– Хотел справиться побыстрее.

– И почему тогда не сделал это в шестом раунде?

– Оставил сладкое напоследок, – усмехается, натягивая трусы на мокрое тело. На секунду прикрываю глаза. Усталость накатывает внезапно. Весь день убирала в доме, лишь бы не думать о Новаке. Перенервничала. – Не спать!

От громкого голоса распахиваю глаза. Вижу перед собой вытянутую мужскую ладонь, в которую вкладываю свою. Леон помогает мне подняться, что я послушно делаю, зевая.

– Просыпайся, сейчас у выхода надо дать отпор толпе.

– Мы же через чёрный...

– Это ещё хуже. Тебе ли не знать?

Это да…

Мы не разрываем наши ладони. Наоборот, скрещиваем пальцы и как пара двигаемся прочь из раздевалки. Пересекаем коридор, по пути принимая поздравления от команды организаторов и тренера, который качает головой, сокрушаясь, что потерял такую машину для спорта.

Посмеявшись, выходим на улицу. Охрана тут же окружает нас, и я чувствую себя неловко. Прячусь в руках Леона и прижимаюсь к нему, перебирая спешно ногами. Добираемся до машины с личным водителем, садимся в салон.

Когда трогаемся с места, я замечаю того самого охранника, с которым беседовала, как только пришла на арену. Он улыбается, кажется, думая о том же, о чём я. В этот раз мы покинули здание как нормальные люди.

– Кстати, – кое-что припоминаю, переводя всё внимание на мужа. – Я видела Гордея здесь.

– Я знаю, – улыбается, откидывая голову на спинку кресла. – Он мне звонил сегодня днём. Сказал, что придёт поддержать меня.

Уголки губ стремительно летят вверх. Душу греет мысль о том, что у Леона есть такие верные друзья.

– Ничего страшного, что вы не встретились?

– Нет, – хмурится. – Нормально. Он и не собирался. Он же папа теперь, время на воле ограничено. Думаю, сразу убежал.

На последних словах тихонько смеётся. И неожиданно хлопает себя по плечу.

– Прикладывайся. Ты же спать хочешь.

Голова сама наклоняется, утыкаясь виском в его стальное тело.

– Тебе бы потолстеть. Ни капли не мягкий.

– Подушку подложишь, но толстеть не буду.

Прикрываю глаза и отдыхаю под его тихий и приятный голос. Под спокойную музыку в машине.

До сих пор не верю, что эта напряжённая неделя закончилась.

– Ну и ладно, – шепчу, сжимая его ладонь. Всё ещё не расцепили замок…

Среди мягких звуков появляется один побочный. Жужжащий такой. Размыкаю веки и вижу, как перегородка между нами и водителем поднимается. Ох, я думала, это подождёт до дома… Но серьёзный разговор намечается сейчас.

– А теперь рассказывай.

От строгого тона по спине бегут мурашки. Леон спокоен, как океан в ясный солнечный день без ветра. Но нотки угрозы и нетерпения мелькают на горизонте.

– Нечего рассказывать, – произношу чистую правду. Ему и не нужно обозначать тему, сама всё понимаю. – Я не смогла сделать аборт.

– И всё равно ушла?

– Не хотела мучить ни тебя обременением, ни себя тяжестью на душе, ни ребёнка нелюбовью отца.

Ничего не отвечает. Значит, правду говорю: он бы дочку не любил.

– Решила, что справлюсь сама. Справка была липовая.

– Я был в клинике. Всё проверял.

Горько усмехаюсь.

– Так не доверял мне?

– Отчасти. Я не верил, что ты действительно на это решилась. Ты ведь могла сделать аборт и остаться со мной, но ты выбрала быть несчастливой и одинокой. Я не мог принять этот факт. Подозревал, что ты меня обманула. Поэтому ездил в клинику. Говорил с врачом. Поверил не сразу. Только когда увидел запись с камер, как тебя везли в кабинет.

Смешок вылетает сам.

– Я не удивлена, что ты всё проверял. Та девушка была дочерью маминой подруги, и было несложно с ней договориться.

– Устроила спектакль только для меня?

Киваю.

– Для единственного зрителя.

– Подло.

– Зато действенно. Я не видела тебя четыре года, пытаясь разлюбить.

– И как? Вышло?

– Да, – говорю честно. – А потом… Как-то влюбилась снова.

– Ты не могла меня разлюбить, – произносит он слишком самонадеянно. – Просто чувства уснули на некоторое время, как вулкан. А потом произошло извержение. Вот и всё.

– Может быть, – не отрицаю. Моя первая любовь оказалась самой сильной. Как и у него, раз все эти годы он не снимал обручальное кольцо. Даже сейчас, после боя, оно уже на его пальце. – У тебя ведь осталось моё первое?

– Ты о чём?

– Кольцо.

– Да. Я же говорил.

– Вернёшь? – улыбаюсь. Аккуратно подвожу его к тому, что хочу всё вернуть. Правда, намёки и мужчины не дружат, но я пытаюсь.

– Нет, – отрезает он. – Оно несчастливое. Пусть лежит, как напоминание о совершённых ошибках.

– Тогда буду ходить с этим.

– Отличное решение.

Больше не трогаю его, понимая, как он устал. Да и сама проваливаюсь в сон и дремлю почти до самого дома. Когда мы приезжаем на место, уже смеркается. Мы выходим из машины, плетемся по лестнице и, уставшие, будто не из этого мира, поднимаемся на лифте.

Но когда двери квартиры распахиваются, а навстречу бегут два маленьких ангелочка… силы появляются из ниоткуда. Я начинаю улыбаться, как ненормальная, когда Поля вместе с Матвеем окружают Новака, обнимая его и просясь на ручки. Джек наваливается на хозяина спины, стоит лишь ему присесть на корточки.

Наверное, нужно помочь Леону перестать быть вешалкой, переключить внимание малышни на себя, но я стою и наслаждаюсь картиной.

Могла ли я когда-нибудь подумать, что мужчина, наотрез отказавшийся от детей, будет сейчас купаться в лучах их улыбок? Точно нет, особенно если речь о Леоне…

Вероника

Поля смеётся, перекатываясь на огромной кровати, чтобы увернуться от ловких пальцев Леона. Он щекочет счастливую дочку, пока она, запыхавшись, пытается спрятаться.

Боится щекотки, но всё равно веселится.

Вот что значит любовь…

Весь вечер мы провели вместе. Играли, бегали от Джека, который ловил нас и пытался свалить на пол, чтобы лизнуть в нос. Не знаю, откуда взялись силы у нас обоих, но упустить шанс провести это чудесное время с семьёй мы не могли.

Теперь я, как овощ, лежу на постели в спальне Новака и поглаживаю спинку Матвея, который с трудом борется со сном. Балдеет от массажа, но размыкает глазки под смех Пуговки.

В итоге, не выдерживает. Сворачивается калачиком, повернувшись ко мне лицом и уткнувшись крохотным носиком в мою мягкую грудь. И очередная улыбка расцветает на губах за этот вечер.

Всё происходящее кажется мне сном, хотя я в реальности. Прекрасно это понимаю, но принять не могу.

В последнее время у меня была только чёрная полоса, а тут… белая, наконец-то.

Не могу нарадоваться.

– Ион! – восклицает Поля, схватив подушку и спрятавшись за ней. Обнимает её двумя руками, пытается отдышаться и лягает ножками папу.

Пока они бесятся, аккуратно встаю и беру спящего мальчика на руки. Он разлепляет глазки, тянется машинально ко мне ладошками, обхватив шею. И, прижавшись к плечу, вновь дремлет, причмокивая.

Удивительно! Уснул даже без молока! Хотя всегда капризничал, пока не дашь бутылочку с соской.

Проскользнув мимо двух монстриков с нереальной энергией, в детской укладываю Мотю в кроватку. Он немного вертится, но, услышав колыбельную, что я включаю, моментально успокаивается и засыпает.

Поглядываю на настенные часы. Поле бы тоже пора лечь… Поздно уже, начало первого. Обычно в девять она уже спит, а тут не может прекратить наслаждаться вниманием отца.

Ничего, пусть играют. Устанет и будет крепче спать.

Принимаю душ, возвращаюсь в спальню Леона. Почему мы сегодня собрались именно в ней – уже и не помню. Мужчина просто схватил детвору под мышки и унёс.

Захожу в комнату тихонько, застав наимилейшую картинку.

Новак сидит на постели, в позе лотоса. А Пуговка рядышком, между его ног, в ямке, откинувшись спиной на отца. Держит в руках его большую лапищу, прикладывает свою крохотную ладошку и сонно произносит: