– А если не добровольно? Угрозами заставили?

– Митя, ты невнимательно слушал полковника. Это Бойчук сколотил боевую ячейку. Он там главарь. Головорезы ему слепо подчиняются и воплощают его кровавые замыслы.

– А если Фрол пожил в роскоши и осознал, что в империи нашей еще тысячи забитых крестьянских детишек, у которых не появится шанса вылезти из подпола. Они так и просидят среди крыс… Голодные… В драных портках… До самой смерти. Пошёл в социалисты, чтобы радеть за народ. Вот уже и мотив, а?

Сыщик мысленно разложил по полочкам аргументы приятеля.

– Отнюдь. Столетов открыл сыну дорогу в высший свет. Там в чести благотворительность. Общество «Доброхотная копейка» – слыхал про такое? Они попрекают дворянство, мол, с каждого рубля, потраченного на платье, отдай копеечку беднякам. Фрол мог бы выбрать этот путь – открывай школы для крестьянских малышей или построй красильню в родной деревне, а может ещё какую артель. Пользы поболее, чем от швыряния бомб, и убивать никого не надо – грех на душу брать. Да и вряд ли Бойчук в своём дивном новом мире так уж переживал о страданиях народа. Для него народ – это кто? Вечно пьяная мать. Злобные дядьки, раздающие оплеухи и зуботычины. Мельник, искалечивший ему руку… Кого из них жалеть? Нет, должна быть иная причина.

– Какая?

– Не знаю. Может, над Фролом в детстве насилие кто учинил или на его глазах сгорел дом, а в нем погиб кто-то близкий. Такая травма для психики могла бы все расставить по местам. Нормальный человек не захочет бросить комфорт и скитаться по оврагам и подбрасывая бомбы в людные места. Но для безумца это в порядке вещей. Вот я и хочу выведать: от чего Бойчук мог тронуться умом?

– Ох, братец, неужто думаешь, что деревенские все расскажут тебе, незнакомому городскому хлыщу?

– Расскажут. Деревенские любят балясы точить. К тому же у меня с собой проверенное средство для поддержания разговора, – сыщик достал из кармана кулек с медовыми пряниками. – Сласти любят и дети, и старики. А кроме них в деревне никого и не осталось. Молодежь да мужики покрепче в Москву ушли, на заработки.

– Поглядим, – Митя бросил взгляд на распаханное поле, залитое дождем, и зябко поежился. – А чего это ты бомбистами увлекся? Еще утром говорил, что они тебе не интересны и важнее деньги отыскать.

– Так деньги, скорее всего, у Бойчука. Найдем его – сможем вернуть украденное г-ну Шубину.

– А, я подумал, ты решил Пороху помочь победить всех врагов самодержавия.

Мармеладов покачал головой.

– Может статься, все дело в том, что ты в Бойчуке разглядел нечто знакомое? – продолжал допытываться почтмейстер. – Молодой парнишка с идеей в голове, которая разрешает ему кровь невинных реками проливать… Решил спасти бомбиста? Наставить на путь истинный, чтоб не совершал твоих ошибок?

– И в мыслях не было.

– Так уж и не было?

– Ты от Пороха заразился излишней подозрительностью? – поднял брови сыщик. – После приключения на площади все ерзаешь и ерзаешь, места себе не находишь. Стало быть, тебе полезно прогуляться за город, хоть погода и отвратительная.

– Я знаю способ лучше. Взял для успокоения нервов две четушки[13], – Митя похлопал по карманам шинели. – Думал, сядем с тобой, выпьем.

– Непременно выпьем! На обратной дороге. А сейчас мне нужна чистая голова, чтобы ни одной детали не упустить.

В Нахабино приехали еще засветло.

Дюжина избёнок, что поприличнее, с крепкими заборами и резными коньками, водит хоровод вокруг колодца-журавля. Остальные растянулись на все четыре стороны и чем дальше от центра деревни, тем чумазее выглядят. Мармеладов выбрал самый убогий дом на окраине.

– Почему этот? – спросил Митя.

– Если бы я был десятилетним мальчишкой, мне бы хотелось сбежать именно из такой лачуги.

Сыщик ошибся, хотя и не намного. Вышедший на стук мужичонка указал на такой же замшелый домишко, стоящий по соседству. Не успели они подняться на крыльцо, дверь уже распахнулась, будто по волшебству. На пороге возник сгорбленный дед в рубахе сплошь из лоскутных зарплат, так часто чиненной, что не угадаешь какого цвета она была изначально. Приветствовать незваных гостей не стал, ждал, пока те заговорят. Сыщик тоже молчал, разглядывая старика.

– Подскажи-ка, любезный… Кх-м! – заговорил Митя. – Бойчуки здесь живут?

– А чегой тебе надобно’ть от Бойчуков? – прогундосил хозяин лачуги.

– Поговорить хотели.

– Эт вряд ли. Помёрли оне в запрошлом годе.

– Как же так, – опешил Митя. – А сосед ваш сказал, что это их дом.

Дед почесал жидкую бороденку.

– Вы, небось, спросили: «Где тута дом Бойчуков?» Вот Николка и махнул в нашу сторону. Оно же как выходить? Дом ихний, но живем тута мы. А Бойчуки на погосте давно’ть.

– Зря, выходит, ехали? – обескураженный почтмейстер повернулся к Мармеладову.

Тот смотрел не на старика, а в дверную щель за его плечом.

– Отчего же – зря? Новость узнали, хоть и печальную, а все же новость. Так Фролу и передадим: померли дед с бабкой, не успели твои гостинцы. Жаль расстраивать, но тут уж против судьбы не попрешь… Эй, кучер!

Сыщик сделал вид, что спускается с крыльца, но тут за его спиной с грохотом распахнулась дверь. Из сеней выскочила старуха в засаленной понёве, но на удивление чистом платке – прежде белом, ныне же безнадежно пожелтевшем от времени.

– Погодь-ка, барин! Не спеши, – заверещала она. – Так ты Фролушку знаешь? А чегой не сказал? Живы мы, живехоньки, незачем внучка расстраивать!

– Никшни, куёлда! – старик сердито встопорщил бороду. – Что ты мелешь? Мало тебе жандармы тумаков отвесили?! Еще захотела?

– Не беспокойтесь, мы не из Охранного отделения, – успокоил Мармеладов.

– Откудова мне знать? – не сдавался дед. – Может ты с полиции? Те тоже’ть любят поговорить… Да токмо опосля таких разговоров я без зубов-то и осталси.

– Да уймись ты, шабарник! – старуха оттеснила мужа плечом. – Проходите в дом, не на пороге же разбакуливать… А чегой вы про гостинцы сказывали, барин?

Мутные стекла почти не пропускали солнечный свет, поэтому на столе горели две лучины, воткнутые в светец накрест. Мармеладов сел на лавку, развернул кулек с пряниками.

– А вот и гостинцы.

– Да чем их, барин, жевать-то? У нас с дедом пять зубов на двоих…

– Пробуйте, пробуйте! Пряники заварные, они во рту тают.

Старик взял угощение, понюхал и бросил обратно.

– Уж лучше’ть водки бы привезли! – вздохнул он, облизывая липкие пальцы.

Митя достал из кармана «пятидесятку» с казенной печатью.

– Найдется и водка.

– О! Так-то оно правильней.

Дед сколупнул сургуч ногтем и глотнул прямо из горлышка. Потом опомнился и прикрикнул на жену:

– Чегой застыла? А ну-ка’ть кружки неси!

Хозяин разлил всем поровну, подумал немного и слил половину из бабкиной кружки в свою.

– Ну, за встречу, люди добрые! – он выпил все, до донышка, вытряс последние капли себе на язык и посмотрел на гостей подобревшими глазами. – Вот мы и есть Бойчуки. А вы сами из каковских будете? Откудова внучка нашего знаете?

Митя хотел было ответить, но сыщик его перебил:

– Дело у нас общее. Оттуда и знаем.

– Понятно’ть, – голос деда ощетинился колючими нотками. – Тоже, значить, убивцы нечестивые.

– Вовсе нет, – Мармеладов резким жестом отмел подозрения. – Мы по университету знакомство имеем. Ехали мимо, вот он с оказией гостинцы и передал.

– Что ты мелешь, малохольный? – старик еще больше озлобился. – Бросил Фролка увинер… ситет. И уже давненько.

– Это так, – не смутился сыщик. – А недавно он вернулся на курс. Сдал экзамены за год, причем все – на высший балл.

– Ой, энто вы правы, барин. Фролушка у нас завсегда умненький был, – мелко закивала старуха. – Добрый мальчик, трудолюбивый еще. С малых лет помогал и в огороде, и по хозяйству. В церкву кажное воскресенье ходил, грамоте выучился по «Часовнику». Ангелочек наш, ненаглядный! Сбил его с пути истинного этот езуит.