— Толку-то мертвецов зубами грызть, — ответил Вольф, — Если только драпать. Волчьими лапами по снегу легче.

Друзья встали спина к спине. Вокруг них стягивалось кольцо мертвецов. Колдун остался на мостике, ударил по струнам и запел.

— Ты говоришь, я демон? Так и есть!

Со мною не видать тебе удачи.

Навеки мое дело — зло и месть.

Для демона не может быть иначе! [1]

Мертвецы атаковали все сразу.

В постановочном сражении, если бы эту битву разыгрывали скоморохи на площади, трое друзей могли бы там и стоять спиной к спине, а враги бы выстроились кругом и поочередно тыкали в каждого, давая возможность отбить удар и не открыть спины товарищей.

В настоящей битве не знающие страха мертвецы не остановились бы на расстоянии дальше вытянутого клинка, а снесли бы стоящих не месте врагов просто толпой за счет массы, а потом затыкали бы лежащих. Да, проскакивая расстояние удара, кто-то из них остался бы без головы и свалился под ноги остальным, но на итог бы это не повлияло.

Поэтому Ласка прикинул, с какой стороны отряд послабее, и друзья побежали навстречу тому, что слева, а перед собой отправили перепуганную Толстушку, которая и так готова была бежать куда угодно.

Удар, удар, удар. Логожевские ополченцы при жизни не особенно хорошо владели оружием, далеко им до опытных воинов, полегших при Орше. Разогнавшись навстречу бегущим мертвецам, друзья с тяжелой лошадью легко прорвали их строй и выскочили на утоптанный снег сбоку от дороги. Покойники же, со всей дури набегая в одно место с разных сторон, посталкивались друг с другом.

— К мосту! — скомандовал Ласка, — Бегом!

Колдун так и стоял на мостике. Самый важный враг. Не мастер стратегии, но какой есть. Он закинул кобзу на веревке за спину, подобрал полы балахона, как баба подбирает подол, и бросился наутек.

Друзья добежали до середины мостика и остановились.

— Не догоним, — сказал Бенвенуто, переводя дух.

Надето на нем было столько, что с непривычки и ходить тяжело. Северный человек в зимнее одежде и пробежится, и вязанку дров на горбу утащит. Но южный, да еще по первому разу… беда.

— Оборачивайся! — сказал Ласка.

Вольф выдернул нож из ножен, броском воткнул его в мостик, перекинулся, отряхнулся от одежды и со всей волчьей скоростью побежал по дороге за колдуном. Бенвенуто аж рот раскрыл.

— Оборотень он, — сказал Ласка, — У всех свои грехи за душой.

Бенвенуто обернулся, чтобы ответить, но посмотрел на дорогу и выставил меч перед собой.

— Они не упали, — сказал художник.

Ласка повернулся к покойникам. Колдун сделал выводы из поражения в Дубровно. Теперь мертвецы, раз уж они подняты и получили команду убить вот этих, всей толпой неспешно шли к мосту. Колдун уже не командовал, как построиться и как нападать, и они выполняли первый приказ в меру своего разумения. Без всякой тактики и слаженности. Просто идти и рубить.

— Я тяжело одет, не убегу, — сказал Бенвенуто.

— Дорога длинная, до рассвета все равно мы устанем, а они нас шагом настигнут, — сказал Ласка, — Давай продержимся, сколько сможем, а Вольф, глядишь, колдуна догонит.

Раздался треск, громкий, как выстрел. Рядом с мостиком из речки разлетелись огромные куски льда, и из воды вышел вроде бы человек. Две ноги, две руки, одна голова, но на полтора локтя выше нормальных людей. В кольчуге из широких колец, на голове железная корона. В руках большой старомодный меч.

В несколько взмахов меча воин из воды снес все мертвое войско, превратив его в кучу разбросанных по округе костей и обломков оружия. Потом обернулся к двум человечкам, стоявшим на мостике.

— Я Кощей! — сказал он, — И у вас есть то, что мне нужно.

— Я Ласка Умной, — ответил Ласка, — И я не знаю, что тебе нужно, но одну вещь я тебе не отдам.

— Хочешь пройти? — спросил Кощей, — Одну и отдай.

— Чур, не жалованную грамоту на виленское воеводство. Или ты за своей саблей пришел?

— Отдай мне перстень царя Соломона, а саблю пока оставь себе.

— Нет у меня перстня, — вздохнул Ласка, — В Кракове мошенники вытащили, да так ловко, что я и не заметил.

Кощей нахмурился и посмотрел на Ласку сквозь пальцы. Посмотрел таким же образом на Бенвенуто и на оставшуюся на мостике одежду Вольфа. Развернулся и оглядел место битвы. Перевел взгляд дальше, где друзья сражались с чудищами.

— И правда, нет, — сказал он.

— Нет так нет. Мы друг другу не враги, давай миром разойдемся.

— Если я кого-то не хочу пропускать даром, то передумать — урон моей репутации, — вздохнул Кощей, — Скажут, что я должен был отправить тебя на поиски, если ты хочешь пройти этой дорогой. Но это глупо и смешно, потому что дорог в верхнем мире много, и ты просто пройдешь по другой.

— Мы тут, кажется, твоих врагов порубили.

— Врагов? — Кощей поморщился, — Так, бунтуют по мелочи.

— Так ведь и взамен с тебя не золото просим, а по дороге пройти. Стоят те бунтовщики деревянного мостика?

— Может и стоят, — сказал Кощей, — Да я не уступлю. Поворачивайте и по другой дороге идите куда шли.

— Лучше мы уступим, а ты пройдешь, и урона репутации не будет, — сказал Ласка, отошел на край мостика и даже снял шапку.

Бенвенуто не понял разговора на русском, и Ласка одернул его, чтобы и тот встал на краю и снял шапку.

Кощей медленно прошел мимо них и повернулся к Ласке.

— Умный ты слишком. Не будешь ты мне службу служить. Да и заставлю тебя, так обманешь. Идите куда идете, я свое всегда возьму.

Шагнул с мостика в реку и провалился под лед.

— Что тут было? — спросил вернувшийся Вольф человеческим голосом, — Ого! Это вы их, или они сами рассыпались?

— Пришел Кощей и всех разогнал, — ответил Ласка, — Ты не догнал?

— Нет. Появилась Ядвига, схватила его за руку, и они пропали. Глаза отвела. Я чую, что они тут, да не вижу. Развернулся и бежать, пока они не сообразили, каким колдовством по мне жахнуть.

Вольф перепрыгнул через нож, обернулся человеком и принялся как можно быстрее натягивать на себя одежду. Мороз пощипывал.

— Куда мы теперь? — спросил Бенвенуто, — Ночь, холодно. Лошадей нет.

— Смотри. Дымы, — ответил Ласка.

Морок, который скрыл Логожеск от путников, а путников от Логожеска, развеялся. Вот дымы над печными трубами, а вот и дома, рукой подать. Вот и корчма у дороги. Метель занесла ее по самые окна, побелила стены.

Вот и Толстушка. Умная лошадь не побежала на мостик, а наоборот, отбежала обратно по дороге достаточно далеко, чтобы не попасть под раздачу. За ней никто не погнался, мертвецы пришли, чтобы убить людей, а не лошадей.

Утром, отогревшись в корчме, вернулись на место битвы с чудищами. Сняли с мертвых лошадей седла. Встретились с паном Василием Тышкевичем, владельцем логожеского замка и окрестностей.

Пан свободно говорил по-русски, а род вел от киевского боярина Тимофея Калениковича по прозвищу Тышка. Кого попало пан бы у себя в замке принимать не стал, но Ласка представился королевским гонцом и показал жалованную грамоту, а Бенвенуто сказал, что едет в Вильно писать портрет Барбары Гаштольд.

— Пан художник? — удивился Тышкевич, — Пан может нарисовать лошадку?

— Лошадку любой маляр нарисует, — гордо ответил Бенвенуто, — А я мастер женского портрета и пишу прекрасных дам.

Узнав, что на путешественников напали чудища и ведьмы, Тышкевич вызвал священника и приказал тому освятить дорогу и мостик. Путников же пригласил к себе в замок на обед. На ясновельможный обед из многих блюд, плавно переходящий в ужин.

Бенвенуто между делом изобразил карандашами на бумаге хозяйку замка Анастасию, чем вызвал искреннее восхищение и у самой дамы, и у ее мужа.

С утра пораньше гости сильно, но не безбожно, переплатили, купив у хозяев трех лошадей, годившихся под седло, и поехали дальше. Бенвенуто всю дорогу порывался расспросить Вольфа, как тот дошел до такой жизни, но погода стояла не для бесед, и пришлось терпеть до ночевки.