— Ты никогда не читала это до конца?

— Неа. — Я вздыхаю.

— Но ты сказала…

— Я знаю, что сказала, ладно? — Я щелкаю. — Это моя любимая история. Я знаю, что происходит, и читала об этом кусками.

— Но ты никогда не читала всю книгу? — Он все еще кажется растерянным. — И ты все равно купила четыре экземпляра?

— Разве тебе никогда не хотелось сделать что-то или быть кем-то, немного отличающимся от тебя? — Я качаю головой. Это туманно, и это единственное объяснение, почему я делюсь таким личным пониманием. — Как и в лучшей версии себя, я тренируюсь пять дней в неделю и ежедневно ем овощи.

Он фыркает. — Хорошо. И как на это влияет чтение этой книги?

— Я люблю смотреть исторические романы, особенно Остин. Диалоги и костюмы — это совершенство. Я видела каждую версию «Гордости и предубеждения» около миллиона раз, и эта история, «Доводы рассудка», в частности, просто обращается к моей душе, но каждый раз, когда я сажусь ее читать, мои глаза тускнеют.

— Многие люди не любят читать.

— Ты не понимаешь, — хнычу я и поворачиваюсь на бок. — Я фальшивка Остин.

Кровать прогибается, когда он перемещает свой вес, и когда я открываю глаза, он сидит ближе ко мне, опираясь спиной на изголовье.

— Извини, — говорю я. — Я думаю, что моя лихорадка вернулась.

— Нет, мне кажется, я понимаю, правда. — Книга до сих пор у него в руках. Его длинные пальцы растопырены над обложкой, и это настолько сексуально, что мой мозг сейчас не может этого понять.

Он открывает книгу и прочищает горло. И тогда он начинает читать.

— Ты ведь не собираешься читать мне всю эту книгу, не так ли?

— Я не думаю, что закончу это сегодня вечером, нет, но, возможно, мы сможем побить твой последний рекорд.

— Гэвин… — начинаю я ломающимся голосом. Я даже не уверена, что собиралась сказать, но Гэвин останавливает меня.

— У меня здесь момент гибкости рук, Ви.

Вырывается тихий смешок, и у меня в горле возникает комок. Я закрываю глаза. Мне хочется плакать, а это не я. Два дня болезни, Гэвин, который был здесь и вел себя так мило, плюс вся эта Остин, я — сентиментальный и эмоциональный беспорядок.

Я не знаю, как долго он читает. Поначалу я могу сосредоточиться только на его голосе. Глубокий и гладкий. Из него получился бы отличный спортивный телеведущий. Ему требуется несколько абзацев, чтобы вникнуть в суть, но как только он находит ход, я ухожу в историю.

Я настолько увлечена, что звонок телефона на тумбочке заставляет меня подпрыгнуть. Гэвин останавливается и тянется к нему. — Это Дейзи.

— Я написала ей ранее и сказала, что нахожусь на грани смерти. Я должна сообщить ей, что собираюсь жить.

Он передает его. — Хорошо. Я приготовлю нам еще еды. Это звучит хорошо?

— Тебе не нужно этого делать. Я в порядке. Действительно. Я чувствую себя лучше, чем за весь день. Иди домой. Ты сделал достаточно. — Мне нужно, чтобы он ушел. Это перемирие было ошибкой.

Я нажимаю принять вызов, прежде чем он успеет возразить, затем встаю и подхожу к окну, пока отвечаю.

— Привет.

— Привет. — Голос Дейзи мягкий. — Как ты себя чувствуешь?

— Немного лучше.

Пока она извиняется за то, что ее здесь нет, шаги Гэвина пересекают комнату, а затем дверь щелкает, возвещая о его уходе.

Я медленно вздохнула. — Все в порядке. Ты ничего не могла сделать. Как прошла встреча с родителями Джордана?

В моей голове все еще немного мутно, но в течение следующих нескольких минут Дейзи рассказывает мне о семье своего парня и обо всем, что они сделали за два дня с тех пор, как уехали. Хоккейная команда университета Вэлли провела последнюю игру в сезоне, и она смотрела ее вместе с его родителями.

— В любом случае, — говорит она. — Мы как раз собирались поужинать. Ты уверена, что не хочешь, чтобы мы вернулись?

— Нет, конечно нет. Я уверена, что завтра мне станет лучше, а затем мне нужно будет поработать над своим дизайном. — Мой дизайн, стон. У меня все еще ничего нет.

— Обещаешь позвонить, если передумаешь?

— Я обещаю.

Когда мы вешаем трубку, я заползаю обратно в кровать. Копия «Доводов рассудка» лежит на моей подушке. Я открываю его с того места, на котором остановился Гэвин, и кладу обертку от таблеток от кашля в качестве закладки. Страница пятьдесят пятая. Новый рекорд.

Разглаживаю обертку пальцем. Легкий стук в дверь сопровождается голосом Гэвина. — Вайолет?

— Ага. — Я встаю и открываю дверь. — Я думала, ты ушел.

— Я это сделал или начал.

— Хорошо. — Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на кровать и тумбочку. — Ты что-то забыл?

— Просто это. — Его правая рука тянется и ласкает мое бедро, затем он, кажется, передумывает и отводит ее назад. Другой рукой он потирает ладонь. — Ты мне нравишься, Вайолет. Ты мне всегда нравилась.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не могу найти слов.

— Могу ли я вернуться завтра? Если хочешь, мы можем посмотреть шесть часов «Дарси и Элизабет», или я прочитаю еще «Доводы рассудка». Я хочу проводить с тобой больше времени.

Моё сердце колотится в груди. — Я очень ценю все, что ты сделал вчера вечером и сегодня. Особенно учитывая то, что произошло между нами в прошлом, но я не думаю, что это хорошая идея.

— Почему нет? Назови это постоянным перемирием. Посмотри, как хорошо мы сегодня поладили.

— Это был один день.

— Тогда мы будем принимать это по одному дню за раз.

— Я не могу. Мне жаль.

— Почему нет?

Я склоняю голову набок. Он знает почему.

— Я облажался. Я знаю, что сделал это, и не ищу никаких оправданий. Мне жаль. “Так” чертовски жаль. Я отказался от любого шанса на то, что мы поработаем дальше того, что я сделал, но за последние двадцать четыре часа я снова почувствовал связь с тобой. Ты не можешь говорить мне, что не чувствуешь этого. — Он показывает между нами.

— Прошлой ночью я застала тебя целующимся с какой-то другой девушкой. Это нормально. Ты можешь общаться с кем захочешь, но я не из тех людей, которые могут притворяться, что мы просто двое друзей, тусующихся на весенних каникулах. Ты видел меня голой. Ты разбил мне сердце. Это сложно… — Я замолкаю, понимая, что говорю бессвязно. Я делаю глубокий вдох. — Кроме того, мне нужно поработать над своим дизайном, и… я просто не могу.

— Все в порядке. — Его голос мягкий и низкий. — Да, окей. — Он шаркает ногами. — Если ты передумаешь или тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти. Что тебе нужно. В любой момент. Я там.

— Спасибо. — Я тру край шорт между большим и указательным пальцами. Почему-то кажется, что это снова конец.

Он делает два шага назад, грустно улыбается мне и исчезает в коридоре.

14

ГЭВИН

Мы уехали во вторник вечером в Вегас. Турнир длился три дня и проходил на выбывание в один раунд. Еще одно последнее испытание перед началом национального турнира, и мы доминируем в нем, забирая домой чемпионство турнира.

Сразу после игры меня потянули на интервью на камеру.

— Поздравляю, — говорит репортер Боб. Он старожил, долгое время занимается этим бизнесом, освещая как мужские, так и женские студенческие баскетбольные матчи. — Это второй чемпионат турнира для семьи Леонард, когда твоя мама и Хаски выиграли свой титул на турнире на прошлой неделе. Каково это?

— Это прекрасно, — говорю я, все еще переводя дыхание. — Наша команда усердно работала, и это принесло свои плоды.

— Твои родители здесь сегодня вечером?

— Они смотрят дома. — Я улыбаюсь поярче и машу в камеру. Я знаю, что по крайней мере один из них действительно это видит.

Боб наклоняется ближе, чтобы перекричать толпу. — Двадцать одно очко сегодня и четыре передачи. Ты выглядел там сильным. Твоё выступление сегодня напомнило последнюю игру твоего отца перед тем, как он стал профессионалом, где он также набрал двадцать одно очко и четыре передачи.

Он делает паузу, как будто ожидает от меня какой-то реакции, но я не уверен, какой — счастья от сравнения с отцом или, может быть, уважения к человеку, который, по мнению Боба, ответственен за мой талант игрока. Когда я не отвечаю, Боб продолжает: — Как ты думаешь, что скажет твой отец, когда ты с ним поговоришь?