Вероника

Полина заминается, боится подать мальчику руку. Нерешительно топчется на месте, пока Матвей сам не поворачивается к ней. Искренняя детская улыбка застывает на его губах. Он рад видеть кого-то не из взрослых. За этот месяц он наверняка уже привык к большому количеству детей, и ему может быть неуютно одному в тишине.

Протягивает ладошку Пуговке, ударяя ей прямо в лоб. На секунду пугаюсь выражения лица доченьки. Она округляет небесно-голубые глазки и чуть не плачет. Но собирается, шмыгает носом и кладёт ладонь ему на макушку, поглаживая.

– Низя, – произносит поучительно, с укором. – Та нада.

На секунду выдыхаю. Думала, что она расплачется, а нам придётся ретироваться, чтобы квартира не утонула в детских криках и слезах. Но их знакомство проходит хорошо. Поля залезает на диван, садится рядом и кивает на Джека. Показывает, как нужно его гладить, что говорить. Как самый настоящий учитель.

Испытываю гордость за свою малютку.

Мальчик в один момент вырывается из рук, и Леон отпускает его на пол. По возрасту, кажется, он уже должен ходить.

Угадала – тут же срывается с места и убегает от своего нового папы.

– Торпеда мелкая, – чеканит тот с осуждением. Но я не слышу в его словах ненависти или презрения. Только усталость.

– Ты совсем не отдыхал? – спрашиваю. И тут же чувствую, как кто-то врезается в мои ноги. Опускаю взгляд – Матвей, вытянув ладошки вперёд, просится на ручки.

– Попробуй здесь отдохнуть, – вздыхает Новак. – Он постоянно на мне висит. Я поел-то один раз за всё время, да и то с ним. Мечтаю о душе и десяти минутах тишины.

Слушая Леона, растерянно подхватываю малыша, сажаю себе на коленки. Почему он ко мне так спешил?

– Ты чего? Устал от дядьки?

Вместо ответа его крохотные пальчики касаются моей груди. Маленький наглец без спроса лезет в вырез платья, по-хозяйски сжимая кожу. Боже, и почему именно сегодня я не надела лифчик? Было дико жарко, и я решила этого не делать.

Не ожидала такого! В наглую!

Матвей прикасается губами к моей груди через платье, и я дёргаюсь, нервно улыбаясь и убирая его от себя. Становится неловко и в то же время страшно. Не только от того, что сквозь белую и влажную от слюней ткань теперь чётко очерчивается горошина.

Взгляд летит на дочку. Она насуплено смотрит на мальчика.

Всё-таки ревнует…

Я невольно вспоминаю, как Полина отказалась от груди в два года. Стала самостоятельной девочкой. Как наяву, вновь испытываю забытые ощущения – и за ребрами магма растекается. Только недавно дочь была совсем крошкой, а теперь взрослая такая… Иногда мне не хватает тех времён. Скучаю по связи, которая была между нами во время кормления.

Чёрт, я снова хочу ещё одного малыша.

Но нельзя. Пуговку бы не обделить вниманием. Порой я считаю себя отвратительной мамой, ведь и так оставляю её часто с бабушкой.

– Чёрт, прости, – ругнувшись, Новак быстро забирает сорванца из моих рук. – Забыл предупредить. У него ещё осталась старая привычка. Люба говорила, что у него есть такая фишка. Один раз он пытался укусить за сосок даже меня.

Я тихонько смеюсь.

– Люба – это?.. – решаю уточнить для полноты картины. Поведение Матвея вполне оправдано. Он же кроха совсем.

– Воспитательница из дома малютки.

– А…

– Малыш всё ещё скучает по матери. Мариса кормила его грудью.

Поправляю ткань, чтобы перестала прилипать к коже.

– Всё нормально, бывает. Маленький же.

Внимание постоянно прыгает то на Леона, сердито смотрящего на своего племянника, то на Полину. Боюсь за её состояние, поэтому, как бы я ни хотела остаться и помочь Новаку, тихо проговариваю:

– Ну, мы, наверное, пойдём. Да, Поля?

Она вдруг отрицательно качает головой.

– Есё тю-тють, – просит меня.

Странно, я ожидала, она убежит сразу же, как я ей предложу.

– Хорошо. Тогда… – перевожу взгляд на Леона. – Мы можем посидеть с Матвеем, а ты пока сделаешь все дела. На тебе лица нет. И правда не помешает в душ сходить, взбодриться.

Не представляю, как ему тяжело. Ребёнок появился внезапно. Оно и понятно, любая женщина с этим сталкивается, но… там всё иначе. Материнская связь, долгое время вместе… Привыкаешь.

А тут как снег в августе. Я удивлена, что Леон не вернул его обратно спустя час.

– Серьёзно? – не верит в услышанные слова. Кажется, для него моё предложение по эмоциям сродни с выигрышем в лотерею. Не для миллионера Новака, конечно, а для обычного человека. – Чёрт, малыш, не откажусь.

Он поднимается с места, сажает Матвея на диван. Я не успеваю упрекнуть его за обращение «малыш», как он перебивает меня:

– Мечтал о душе с самого утра. Как бабушка, кстати?

Он скачет по гостиной, снимая часы и футболку. Делает всё быстро, впопыхах, будто я держу зажжённую спичку.

– Хорошо. Не жалуется, но врач говорит не откладывать операцию.

– И когда она?

– Послезавтра, если всё будет хорошо.

– Быстро.

– Да, мы тоже удивились.

– Так, я побежал, – залетает на лестницу. Стараюсь не смотреть на него. Зачем футболку стянул? Мог бы и постесняться! Тут дети, между прочим! Правда, Полине вообще всё равно, а Матвею и подавно. – Его комната и все вещи на втором этаже, в конце коридора. Если вдруг что-то случится, всё необходимое там.

Я киваю. Посматриваю на Матвея. Пожалуй, да, мы пойдём в детскую. Там есть игрушки, да и ему бы переодеться. А то уже испачкался.

Вместе, даже с Джеком, направляемся наверх.

Полина немного удивляет своим энтузиазмом, когда вызывается переодеть Матвея. Она никогда не играла в пупсов, не было у неё к ним любви. Все валяются без дела. Однако сейчас она усердно помогает мне, ведёт пальчиками по светлым волосам ребёнка, приглаживая их, и спрашивает, что нужно делать.

Прямо как заботливая сестрёнка.

И всё-таки не сдерживает любопытства, уточняя, почему Матвей вдруг решил присосаться к её груди. К её! Маленькая собственница помнит, как сама лезла ко мне, засыпая под собственные причмокивания.

Поясняю, что это нормально. Что у мальчика нет мамы, и ему очень хочется внимания и молочка, которое она и сама любила раньше. Поля впитывает каждое слово и все понимает.

– У мя не па, а у нео ма, – приходит к умозаключению.

– Да-да-да, – удивляюсь её сообразительности.

– Бененький, – гладит с сожалением его по головушке.

Кажется, это сострадание их и сближает. Пуговка играет с Матвеем, заботливо строя из себя старшую сестрёнку или мамочку. Пока Леон тонет в ванной, а он кажется, именно это и делает, раз его так долго нет, мы спускаемся на кухню. Делаю молоко зевающему после бурных игр мальчику и невольно проверяю холодильник Леона.

Раньше он любил гадости, а я контролировала питание по его же просьбе. У спортсменов свой режим и куча протеина в рационе.

Не замечаю, как во мне просыпаются замашки бывшей жены.

Осмотрев полки, довольно закрываю дверцу холодильника. Хорошо питается, молодец. За малыша не страшно, что будет кормить чем попало.

Возвращаемся наверх, чтобы уложить Матвея спать. Они так набегались с Полей, что она сама лежит возле уставшего Джека и зевает.

– Куколка моя, нам домой пора, – тормошу её за плечико. Дочка стонет, встаёт, и я беру её на руки. Моё тяжелое чудо обмякает у меня на плече, сразу же засыпая, и я еле-еле спускаюсь вниз. Вроде, я слышала, как Новак закончил со всеми своими делами и спустился в гостиную.

Замечаю его ещё с лестницы.

Сидит на диване, запрокинув голову.

– Леон, – зову его на полпути. Ноль реакции.

Приглушённый свет не даёт разглядеть – открыл он глаза или нет.

– Леон? – подхожу к дивану, смотря на мужчину сверху вниз. Изучаю его безмятежное лицо.

Уснул?

Дую прямо в эту наглую физиономию.

Не дёргается.

Спит… Причём крепко.

Не реагирует даже на пинок по дивану коленом.

Ага… на руках заснувшая дочь. В комнате маленький мальчик, а тут его горе-папаша, который не факт, что вообще проснётся, если Матвей заплачет.