Герцог посмотрел на меня с подозрением, но послушно закрутил руками, а я стояла рядом и качественно сияла, повышая шансы на побег. Да… Драконы умные, сильные, но прискорбно невинные в некоторых вопросах. Кто знает, может, я еще сбегу.

— А можно еще личную карету, чтобы ездить в город за покупками?

— Дальше сада выходить запрещено, — отрезал герцог, разрушая образ слабоумного дракона, от которого сбежать, что плюнуть.

Несколько секунд воздух словно горел ледяным огнем, пылали руны, стены, несостоявшиеся окна, а после все резко погасло, и пере глазами возникла комната, не уступающая шиком королевским. Во всяком случае, мои покои в семье Фьорре выглядели втрое беднее, хотя ресурсы на мне не экономили. Про свою земную комнату говорить нечего. Жили мы не бедно, но по скромным драконьим меркам, мы только что не побирались.

Все золотое, светлое, нежное. Какие-то идеально тонкие занавеси на кровати, гардины из плотного почти зеркальной глади атласа, резные столики и скамейка для ног. Кресло-качалка, бытовая тумба, замаскированная под комод, окна. Огромные, стрельчатые, горящие дневным солнцем, и ромашковый сад, уходящий за горизонт белым кружевом цветов. Уютно и сказочно.

Я растерянно моргнула, пытаясь понять, усвоить развернувшуюся передо мной красоту. Это была комната мечты, если бы я была способна додуматься до чего-то настолько волшебного.

— Как… красиво, — шепнула.

Герцог шагнул ко мне и словно собирался мне что-то сказать, но на его руке неприятно запиликал, мигая алым, тонкий браслет — один из целой кипы себе подобных. Лицо Анвара заледенело, взгляд стал темнее, если это вообще было возможно. Прозрачные чешуйки на висках набрали золотой краски и поползли цепью ниже.

— Меня не будет некоторое время, — коротко сказал он, открывая дверь, — Ты будешь жить здесь, все необходимое принесут, дважды в день будет приходит закрепленная за тобой прислужница. Помни.

Я автоматически заступила герцогу дорогу, не давая ему выйти:

— И сколько ждать? Чего ждать? У меня целая сотня вопросов! И я хочу выйти! Ни один человек на земле не может жить на клочке земли и ни разу не выйти за его границу!

Анвар резко развернулся ко мне и взял за плечи. На меня дохнуло холодом, льдом из потемневших до зимней ночи глаз. В голосе проснулась сталь.

— Помни про три правила. Нарушишь хоть одно, и я уже не буду так добр. Сначала я уничтожу ромашковое поле, потом одно окно за другим, после дверь в сад, а потом, когда у тебя не останется ничего кроме собственного тела, платить за наказания станет нечем. Но это не значит, что наказаний не будет. Ты поняла?

Переход от прекрасного мгновения, где Анвар делал для меня чудо, к реальности был так жесток и быстр, что накатили слезы. А я стальная девчонка, не плачу лет с десяти. Губы у меня невольно дрогнули, поэтому я кивнула, не доверяя собственному голосу.

Потом отступила. Стало противно, что несколько минут герцог казался мне отличным парнем, потому что поле, кресло, паркет ореховый… Забыла, что это не для меня, это для дела.

На секунду Анвар словно заколебался, уже сделал шаг ко мне, протянул руку, но на его запястье снова взвыл браслет на одинарной низкой ноте, пылая красным.

— Потом, — бросил он и буквально выскочил во двор.

Я выбежала за ним, чудом успев протиснуться в дверь, но все равно опоздала, Анвар уже стоял в центре разбитой садовой дорожки, где когда-то был фонтан. Он поднял вверх руку, сжатую в кулак, и спустя миг рука буквально полыхнула золотом. Золотой огонь промчался от пальцев до стоп, сверкая так жарко, что я не выдержала и зажмурилась. А когда открыла глаза, Анвара уже не было, а вокруг царил сумрак, потому что огромный золотой дракон закрыл собой тот клочок неба, что был доступен этому дворику.

От мощного маха крыльев две молодые одинокие яблоньки согнулись до земли, а мне самой пришлось уцепиться за каменную кладку бывшего фонтана. Не просто и минуты, как я осталась снова одна. В летней беззвучной тишине, накрывшей двор было что-то по-настоящему жуткое. Ни шороха, ни крика птиц, даже собственного дыхания я не слышала.

Медленно я дошла до неприметной двери, что вела в главный дом, но даже коснуться не сумела. Стоило протянуть руку, как та натолкнулась на невидимую преграду, полыхнувшую рунами в месте касания.

Это было даже хуже, чем давящая тишина.

Меня заперли. В месте, где нет ни замков, ни решеток, ни даже дверей, устроив внутри ромашковое поле и игрушечной красоты домик. Страх был так силен, что я промчалась обратно во флигель, открыла окно и едва не вывалилась в пресловутое ромашковое поле.

Ах, да… Не вывалилась я, потому что всем телом уперлась в искрящуюся золотыми письменами стену. Возможно, что и ромашки не настоящие. И кресло, и кровать.

И Анвар, живой, теплый, с воодушевлением меняющий мир вокруг, тоже был обманом.

Ударив напоследок невидимую стенку, я сползла с оконного проема и в изнеможении упала на софу. Накатили привычные слабость, жар, легкая дрожь в теле, под веками поплыли разноцветные круги. Очнулась только когда за окном завечерело.

На столике рядом с софой стоял поднос с чем-то невероятно вкусным даже на запах. Мясо, овощи, отдельный вазон с мармеладом, масленка и небольшой чайничек. Неподалеку суетилась прислужница, застилая кровать.

— Добрый вечер, — обозначила я свое присутствие, и прислужница испуганно подпрыгнула.

Ко мне развернулась… буквально машина для убийств, обряженная в кокетливый передник и белый чепец. Плечи во, кулачищи во, грудь тоже ничего, широкая. Вылитый красноармеец, хоть сейчас на плакат, если бы не восковая бледность.

— Как вы меня напугали, вейра, — призналась горничная грудным басом, прижав ручищи к плоской груди.

— Простите, — извинилась машинально и тут же подскочила на кровати.

Я не одна! Со мной будет хоть одна живая душа! А то, говорят, люди с ума сходят от одиночества. Я бы, конечно, не сошла, поскольку одиночество — лучшее изобретение человечества, но вот ограничения в пространстве меня откровенно пугали.

— Как выйти в сад? — я махнула рукой на окно, за которым стелились кружевом ромашки.

— Это невозможно, вейра, здесь установлен пространственный ограничитель, — искренне опечалилась горничная. — Там и поля нет.

Она поймала мой недоуменный взгляд и тут же пояснила:

— Там обрыв, поэтому мы видим только иллюзию. Этот флигель стоит на самом краю, поэтому ограничитель устанавливал еще дедушка нашего герцога, а вейр Анвар усовершенствовал. Раньше-то ограничитель был непрозрачным, тут стоял вечный туман, а наш герцог сумел его превратить в ромашковое поле. Он необыкновенно талантлив.

Последнее она произнесла с придыханием, в восторге закатив глаза.

Фыркнув и задвинув гордость подальше, я придвинула тарелку и принялась за поздний обед. Ничьи таланты мне аппетит испортить не способны, я последний раз ела ранним утром и совсем немного. Горничная продолжала щебетать басом про как здесь красиво, тихо, природные красоты, а что до ограничителя, так зачем вам обрыв? Сигать вниз с такой высоты — грех великий, можно и чешую содрать и когти обломать, а вы, вейра, чего доброго голову сломите.

Следующий час я потратила на выяснение условий существования.

Мне было можно гулять по тюремному садику хоть до утра, брать любые ракушки с лекциями и книги. Были разрешены хобби вроде вязания крючком или вышивки и рисования, выбор одежды по каталогу, кулинарные изыски и даже драгоценности. Я даже могла запросить учителя по некоторым дисциплинам, но только в формате общения по артефакту, без личного контакта.

Запрещено было все остальное.

Попытки выйти за периметр ограничителя, попытки взломать ограничитель, попытки заговорить с другими прислужницами или обитателями дома, попытки обозначить свое присутствие, всячески подпрыгивая и танцуя перед прозрачной завесой.