Мне с поклоном подали небольшую шкатулку, весившую, однако, как телевизор, и я медленно кивнула. Не будь я драконицей, уронила бы эту яшмовую прелесть себе на ноги при первом же шаге. Но даже с драконьей силой, с трудом донесла ее до алтаря и водрузила на камень, потемневший от времени… и крови.

Замерла на несколько секунд, разглядывая сестру, послушно приникшую к груди Анвара. Если бы не полный доступ к дракону Анвара, я бы решила, что эти двое используют меня втемную. Я сейчас самоуничтожусь на алтаре во славу дома Фалаш, а эти двое поженятся, наплодят драконят, а храм сожгут к ифритовой бабушке. Что-то отдаленно похожее на ревность запустило в сердце кошачьи когти.

Но драконы — жалкие животные — не умеют лгать. Его дракон горел от любви ко мне. От любви, от отчаяния, тоски и боли — чувств, которые я уже не могла понять. Могла только увидеть и отвернуться.

Я приподняла крышку шкатулки и с удивлением увидела откровенно простой кинжал. Почерневший от времени, с зазубриной по центру, без единого инкрустированного камешка, без единого узора. Только на рукояти была начертана кривая руна «аш», которой обычно обозначали силу.

— Поднеси к руке, он сам возьмет столько крови, сколько потребуется, — Анвар внимательно следил за моими действиями. — Не бойся, я контролирую его, он не ослушается.

Послушно поднесла кинжал к ладони, но даже коснуться не успела, когда на коже набухла алая полоска крови и рука полыхнула болью. Разрез получился глубоким. Кровь ливанула на камень и тут же впиталась. Жутковатый алтарь словно выпил ее в один глоток. Мне вдруг непреодолимо захотелось прижать ладонь к камню, я уже качнулась вперед, когда меня накрыло темнотой драконьих крыльев и с силой смело в сторону.

Анвар с силой вырвал из моих рук кинжал, и закрыл крыльями, словно спрятал в кокон. После поднес мою руку к губам, обжигая рану дыханием.

— Что это было? — спросила слабо.

Ладонь опалило острой болью, и я застонала, вцепившись второй рукой Анвару куда-то в волосы. А после все закончилось. Кожу еще пощипывало теплом, но боли больше не было.

С трудом вывернувшись из хватки Анвара, подняла руку, но от раны не осталось даже следа. Должно быть, он использовал дар божественного исцеления. Он был то ли шестым, то ли пятым по очередности. Анвар перечислял их мне в хронологии, но я половину пропустила мимо ушей.

— Этого не должно было случиться, — в глазах Анвара еще тлел шок от пережитого кошмара. — Просто не должно.

Он резко вскочил на ноги, рывком поднимая меня за собой, оглянулся на храмовников. Те все еще не ушли, сбились черной стайкой у свода дальней стены и с ужасом взирали на развернувшуюся перед ними картину.

— Убрали все артефакты?

— Все убрано, Ваша Светлость!

Анвар помог мне подняться.

— Такое случается, если у отдающего алтарю кровь был контакт с божественным артефактом. Их всего три, но… их убрали. Кровь человека, коснувшегося божественного в течение суток после контакта, кажется богам особенно привлекательной. Они могли выпить тебя, — последнее он повторил с откровенным ужасом.

— Но ведь на мне божественная защита, — уточнила я педантично.

— Как говорила императрица, у богов есть возможность добраться до человека с божественной защитой, — Анвар хмуро улыбнулся. — Например, забрать из него столько крови и магии, чтобы тот впал в состояние полуяви. Чисто теоретически договор при этом не нарушается, ведь тот не мертв.

Он с тревогой взял в ладони мое лицо, рассматривая царапины от падения. Потом с той же внимательностью повертел меня и прижал к себе.

Я задумалась. Теперь, когда боль меня не отвлекала и опасность миновала, случившееся интересовало меня с научной точки зрения.

— Я не контактировала с артефактами, но контактировала с ней, — я кивнула на Лале. — Наверное она успела меня коснуться. Если она действительно Говорящая с богами, то контакт с ней тоже опасен. Если предположить, что ее тело время от времени занимает богиня…

Анвар мельком взглянул на Лале и отвернулся.

— Это невозможно, Аль, богиня не может занять живое тело. Божественное дыхание убивает человеческую плоть.

Я уставилась на Лале, растерянно стоявшую посреди храма, как брошенный ребенок. В ее глазах стояли слезы.

— Тогда как же она стала Говорящей с богами?

На этот раз мне ответил один из храмовников:

— Скорее всего, она заключила договор с богиней. Разрешила использовать свое тело для чревовещания, а взамен захотела метку Истинной первенца дома Фалаш.

— Я — истинная, — агрессивно подтвердила Лале. — А ты отойди от моего любимого!

— Она приходит в себя, — тихо сказал Анвар. — Видимо, ее договор с богиней подходит к завершению.

«Как думаешь, кто станет дочерью на выданье, когда тебя сбагрят в пансионат?» — сказала однажды Лале. Что ж, богиня выполнила свою часть договора… Теоретически сестра получила желаемое.

С усилием я отвернулась, а после Анвар подхватил меня на руки и вынес из храма, на пороге задержался и не оборачиваясь напомнил:

— К следующей ночи все должно быть готово.

Храмовник почтительно поклонился, подметая длинными рукавами ритуальных одежд храмовые плиты. Я настороженно впилась глазами в лицо Анвара, анализируя мимику, но то осталось нечитаемым и холодным, подобно старинным фрескам.

Когда они выбрались из храма, небо набухло предвечерней золотистой краской, а гости смешались в пеструю кашу из нарядов, артефактов, украшений, блеска магии и древней крови. Драконы повеселели, захмелели, и их появление встретили разудалым свистом и дождем из монет.

Какой-то умник решил не мелочиться и запустил в них целой связкой монет, причем в сторону Аланте. Невеста ему, видишь ли, понравилась. Анвар сжал перехваченный кулек, перемалывая силой потока в песок, и полоснул неосторожного юнца заалевшим взглядом. Тот окаменел от ужаса. Застыл на месте, белый, как молоко.

Распоясалась молодежь, надо бы попенять Кастору, распустившему этих балбесов.

В груди нехорошо сжалось, запульсировало. Некоторые из этих балбесов были старше их вдвое. Им с Касом обоим по двадцать пять. Ворошу тридцать, Вальраху двадцать восемь, Мирву двадцать девять, Ирту и вовсе двадцать два. В его отряде нет никого старше тридцати. Их ровесники только играют во взрослость и войну, а они все на этой войне были. Сколько лет этому юнцу с монетами? Двадцать?

— Кто это? — спросил с въевшейся в тело наигранной веселостью у одного из военных из второго охранного отряда, кивая на мальчишку.

Наверное, кто-то из новеньких. Весь вытянулся, вспотел от ужаса, кадык задергался от сухости. В детстве он чувствовал что-то подобное перед императрицей.

— Старший сын рода Хантас, третьекурсник, специализация по военной артефакторике, двадцать шесть лет, сильные стороны…

Анвар лениво дернул рукой, останавливая поток уже ненужной информации. Ему было стыдно за свой интерес. Им владела жалкая зависть к свободе, юности и очевидно пустой голове этого ребенка. Здорово, наверное, просыпаться на рассвете без страха за жизнь своей истинной и знать, что никто на земле ее не обидит. Не думать о жизнях доброго миллиона драконов, живущих в Сопределье буквально взаймы, и просыпаться от кошмаров, что не справишься.

Этот юный дракон мог бы стать мужем Аланте. С ним бы она не знала ни горя, ни нужды, за ней не тянулась бы могильная тень рода Фалаш.

Перевел взгляд на Аль, но та, как и всегда, была подобна статуе, отлитой из белого жемчуга. Бесстрастное, идеальной лепки лицо, хмурый взгляд из-под ресниц, улыбка на манящих губах. Насквозь фальшивая.

«Это ведь я сделал, — мысль свернулась в сердце холодной змеей. — Все мы».

Он уже выбил из Кастора подробности ее жизни в Академии, и они впервые в жизни разругались до смерти. Даже не подрались, как поступали в спорных ситуациях, а разошлись всерьез, как два врага, готовые убивать. Он не мог простить лучшего друга, не понаслышке знающего, как несладко приходится драконам, отвергнутым родом, отношения к Аланте. А Кас не мог простить, что Анвар забрал ее себе. Отныне их держала лишь кровная вязь клятв между родами.