Порох молча курил, игнорируя этот и последующие вопросы. Сыщик сел напротив него и долго всматривался в усталое морщинистое лицо.
– Думаю, несложно догадаться. Один из жандармов должен был остаться в здании и взорвать бомбу, оставленную Рауфом в кабинете офицера. Допустим, он даже успел бы выскочить за дверь, но стены в участках тонкие. Взрывная волна губительна на столь малом расстоянии. Вы наверняка обдумали разные варианты. Веревка с петлей, наклонная доска, шнур Бикфорда – все это не гарантировало успеха. Стало быть, в каждом отделении заранее назначили смертника. Один погибший из дюжины… Вполне допустимые потери в вашем ведомстве. Как выбирали, Илья Петрович? По жребию? Или в приказном порядке?
– Только добровольцы, – произнес полковник, глядя в стол. – Мы все присягали, Родион Романович. Клялись перед Святым Евангелием служить верно и нелицемерно, не щадя живота своего, до последней капли крови. И если потребуется, любой из нас, не задумываясь, пойдет на смерть за царя и Отечество.
– Как по мне, задумываться все-таки полезнее.
XV
Порох поднял глаза на сыщика, но взгляд скользнул дальше, к порогу чайной.
– Боже правый! Опять она.
На мгновение показалось, что полковник хочет спрятаться под стол, но усилием воли сдержал сей неблаговидный порыв. Обернувшись, Мармеладов понял причину его волнений.
– А, вы уже познакомились с Лукерьей Дмитриевной.
– Вздорная девица. На прошлой неделе набросилась на меня, засыпала вопросами, будто ясень семенами. Насилу отбился. А после каждый день меня преследовала, у дома подкарауливала. Уехал в Москву, думал, отдохну от ее визга – и на тебе, отыскала чертовка. Она просто…
– Бомба? – подсказал сыщик.
– Берите выше, артиллерийская канонада! Вот, глядите, трое городовых перед ней выстроились и все равно проскочила. Что вам угодно, барышня?
Меркульева ворвалась в залу, словно небольшой коверкотовый торнадо. Напуганные коты выгнули спину дугой и зашипели, но журналистка не взглянула в их сторону. Она пронеслась к столу и набросилась на Пороха:
– И кто же заплатит за разбитое стекло? А? Вы понимаете, что натворили? Г-н Катков вычтет из моего жалованья, как он это обычно делает. А я виновата? Неужели я виновата, что вас так люто ненавидят?!
Лукерья бросила на колени полковнику довольно увесистый булыжник.
– Эту гадость ночью подкинули в редакцию.
– Но при чем тут я, – Порох сжался под ее суровым напором.
– Как это – при чем?! Вы что, не видите? Камень в бумагу завернут, и вокруг бечевкой намотано. Я прихожу раньше всех этих лежебок, потому и увидела вопиющее безобразие первой. Заткнула дыру парадным пиджаком г-на Ганина, чтобы не сквозило. Смела осколки. Хотела и камень выбросить, но потом увидела, что там буквы накарябаны. Прочла и поехала разыскивать вас.
– Да отчего же сразу меня, милая барышня?
– Я вам не милая! – взвизгнула Лукерья. – Не смейте называть меня милой. Это вам не поможет. Вы обязаны оплатить счет за замену стекла, поскольку это послание адресовано вам. Вам, слышите?
– Что же там написано? – заинтересовался Мармеладов.
Порох начал читать, подслеповато щурясь:
– «Передайте столичному следователю…» Да, вероятно это мне. Не знаю ничего о приезде в Москву других следователей. Так-с. «…следователю, чтоб он…»
Полковник побагровел и закашлялся.
– А дальше? – спросил Митя.
– Не стесняйтесь! Читайте, – губы Меркульевой скривились в едкую ухмылку. – Или предпочтете, чтобы я озвучила?
– «Чтоб он сдох!» – тихо докончил Илья Петрович. – Больше ничего не добавите, барышня?
– А чего тут добавлять? Не знаю, кто это написал, но я в том автора поддерживаю.
– Кашкин! – все так же негромко позвал Порох, хотя желваки заиграли на его скулах. – Уведи отсюда эту демоницу.
– Да что вы себе позволяете! – возмутилась Лукерья.
– Хоть волоком тащи, а чтобы через три минуты и духу ее здесь не было!
Трое городовых не знали, как подступиться к девице, которая метала громы и молнии. Грубо хватать не стали, но оттеснили к выходу, а там уж подхватили на руки и вынесли на улицу. В приоткрытую щель донеслось «…думаете, я на вас управы не найду, сволочи?» а потом дверь захлопнулась.
– Зачем же так сурово? – спросил Мармеладов. – Дух от барышни вполне приятный. Не могу определить… Ты, Митя, в галантах получше моего разбираешься. Узнаешь аромат?
– Само собой. Это «Версальская лаванда». Я такой Катеньке дарил. Флакончик махонький, а стоит как три ведра шампанского.
– Лаванда… Ишь ты! – хмыкнул Порох, понемногу успокаиваясь. – Однако, Дмитрий Федорович, необычный у вас способ – шампанское мерить. Я даже не скажу вот так, сходу, сколько бутылок в одно ведерко уместится.
– Шестнадцать, – не раздумывая ответил почтмейстер. – У нас в эскадроне однажды поспорили, хватит ли двух ящиков «Папаши Дюбуа», чтобы слон захмелел. А из ведра-то поить удобнее.
– Погоди, Митя, с гусарскими байками. Не до того, – сыщик осматривал булыжник. – В этом нелепом послании половина фразы подчеркнута. Видите, Илья Петрович?
– И смотреть не хочу на эту гадость, – набычился полковник.
– Что вы как кисейная барышня! Тут надо вникнуть в детали, а не манкировать, – не сдавался Мармеладов. – Для чего на письме слова подчеркивают? Чтобы выделить самое важное.
Порох неохотно кивнул.
– А что для бомбистов важно? Перебить как можно больше жандармов. Стало быть, обычный бомбист, прежде чем бросить камень, подчеркнет слова «чтоб он сдох!»
– Шта-а? Издеваться вздумали?
– Но это писал бомбист необычный, – продолжал сыщик, будто не слыша гневного пыхтения. – Он подчеркнул «Передайте столичному следователю…» Да еще и бечевкой обмотал, чтобы бумага не соскользнула. Стало быть, это послание от Рауфа, вашего агента в банде. Он все обдумал. Газетчики – народ любознательный, они непременно заглянут в записку и отдадут редактору, в надежде, что тот рискнет напечатать и гонорар выплатит. Редактор – человек осторожный, печатать ничего не будет, но и ссориться со столичным следователем не захочет, стало быть, доставит послание в ближайший полицейский участок. А там уж сообразят, как вас отыскать.
Полковник ругался, распутывая тонкую бечеву. Митя протянул ему перочинный нож, дело пошло быстрее, и вот уже три головы склонились к столу, читая текст, напечатанный крупными буквами:
«КРОВАВЫЙ ТЕРРОР!
Сегодня Москва утонет в крови. Мы взорвем бомбы и погибнут сотни ни в чем не повинных людей. Среди них будут старики, женщины и дети. Вы назовёте нас убийцами.
И вы будете правы! Мы – убийцы.
Но как назвать того, по чьей вине каждый день гибнут тысячи людей – от лишений и нищеты, от голода, болезней, тяжкого труда. Царь – кровавый тиран, окруживший себя шайкой придворных обманщиков, министров, губернаторов, жандармов, попов и шпионов. Царь никогда не отречется добровольно от своей власти, от сытой, роскошной жизни, от огромных богатств, которые он награбил и продолжает грабить с рабочих и крестьян.
Свобода покупается кровью! Свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться пред нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – вот к чему мы призываем наших соратников по борьбе.
Кровь, которая прольется на московских улицах, принесет лучшее будущее нашему многострадальному народу!
Уже близок час…»
– Дальше можно не читать, – поморщился Порох. – Мне этот отвратительный бред постоянно приносят – с улиц и базаров, из оперетты, из гимназий и университетов, из армейских казарм. Прокламации лепят по одному шаблону в тайных типографиях. В самом начале и в конце самым крупным шрифтом печатают крамольные лозунги: «Долой царя!» и «Да здравствуют свобода и социализм!» Мерзко, господа.
