Калахне скрипуче засмеялась.

— Посмотри на меня повнимательнее. Я твое будущее, Пустая Аланте.

— Но вейра Глок была очень красива, а ведь она тоже была Пустой!

— Этого я не знаю, — Калахне тряхнула седой головой. — Да только не верю я в чудесное преображение. А ну как она нас пьет?

— Но… Разве Пустые могут принимать чужую силу? К тому же я не из последней семьи в Сопределье, все Пустые из дракониц, как можно использовать нас, как обычных вей?

Среди драдеров и веей не было Пустых. Никто не ждал от крестьянки магии, осенил ее отец-дракон каплей своей крови или нет, никому дела не было. Среди среднерожденных — драдеров — в чести были способности, но и от них никто не ожидал магических чудес. Одаренные замечались и выделялись, а неодаренные… жили не хуже других, умный драдер всегда себе дело по сердцу найдет.

То ли дело дракониры. Магия — часть их генетики, продолжение тела, как рука или нос, и дракон, лишенный магии, выдавливался из общества. Быстро, беспринципно и беспощадно. Три страшные «б» драконьей сути.

— Я тебе вот, что скажу, Аланте, что бы ни творилось в пансионате, а девочки там пропадали.

— Что значит пропадали?

Сердце у меня нехорошо екнуло и забилось.

— С виду все шито-крыто, но время от времени затевался какой-то переезд или ремонт и часть девочек увозили. Мол, в столичный пансионат, или в другом городе, а то и на отдельный дом, который сняли для них на период ремонта. Но никто не вернулся.

— Может их просто оставили в другом пансионате?

Сначала Калахне так и подумала. Они все так думали, даже после окончания пансионата. Пока однажды Калахне, переборов собственную стеснительность, не отправилась в столицу за редким зельем для одного из лекарств, и не повстречала в старой лавке знакомую по пансионату.

Юная Бертель давно превратилась в изъеденную язвами старуху, они и узнали друг друга только по старой бирке на руке, которыми метили Пустых. Она и рассказала, что договорилась с подругой, увезенной в пансионат в Лаваде, встретится после окончания учебы в столице. Бертель родители от семейных щедрот подарили магическую лавку, там они и сговорились жить. Но прошел день, два, неделя, месяц, год. Два года. Но подруга так и не приехала. И тогда Бертель решила узнать о том пансионате, куда ее увезли, побольше, даже сумела пробраться в картографический архив. Вот только в Лаваде отродясь не было никакого пансионата.

— Может, ошибка, — предположила я неуверенно. — Город напутали, или что-нибудь еще напутали.

— Может, — охотно согласилась Калахне и тут же припечатала: — А только увезенных девочек никто из нас больше никогда не видел. Мы хоть и живем все уединенно, но связь держим. То переговариваемся изредка, то, случается, и приезжаем по делу.

Мы разошлись, когда уже светать стало.

Калахне постелила мне в бытовке — маленькой отдельной комнатушке, выходящей квадратом во двор. Раньше ее использовали, как кладовку, но Калахне справедливо решила, что две комнаты лучше одной и присовокупила ее к дому, заколотив наружную дверь.

В комнатушке было сыро и холодно даже для теплого драконьего лета, но я и не в таких условиях выживала. Вооружившись тряпками и ведром воды я до блеска намыла свою будущую норку, сняла со стен плесень и принесла к себе парочку книг, лампу и личный символ роскоши — вазу с конфетками. Даже белье постирала с бытовым артефактом.

Хотя Калахне нервничала, все случилось ровно, как я предсказывала.

Уже наутро земли Фьорре взорвало боевым горном. Сотни кайранов поднялись в небо, оседланные хмурыми драконирами, поисковые отряды потянулись по Сопределью, ищейки семьи Фьорре рассыпались по ближайшим поместьям.

Первые дни мы обе нервничали, но час шел за часом, а домик Калахне гигантская волна поисковых отрядов огибала, словно тот был прокаженным. Впрочем, таким он и был.

Зато последующие вечера, мы сидели в садовых креслах и с упоением смотрели в небо.

— Ишь, как надрываются, — нарочито сочувствовала Калахне. — Навела ты шороху, девка, Ох навела…

К исходу месяца количество кайранов в небе стало редеть, цокот копыт вокруг Маранского леса стих. За весь месяц лишь раз к домику Калахне заявился один из ищеек, наглаженный, щегольского вида драконир, которого я подробно рассмотрела в мутное окошко, тщательно замаскировавшись занавесью.

Остановился, не доходя метров десяти до дома, и окликнул Калахне, обстригавшую розовые кусты во дворе.

— Эй, Пустышка, — с брезгливой миной он кинул ей кожаный мешочек, из которого просыпалась гость медяков. — Не видела, чего странного за последний месяц?

— Видела, — с охотой откликнулась Калахне.

Дурачина-ищейка аж стойку сделал, вперед наклонился, усиливая сходство с взявшим след псом.

— Ну! — поторопил он. — Говори, старуха!

Это он зря. Калахне не была старухой и остро воспринимала упреки в сторону своей изменившейся внешности.

— Тебя, красавчик, и видела, — рассмеялась скрипучим смехом. — Проходи, коль пришел, мы, Пустые, любим сильных драконов.

Ищейка взвился от гнева, вспрыгнул на своего кайрана и умчался прочь, сыпя проклятиями.

— В новом месяце я уйду, — сказала я тихо в тот же вечер.

Интуитивно я чувствовала, что интерес ко мне почти пропал. Отцу было абсолютно все равно, умерла я, сбежала или осталась в пансионате. Он искал меня, чтобы поддержать репутацию высоконравственного дракона, или для герцога, который так неожиданно озаботился моей судьбой. Опасности больше не было.

Не было, но… свербело где-то в грудине, что рано я расслабилась.

Калахне ответить не успела, в дверь коротко стукнули.

— К себе иди, — кивнула она и прошла к двери.

К ней время от времени приходили покупатели на редкие зелья, и я обычно пряталась в своей комнате, стараясь не шуметь. Но в этот раз все было иначе. На этот раз я почувствовала, обернулась. И это было единственное, что я успела сделать.

В дом даже не вошли — ворвались. Отпихнув с дороги старую Калахне в дом вломился отряд дракониров, одетых в дорогие доспехи из номара, который возглавляла вейра Глок.

Волосы у нее растрепались, накидка сбилась вбок, открывая лилейную шею, глаза пылали темным ядовитым огнем.

— Хватайте ее! — отдала она короткий приказ, вскинув руку.

Бежать было некуда.

Я автоматически бросилась к столу, заваленному склянками, бутылочками с зелье, даже сумела перепрыгнуть стул, проявив чудеса акробатики.

— А ну стой! Куда!

Один из стражей схватил меня за руку, с силой рванув на себя, но я умудрилась извернуться змеей и метнуть ему в лицо попавшиеся под руку склянки. К сожалению, пробки в пузырьках сидели намертво, стекло было заговоренное, и они не разбились, разве что оцарапали нос грубияну. Дралась я, как кошка, швыряя свободной рукой все, что попадалось, но, как бывало от любой физической активности, меня резко накрыло жаром, от слабости задрожали ноги, и я тяжелым кулем съехала на пол.

Один из дракониров занес руку для удара, и я покорно зажмурилась, ненавидя себя за слабость, за неповоротливое тело, за привычку покорно принимать удары. Но пощечины не последовало.

— Не превышай свои полномочия, рыцарь, — вейра Глок легонько постучала старомодным веером по груди драконира, и с ласковой улыбкой наклонилась ко мне:

— Ну и зачем же ты бегала от меня, маленькая мышка? Как ты собиралась жить, в случае удачного побега? В каком месте ты бы нашла пристанище? Чем бы зарабатывала на жизнь?

Я бы жила очень просто и тихо, в тайном месте, где никто меня не бьет, не мучает и не попрекает куском хлеба. Я бы выращивала редкие травы и составляла зелья, как Калахне. За пару месяцев рядом с ней я научилась понимать и отличать основные составы и прочитала оба справочника по магическим растениям Вальтарты — империи драконов.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, пока одна из них не заполнила все мое существо целиком. Какая страшная улыбка у вейры Глок. Почему никто из стражей, заглядывающихся на ее невозможно-прекрасное лицо, не видит этого?