыслил, она передумала тысячу раз, и Димка, может, и прав, величая ее по отчеству…

— …а я думаю, не стоит ее Ленька. Ну ничуточки! А вишь, привязался, прилип, провожать даже силится и может…

— О чем ты? — трепыхнулся я. — Какой Ленька?

— Ты чо — спишь? Ленька Шилов, говорю, шофер командированный. Парень он на морду хоть куда, опять же одевается дельно, компанейский, видать, а все равно он ее не стоит! Трепло он, вроде нашего Коськи… А у самого, поди, жена есть… Это уж как пить дать, есть! Во! Гляди! Сам пожаловал, видишь? Как всегда под градусом, но в меру… Гля, какая морда нахальная! Ну, гад!..

Ловко обходя танцующих, к Светлане профланировал высокий парень в черных брюках и в белой водолазке. Он сел рядом, наклонился к Светлане так близко, что пряди его желтого чуба почти коснулись ее щеки. Она поморщилась чуточку, отодвинулась от Лени самую малость — он встал и расшаркался перед ней картинно-наигранно, видимо приглашая ее на танец, заведенный Петькой Куликом.

Я поднялся:

— А это мы сейчас проверим, есть ли у Лени жена или нет… Фокус не новый, испытанный, но кое на кого действует, в том числе и на дураков!

Димка хотел было удержать меня, но я быстро подошел к Лене и сообщил вполголоса, так чтобы слышали только они двое:

— Что же ты, Леха, женихуешь? Я от самой автобусной пер чемодан твоей супруги, аж мозоли набил! — я даже показал ему свои ладони. — Ну и змея, скажу тебе! Чем ты ей насолил? Может, не писал?.. Так проклинала тебя, что и мне досталось! Стоит у порога, а в фойе не заходит. Я, говорит, на него, мерзавца, сперва со стороны гляну!.. Во змея, а!..

И знай он меня раньше, — может, и не дернулась бы у него голова. Но перед ним стоял незнакомый человек и действительно с мозолистыми ладонями. Он явно растерялся:

— Какая… жена?

— Так ты ж Шилов?

— Ну Шилов! — выдохнул он самогонным перегаром.

— Точно! Твоя краля пожаловала!

Он повернулся с каким-то вдруг оплывшим лицом и по прямой пошуровал к выходу, а я сел на его место. Совсем близко увидел лицо Светланы, резкий и упрямый рот с суровыми, почти скорбными губами. Казалось, что она осталась безучастной к моему трепу о Ленькиной «лжесупруге», но было видно, как туго сцепила она губы, как подурнело на миг ее простенькое личико…

И тут-то совсем некстати я назвался, ради знакомства, но она не ответила, а сказала куда-то в пустоту:

— Вам… не стыдно, нет?

— Это почему ж?

— А мне стыдно… За вас стыдно! Вот если бы… если бы посмотреть со стороны на эту гнусную сценку вашими глазами… Хотя, нет! Стыдно… Вот уж не думала, что вы такой! Отец говорил, что…

— Что — отец! Бог? — меня вдруг захлестнуло злой дрожью, и я, пожалуй, слишком резко прервал ее. — Он, видите ли, говорил!

— Далеко не бог, нет! — покраснела она. — Но не о нем речь же!

У нее, кажется, заблестели глаза и дрогнул голос. Теперь я почувствовал, как расслабилось тело, как неловок я перед этой девочкой, не умен, и вообще ненужен рядом с ней ни в эту минуту и никогда, верно…

— Хорошо… Я попрошу прощения… у этого ловеласа!

— Да, да, конечно!.. Я так и подумала… Он вас, разумеется, не простит и… что потом? А?

— Потом — посмотрю…

— На себя?

— И на себя, в первую очередь!

— Надо же! Иметь такие способности — видеть себя со стороны, и не взглянуть тремя минутами раньше?! Или как? Сила есть — ума не надо?

Я едва успел заметить, как почти у самых моих глаз замаячил Шилов. Вид у него был такой, что раздумывать не пришлось. Я перехватил кисть его руки, чуть крутнул ее — он приглушенно охнул.

— Здесь дамы, Леня!

— Ну… тогда… выйдем!

— Я бы с радостью, но мне жаль рубашку. Ведь ты же порвешь ее обязательно, да?.. Лучше завтра приезжай в карьер, спроси Отарова. Там и потолкуем. Хочешь — руками, хочешь — ногами, можно и языком…