— Конным на мечах, — сказала Рафаэлла, выезжая на Гаэтано.

— Девчонка верхом на свинье? — удивился Кощей.

Он смотрел на собравшихся свысока и не спрашивал ни об участниках, ни о прошедших боях.

— Кабан вместо коня? — удивился Люциус.

Пан-черт как раз отсутствовал, когда душегубы столкнулись с неуязвимым даже для демонического меча кабаном. Никто сейчас не хотел победы чертям, и никто не крикнул, что кабан не просто говорящий.

— Я граф Косса, — гордо сказал Гаэтано, — Благороднейшего происхождения. Из старинной духовной семьи.

— Рыцарь не может участвовать в турнире вместо коня, — сказал Люциус и смущенно посмотрел на Кощея.

— Где это написано? — спросил Гаэтано.

— Уж сколько я знаю прецедентов, нигде не написано, — ответил Фредерик.

— У пана Люциуса только что участники турнира в коней превращались, — сказал Ласка.

— Кабан на самом деле граф, приехал со свитой. Имеет право. Мы тут одному голодранцу разрешили вообще верхом на сундуке выехать, — поддержал Кшиштоф.

Он понял замысел немцев с кабаном, который достоверно не убивается мечом Кароля, а тогда, может быть, и мечом Кощея. Победа Кощея его бы устроила больше, чем победа Люциуса, а победа немцев — больше, чем победа Кощея.

— Люциус, это же избиение младенцев! — сказал Кощей.

— Я-то что поделаю.

— Да какая мне разница. Сажайте на кабана кого угодно из присутствующих с любым клинком из тех, что в зале. Кроме пана Люциуса.

Кто-то слабее Кощея мог бы начать придираться, но и клинков, которые могли бы причинить ему какой-то вред, он здесь не видел. Любое изделие из холодного железа без вложения колдовства разлетелось бы через один-два удара о его ледяной меч. Меч с демоном у Люциуса Кощей, конечно, заметил. Не ультимативное оружие против него, да и противнику-человеку пришлось бы пообещать душу в обмен на право владения этим клинком.

— Господа, готовы? — спросил Доминго.

— Готовы.

— Съезжайтесь между барьером и трибуной.

Кощей ускакал на ту сторону. Развернулся и вытащил из ножен ледяной меч.

— Его Величество Кощей и госпожа Фьорелла Фата!

Доминго взмахнул крыльями, и Кощей тронул коня. С другой стороны навстречу двинулся кабан с девчонкой. В правой руке девчонка держала обычную саблю. Силуэт расплывался как под личиной. Кощей мог бы посмотреть сквозь пальцы, но левая рука держала поводья, а правая держала меч. И потом, что из того, что он видел, она могла прятать под личиной?

Удар! Ледяной меч срубил клинок девчонки как деревянный прутик. Располовинил бы и противницу, но она упала на спину кабану и чудом удержалась без седла и стремян. Кабан стрелой пронесся мимо, а богатырский конь под Кощеем оступился на обе ноги и рухнул на колени, выбросив всадника из седла.

— Победила госпожа Фьорелла Фата! — тут же объявил Доминго.

— Как⁈ — Кощей в негодовании вскочил, — Кто посмел? Это же колдовство!

— Никто, — сказал ему конь, — Я сам оступился.

— Ах ты волчья сыть, травяной мешок!

Кощей вскинул меч.

— Не губи коня! — крикнул Ласка.

— Что скажешь, мальчишка? Твоя работа?

— Нет, твоя.

Кощей взглянул на пол и увидел обломок татарской булатной сабли. Той самой, в которой заключалась его удача.

— Девчонка осмелилась выехать на меня и встретить мой удар?

— Не я, — сказала Рафаэлла.

— Ты сам разрешил сажать, кого хочешь, с любым клинком, — сказала Фьорелла, подъезжая на Гаэтано, — Никто тебя не обманывал. Сам не спросил, кто должен быть выступить против Люциуса.

Выехав навстречу Кощею, Рафаэлла скрыла, что на самом деле противником будет фея. В это время Ласка пригласил Фьореллу за трибуну и отдал ей саблю, от которой зависит удача Кощея. Фея взяла, не поморщившись, колдовской, но не освященный и не демонический клинок и уверенно подставила его под ледяной меч.

Кто-то послабее Кощея, стал бы буквоедствовать, но сильные мира сего умеют в случае проигрыша не терять еще и достоинство. Можно бы было, например, возразить, что потеря оружия это поражение, а сабля была сломана до того, как Кощей упал. Но из тех же соображений выходит очевидный ответ, что потеря половины сабли это не то же самое, что потеря всей сабли.

— Но ты не человек.

— А ты? А наш гостеприимный хозяин? А его бойцы? Даже пан Кшиштоф, строго говоря, не человек.

— Переиграли меня, мелкие хитрецы, — вздохнул Кощей, — Я все еще могу поубивать вас всех…

— Кроме меня, — сказал Люциус.

— Тебя при случае поп изгонит. А я мог бы всех поубивать, но не буду. Сам согласился на турнир, сам проиграл. Мое слово не собачий лай. На королевском слове мир держится.

— Ты проиграл не им, а мне, — сказала Фьорелла, — И если ты назовешь меня недостойным противником, то оскорбишь весь мой род.

— Ты достойный противник, — Кощей церемонно поклонился, — Извини, погорячился. Заходи в гости.

— Принимаю извинения и приглашение.

— Ладно. Удача мне ближайшее время сопутствовать не будет, поэтому я воздержусь от каких-то активных действий. Даже от переговоров, — сказал Кощей, — Мои поздравления победителям.

Он поднял с пола обломок сабли, фея отдала вторую половину. В дверях Кощей оглянулся и внимательно посмотрел на Фредерика.

— Не ты ли тот рыцарь, что не доживет до Рождества, но твой убийца попадет в Ад раньше тебя? — спросил он.

— Я, — ответил Фредерик и вздрогнул.

Кощей взял коня под уздцы, вышел на свет, шагнул в сугроб и исчез, как сквозь землю провалился.

Нидерклаузиц выдохнул и перекрестился. Как будто Смерть с косой прошла рядом и не увидела.

Как только Кощей открыл двери, чтобы уехать, в зал проникли первые утренние солнечные лучи.

— Могу открыться, — сказал сундук.

— Тихо ты, — шикнул на него Чорторыльский, — Выплевывай по одной вещи. Нечего брюхом на всю публику светить.

— Кто победил? — спросила Фьорелла.

— Мы, — ответил Гаэтано, — Добычу делим пополам. Выбирай.

— Ласка Умной участвовал третьим. Конь, всадник и оружие. Он давал саблю, а без сабли вы бы не победили, — сказал Доминго.

— Сабля сломалась.

— Тогда дайте ему что-то взамен, а потом делите.

— Справедливо, — сказала фея, — Выбирай.

— Живую воду за саблю, — сказал Ласка и грустно вздохнул.

Вот зачем было ездить по свету, если в итоге и так отдал саблю взамен на этот самый пузырек.

— В счет доли, пожалуйста, уступите перстень, — продолжил он.

— Тебе нужен перстень, повелевающий демонами?

— Я обещал Папе Римскому отвезти перстень в Москву.

— Забирай.

Ласка подошел к сундуку, и сундук аккуратно выплюнул ему в руки прозрачный пузырек и перстень.

— Если что, мне все еще нужна моя жалованная грамота, — сказал Чорторыльский, — Она именная, и вам с нее никакого толку.

— Я не человек, поэтому возьму ее в счет своей доли и отдам тебе, — сказала Фьорелла, — Но будешь должен.

— Что должен? — спросил Чорторыльский, держа грамоту.

— Договоримся.

— Может, возьмешь деньгами? Я и месяца паном не прожил. Опять на посылках бегать?

Фея посмотрела на Фредерика и рассмеялась.

— Мечта фрау Кармины, да? Решим потом.

— А мне что? — спросил Гаэтано, — Я даже не знаю, из чего выбирать.

— Остались голова пана Кшиштофа Шафранца, ведьма, вон тот огнедышащий конь и сапоги-скороходы, — сказал Чорторыльский, — Пану Гаэтано два предмета и его друзьям по одному.

— В каком смысле голова? — удивился Гаэтано, — Право срубить? Вассальная клятва?

— Если пан не заметил, капитан одной из четырех партий нашего турнира больше полувека мертв.

— Это я слышал. Капитан в свое время был легендарным рыцарем-разбойником. Король казнил его через отрубание головы.

— Тридцать лет назад покойный пан Люциус, место которого я недавно занял, понял, что прикормить ватагу худородных душегубов он может, но ему нужны воевода и каштелян. Воевода должен пользоваться уважением, чтобы душегубы слушались его и в бою, и на постое, трезвые или пьяные. На эту должность он нашел бедного шляхтича, которому пообещал в обмен на душу полную неуязвимость к стали, свинцу и серебру. На воеводу он не потянул, но прозвище Атаман заслужил по праву.