— Я не пытался оседлать его.

Маленький мальчик плачет в ногу своей мамы, указывая на меня. — Этот человек обидел Блитцена.

— Я не обижал Блитцена. — Я убеждаю толпу людей, собравшихся вокруг.

— Сэр? — повторяет парень. — Вам нужно уйти, иначе я вызову охрану.

Охрану?

Я оглядываю эту захудалую оленью ферму, сомневаясь, что у них есть охрана для таких моментов.

— Сэр? — Его голос более твёрдый.

— Не волнуйтесь. — Лэйси хватает меня за руку и тянет вверх. — Мы уходим.

Она тащит меня из загона, толпа людей смотрит мне в спину.

— К твоему сведению, — я оглядываюсь через плечо, указывая на животное, спокойно сидящее на снегу, — Блитцен напал на меня. Это твоя впечатляющая часть взаимодействия с оленями? — Я указываю пальцем на собравшихся зрителей. — Я бы был осторожен. Присматривайте за своими детьми. Потому что это животное не невинно.

Лэйси тянет меня к парковке, сдерживая смех, но она как бомба, которая вот-вот взорвётся.

— Скажи это, — бормочу я.

— Парк! — Она разражается смехом. — Тебя сбил олень.

— В тот момент мне показалось, что это был медведь.

— Для ясности, это был оленёнок. — Её лицо озаряет огромная улыбка. — Почему ты не отпустил его раньше?

— Я не знаю. Я думал, что застрял или что-то в этом роде.

— Ты единственный человек, которого я знаю, на кого напало животное. — Из неё медленно вырывается хихиканье. Сначала оно небольшое, но потом перерастает в полноценный смех. — Ты зацепился и катился за Блитценом!

— Зацепился и катился? Я не знаю, что это такое. Звучит выдумано или слегка двусмысленно.

Но Лэйси не отвечает. Её рука прижимается к груди, а смех вырывается наружу.

Обычно я бы расстроился из-за того, что выгляжу совершенно некомпетентным перед людьми. Я парень, которого привлекают к работе, чтобы он выполнил её, а не выставлял себя дураком. Но Лэйси так мило смеётся, что я не могу не хихикать вместе с ней.

— Боже мой! — Она издаёт последний смешок. — Ты выглядел так глупо. Это самое смешное, что я когда-либо видела.

Я смотрю на неё с кривой улыбкой. — Значит ли это, что свидание закончится в полдень?

— Нет. — Она улыбается, просовывая свою руку через мою и прижимается ко мне. Она наклоняется ко мне, её горячее дыхание согревает мою шею, но в то же время посылает мурашки по позвоночнику. — Я дам тебе ещё один час, чтобы искупить свою вину.

— Твой горячий шоколад. — Лэйси протягивает мне пластиковый стакан со взбитыми сливками на верхушке.

Я сижу на скамейке перед огромным костром на оленьей ферме, пытаясь согреться. Всё-таки они меня не выгнали. Похоже, работник-эльф немного перестарался с наказанием.

— Спасибо.

— Я поговорила с владелицей фермы. — Лэйси опустилась рядом со мной. — Она сказала, что ничего подобного раньше не случалось.

— То есть, никто никогда не был настолько глуп, чтобы один из оленей тащил его за собой?

— Нет. Ты единственный. — Она прячет свою улыбку за станом горячего шоколада.

— Может, им стоит опасаться судебного иска. Я мог пострадать, а всем было наплевать. — Я притворяюсь обиженным.

Лэйси бросает на меня пристальный взгляд. — Пострадать? Из-за чего? Из-за мягкого меха малыша Блитцена? Или из-за отсутствия рогов?

— Эти копыта сильнее, чем ты думаешь.

— Скажем так, я знала, что ты справишься. — Она ухмыляется, делая ещё один глоток своего напитка. — Ммм… — Её глаза закрываются. — Вот на что похоже Рождество. — Она кивает дважды, затем медленно открывает глаза.

— Я не знал, что у Рождества есть вкус.

— У него есть вкус, запах, звук, ощущение. Оно волшебно во всех отношениях. — Она делает ещё один большой глоток своего напитка.

Я наклоняю голову, забавляясь ею.

— Что? — Её плечи опускаются, когда она опускает свой стаканчик.

— Я просто никогда не видел, чтобы кто-то так наслаждался горячим шоколадом.

— Пить горячий шоколад — это целое искусство. — Она садится лицом ко мне, поджимая под себя ноги. Она наклоняется ко мне, выражение её лица становится серьёзным. Она явно вживается в роль знатока горячего шоколада. — Всё дело в ощущениях. Ты должен смаковать каждый глоток.

— Поэтому ты держишь его у лица? Чтобы насладиться им? — Мой взгляд переходит на взбитые сливки на её коже, и я провожу по своей щеке, чтобы подать ей знак.

Она устраивает драматическое шоу, облизывая весь рот. — У меня получилось?

— Даже близко нет. — Я показываю на сторону, покрытую сливками. Она протягивает язык ещё дальше, но всё равно не дотягивается до них.

— У тебя рук нет? — Я сдерживаю улыбку. — Потому что ты могла бы вытереть их одним движением пальцев.

— Нет. — В её голубых глазах появился кокетливый блеск. — Я жду, когда ты аккуратно вытрешь их, как это делают в рождественских фильмах «Холмарк».

— Я бы с радостью, но мои крошечные руки Ти-Рекса не могут дотянуться так далеко.

Лэйси разражается смехом — каким-то громким и бурным. Вся ферма смотрит на нас, снова, чтобы понять, что тут смешного. Обычно я стараюсь держаться подальше от центра внимания. Это моя работа — оставаться незамеченным и скрытым. Но мне даже нравится мысль о том, что все смотрят на меня и красивую, энергичную рыжую девушку, сидящую рядом со мной. Я всегда завидовал парам, которые занимаются обычными делами, например, сидят в кафе. Но сейчас, в этот момент, завидовать можно только мне.

Смех Лэйси утихает, но искра в её глазах нет. — Я думала, что сказала тебе, что пошутила насчёт крошечных рук.

— Я никогда этого не забуду. Это ранило мою гордость.

Её брови поднимаются. — Больше, чем если бы тебя сбил с ног оленёнок?

— Нет, думаю, это было хуже. — Я смеюсь, глядя на неё. Что-то в её улыбке и глупом выражении лица со взбитыми сливками меня поражает.

Это весело. Это нормально.

Я медленно протягиваю руку через её тело и нежно провожу пальцем по её щеке, стирая сливки. Её взгляд задерживается на мне, а её дыхание горячими струйками покрывает мою руку. Я подношу покрытый кремом палец ко рту и слизываю его прямо у неё на глазах.

— Вот так делают в рождественских фильмах «Холмарк»? — говорю я между нами.

— Если нет, — улыбается она, — то так и должно быть.

Есть сотни причин, по которым я должен отстраниться, но вместо этого я наклоняюсь вперёд, приближаясь к Лэйси. Мои пальцы осторожно поднимаются к её подбородку, когда наши рты встречаются. Сначала всё холодное — её губы, кончик её носа, её кожа против моей. Но постепенно тепло наших губ просачивается вокруг нас, когда наши рты соединяются. Это простой поцелуй, совсем не похожий на тот, что был на эскалаторе в торговом центре, но он более значим, потому что теперь я знаю её. Я знаю, что она любит петь во всю мощь своих лёгких под рождественскую музыку. Я знаю, что она любит приключения. Я знаю, что она делится слишком большим количеством информации, когда рассказывает историю, и я знаю, что она любит выпивать миллион литров воды в день. Это немного, но проводить с ней время — всё равно что читать первую главу книги в тысячу страниц и пытаться читать как можно быстрее, чтобы как можно скорее узнать всю историю.

Она отстраняется и смотрит на меня. В уголках её рта появляется капризная улыбка. — Ты только что выиграл себе ещё плюс один час дневного свидания.

— Значит ли это, что ты оцениваешь этот поцелуй на десять?

Она сморщила нос самым очаровательным образом. — Я собираюсь оценить этот поцелуй на шесть.

— Шесть? — Я пожимаю плечами. — Ты знаешь, что это значит? — Я беру прядь её волос и заправляю её за ухо. — Нам придётся продолжать практиковаться.

Её улыбка расширяется. — Думаю, поцелуи на Рождество продолжаются.

— Я так рад это слышать.

Её телефон звонит в её сумочке, убивая момент, но она не двигается.

Я указываю на её сумку. — Ты собираешься ответить?