– Пакость какая, – морщился жандарм. – И что, находятся олухи, которые эту дрянь на себя лепят?

– Ле… Лепят, – заикался аптекарь. – Многим нра… Нравится. Если печень болит или ми… Мигрени частые… Полезные о… Очень.

– Не понимаю. Кровососы и вдруг полезные.

– Ну, вы же по… Полезные, – Шлейхман прикоснулся кончиками пальцев к синяку, набухающему вокруг левого глаза, выдвинул один из ящичков и достал стеклянный флакон с мазью. – Для о… Общества.

– Пасть захлопни! – разозлился унтер-офицер. – Не то я тебе второй фонарь подвешу. Ступай в подвал, нечего тут маячить.

Он оглянулся на витрину и поспешил увести аптекаря вниз по лестнице.

Кашкин спустился в подвал спустя четверть часа.

– Прибегал беспризорник, – доложил он. – Близко подходить не стал, на другой стороне улицы потоптался чуток и тикать.

– А круг оборвыш разглядел? – встревоженно спросил Порох.

– Разглядел, – подтвердил городовой. – Круг белый, он на темной доске отлично виден.

– Смотри у меня, касторка! – набросился полковник на Шлейхмана. – Если обманул и знак на двери означает, что тебя арестовали, а в аптеке засада, то я тебя в этом подвале, закопаю. Живьем!

– Я не вру, не вру, – аптекарь затрясся и отполз в угол. – Скоро сами убедитесь.

– Бандиты всегда быстро приходят? – уточнил Мармеладов, внезапно проявляя интерес к разговору. – Стало быть, живут неподалеку. Я бы тоже обратился к ближайшему аптекарю. Не таскать же эту тяжесть, – сыщик похлопал рукой по мешкам, на которых сидел, – на другой конец Москвы.

– Подождем, – полковник достал портсигар, но, вспомнив, что поблизости бертолетова соль, передумал курить. – Подождем пока… Родион Романович, у вас есть с собой револьвер?

– Нет.

– Может быть, нож или кастет?

– Нет.

– Ничего смертоубийственного в карманах не носите? Неужто боитесь, что потянет, – Порох замялся, – на старое?

– Нет.

– «Нет, нет»… Заладили одно и то же! А я серьезно спрашиваю. Могу ли я вам, г-н бывший студент, доверить оружие? Скажем, для самозащиты.

– Доверять или нет – это каждый сам решает, – пожал плечами сыщик. – Но я избавлю вас от мучительного выбора. В этом подвале мне оружие не понадобится.

– Отчего же? Заварушка грядет жаркая.

– А вы поставьте себя на место бомбистов.

– Вот еще выдумали! – вспыхнул следователь.

– Поставьте, поставьте. Это иной раз полезно, – усмехнулся Мармеладов. – Зайдут сюда трое. Вы рявкнете: «Никому не двигаться!» Они, разумеется, не послушаются.

– Почем вы знаете?

– Вряд ли в банде убийц найдутся люди, которых можно взять на бас. Они же там все жесткие, как давешний ледяной комок. Сами говорили. Стало быть, бомбисты выхватят свои пистолеты и начнут стрелять. В кого сперва нацелятся? В того, кто кричал, – сыщик навел на Пороха указательный палец, словно револьвер, – то есть в вас, Илья Петрович. Затем откроют огонь по мундирам, чтобы положить трех городовых и трех жандармов, – он переводил палец с одного на другого, – а последним прикончат аптекаря, который их предал.

Шлейхман застонал в углу, прикрывая голову руками.

– На меня пуль уже не останется, – подытожил Мармеладов.

– Вы же не думаете, что мы тут замрем, как мишени в летнем тире?! Еще посмотрим, кто успеет выстрелить первым, – начал было хорохориться полковник, но тут же посерьезнел. – Всем проверить оружие! Если бандиты окажут сопротивление – стреляйте не мешкая. Но хотя бы одного оставьте в живых, понятно?!

– Так точно! – грянул хор голосов.

– Да тише, черти! – шикнул Порох. – Орете как оглашенные. За два квартала слышно. Аптекаря лучше связать, и кляп ему запихните, мало ли что… Вот так. Видишь, Кашкин, какие сноровистые жандармы? Не чета топтунам околоточным… Фонари у вас потайные?

– Иных не держим, – унтер-офицер раздулся от гордости. – На любую засаду берем с собой.

– Закрывайте створки. Будем ждать.

Подвал моментально погрузился во тьму. Спустя пять минут следователь пересел поближе к Мармеладову и заговорил в самое ухо:

– Вспомнилась мне история про фотографа, которую вы рассказали. Глупо погиб! Из-за четырех рублей… Принес бы мне портрет бомбистки, остался бы живой. Мы сумели бы защитить… Кхе-м! Так вот, вопрос у меня имеется. Если вы нашли портрет, то отчего же его не показали?

– Потому что у меня его нет, – прошептал в ответ сыщик.

– Где же он?

– А я не сказал? У Луши… У г-жи Меркульевой из «Московских Ведомостей».

– Не сказали. Интересно, многое ли вы не договариваете? – насупился Порох. – А журналистка эта мне категорически не нравится. Слишком взбалмошная и агрессивная.

– Вы ей не приглянулись по той же причине.

– Шта-а-а?

– Так что лучше вам друг к другу не приближаться, – съязвил Мармеладов, – уж больно взрывоопасная смесь получится.

– Вы мне эти шуточки брос…

Полковник осекся на полуслове, услышав шаги над головой. В аптеке затопали тяжелые сапоги.

– Шлейхман, ау! – раздался простуженный баритон. – Ты где, вошь белопузая?

– Может в подвале ждет? – предположил другой голос, не такой сиплый.

– Прежде не ждал, а тут ждет?

– А иначе стал бы еврей звать? Ну, если товара нет?! Малой, сходи в подвал. Проверь.

Заскрипели ступеньки. Порох встал, взвел курок револьвера, стараясь не шуметь, и направил оружие на дверь.

– Ну как там? – хрипел баритон.

– Погоди ты, – огрызнулся третий бандит, – я еще и до низа не дошел.

Желтая полоска проступила на подвальной стене, разрезая тьму пополам. Она быстро увеличивалась в размерах, открывая в прицеле освещенный прямоугольник, с застывшей в нем фигурой бомбиста.

«Словно муха в янтаре» – подумал следователь, и негромко скомандовал:

– Дайте огня!

Створки потайных фонарей разом распахнулись, ослепляя вошедшего. Порох качнулся вперед, не опуская револьвера.

– Руки в гору, тварь, – прошипел он. – Заорешь – пристрелю.

Жандармы в два шага оказались рядом, быстро и почти бесшумно скрутили растерявшегося бандита. Те, что остались наверху, в аптеке, не успели понять, что произошло.

– Эй, малой, и ты пропал? – на лестницу ступил второй бомбист. – Что там у вас…

Спустившись до середины, он заметил тени, прислушался к непонятной возне и пыхтению из подвала и все понял:

– Засада!

Одновременно с его криком раздался громкий свист с улицы, а затем и звон разбитого стекла.

– Окружили, падлы! – хриплый баритон наверху перемежал ругательства с выстрелами, потом сорвался на полуслове и затих.

– Ипатий, ты живой?

Бандит на лестнице выхватил пистолет, но не знал куда бежать. Наверху творится что-то страшное – вышибают дверь, орет сразу дюжина глоток, а Ипатий молчит. Подстрелили, выходит, Ипатия.

– Малой? Отзовись, малой!

Другой подельник сгинул в подвале, где подстерегает не пойми сколько полицейских. Можно ворваться, убить одного или двух, но если их там больше, тогда крышка. А помирать не хочется…

– Шлейхман! Сволочная ты морда. Да чего же вы молчите-то все?

Обиженное бормотание сменилось всхлипываниями, бандит прижался спиной к шершавой стене и начал стрелять: две пули вниз, в распахнутую настежь дверь подвала, еще две вверх, – ага, сразу затаились, архаровцы! – потом еще беспорядочно в стену напротив, в ступеньку лестницы, снова направил дуло в подвал, патронов уже не осталось, а он все щелкал курком и повторял:

– Чего же вы молчите, нехристи? Чего молчите?!

Истерика захлебнулась так же внезапно, как и началась. Бандит сполз по стенке, бросил бесполезное оружие и уселся на ступеньки.

– Сдаюсь… Сдаюсь, слышите?! Вяжите меня, гниды. Чтоб вам сдохнуть…

Двух бандитов, застреленных на улице, занесли в аптеку и положили у стены. Простуженного Ипатия, который начал стрелять прямо через витрину и получил несколько пуль в ответ, оставили там, где он упал – за аптечным прилавком. Черная дыра с подсыхающей кровью зияла на левой щеке, а к правой присосалась пиявка из банки, разбитой жандармскими выстрелами.