Наверное, граф был очень доволен своей речью, но так случилось, что в это время музыка кончилась, и последние слова услышали все. Сейфуллах замер, не донеся ложку до рта. Он все-таки подналег на сливки, ведь Альмас теперь танцевала с губернатором, по какой-то причине игнорируя Аджухама.

В груди Арлинга глухо стукнуло, провалилось, воздух вернулся в легкие не сразу.

– Мы говорили о ритуалах гармонии, граф, – прошептал он в наступившей тишине. –Осмелюсь поделиться одним. Так очищает…

Регарди резко выбросил вперед руку, ту самую, новую, которая давно пульсировала, подсказывая, что ему следовало сделать с самого начала. Слуги недавно обновили свечи, и в канделябре перед ним как раз горели две высокие свечи. Опустив руку в огонь, он заставил себя замереть, чувствуя, как горит кожа и исчезает в пламени метка, оставленная клеймом имана.

– Вы тоже должны попробовать, – прошипел он и, схватив руку Петра, сунул ее в пламя свечи. – Очень успокаивает, гармония наступает мгновенно.

Бутальонский завизжал, но Арлинг держал его до тех пор, пока огонь не уничтожил на его собственной руке метку, оставленную иманом, спалив и чужую волю. К ним бросилась охрана, но Регарди уже отпустил графа, отметив благоразумие Аджухама – хорошо зная своего бывшего халруджи, тот даже не пробовал остановить его.

– Именем императора приказываю продолжать обедать, – заявил Арлинг, продемонстрировав всем письмо с золотым гербом империи. Если у губернатора и появились к нему вопросы после того, что он сделал с рукой графа Бутальонского, то перед лицом всемогущего векселя они сразу отпали.

– Все мои дела решает Сейфуллах, обращайтесь к нему, – заявил Регарди, покидая зал. Никто не встал у него на пути, он же был рад, что надел повязку, которая скрыла слезы. И вызваны они были отнюдь не физической болью.

К воротам его провожала целая свита, но большинство держалось на отдалении. Только Сейфуллах да губернатор Сатлтон мелькали за спиной, пока Арлинг широким шагом направлялся к группе воинов, выбранных для Святого Боя. Обоих впечатлила императорская бумага, где было указано имя Регарди, и если Сейфуллах хотел знать, откуда Арлинг раздобыл такой документ, Сатлтону же были нужны гарантии, что императорские войска прибудут вовремя. По крайней мере, у него появилось надежда.

– Ждите, – только и сказал ему Регарди, после чего повернулся к Сейфуллаху:

– Забыл сказать про огнеметы. На одном из холмов у города я закопал три ящика с бамбуковыми огнеметами, которые должны были достаться арваксам, но не достались. Будет возможность, заберите их оттуда. Долго они там не пролежат.

– Какие огнеметы? – уставился на него Сейфуллах. – Подозреваю, что ты не за протезом ходил. Что еще знаешь?

– Знаю, что Клариссу могут отравить, – Арлинг повернулся к генералу. – Если вам дорога дочь, отправьте ее из города при первой возможности. Помолвку лучше отложить.

Выл ветер, солнце, спрятавшееся за тучами еще утром, мрачно катилось к горизонту, небо бросалось редким колючим снегом. Вороны уже не скрывали свой прямой интерес в скорой человеческой смерти. Они нетерпеливо нарезали круги над долиной, задевая крыльями рвущиеся от ветра городские флаги на сторожевых башнях. Арлинг поежился. Он отвык от холода и снега навсегда, душа и тело стремились к жарким пескам и зною. Его черная рука пахла горелой плотью, но впервые ощущалась своей. Что до боли, то она давно не имела значения.

Двадцать солдат, выбранных для Святого Боя, были похожи на молодых бычков у ворот мясника. Рядом стоял священник и читал молитву Амирону. Регарди даже обрадовался совпадению. Это был именно тот самый священнослужитель, который в Вольном помогал вызвать Тысячерукую. Вполне вероятно, что Арлинг был последним человеком, которого священник хотел бы видеть, но сам Регарди обрадовался. Внутри все шептало о черной септории. Ее время приближалось быстрее, чем снег таял на коже и одежде людей, собравшихся перед воротами. Сквозные двери проходили через все три городские стены и заканчивались узкой решеткой, которую преграждал огромный каменный блок, поднимаемый рычагом.

– Помолимся, дети мои, господу нашему Амирону, – вещал священник солдатам, не замечая Арлинга со свитой. – Перед Святым Боем от всего сердца простим всех, на кого держим обиду, чтобы стань абсолютно свободными в жизни и смерти. Повторяйте за мной. Пусть наша любовь, сила и свет наставляют и утешают в трудном пути. Мы любим господа нашего Амирона, Отца Небесного, а он любит нас. И мы счастливы. Повторите, дети мои. Мы счастливы умереть за Господа и Владыку!

Арлинг положил свою черную обожженную ладонь ему на плечо, отчего священник подпрыгнул от неожиданности:

– Рад встречи с тобой, доран Петр, – улыбнулся ему Регарди, понимая, что улыбка вышла не очень дружелюбной. – Мне снова нужна твоя помощь.

– Изыди, дьявол! – пролепетал священник, но убежать ему не дала охрана губернатора, который не знал, как себя вести с императорским наследником и постоянно оглядывался на Аджухама.

– Что ты задумал? – набросился на Арлинга Сейфуллах, забыв о субординации. – Хватит уже, пошли на стену, сверху виднее. Что ты к этому жрецу прицепился? Пусть он выполняет свою работу. У нас свои дела имеются.

– Сейчас я расскажу вам, что нужно делать, – сказал Арлинг тоном, который позаимствовал у Нехебкая. – Ты отправишься на стену, а я – за стену. Эти солдаты разойдутся по казармам до следующих приказов, я же встречусь с арваксами один и проведу Святой Бой по своим правилам. Мне нужен только этот священник и два лучших коня. Я бы предпочел парфянскую породу любой масти, доран Петр пусть выбирает сам. Если кто-то мне помешает, отправится на гильотину. Даже ты Сейфуллах. У меня дело государственной важности.

И про себя добавил: «Спасти императора от безумия и всех нас от сагуро».

– Я с ним никуда не поеду! – закричал священник. – Он же дьявол! Вы кого в город пустили!

Но дорана Петра никто не слушал, среди губернаторской свиты поднялся возмущенный крик, Арлинг же склонил голову и положил руку на рукоять меча, отстегнув чехол ножен. Сейфуллах сдался первый, почувствовав его настрой. Зная его не один год, он понял, что если Регарди задержать, все может обернуться насилием – остановить Арлинга никто не сможет, а вот жертвы появятся уже по эту сторону стены.

– Как у нас говорят, у быка не старится морда, а у героя сердце, – сказал Аджухам, наигранно вздохнув. – Буду ждать тебя к ужину, отец. Повар обещал удивить нас шербетом.

Еще полчаса ушли на то, чтобы до всех присутствующих дошло намерение Арлинга, а также на поимку священника, который таки удрал.

– Я сам объявлю арваксам о нашем решении, – заявил Арлинг, принимая древко с ритуальным стягом, который должны были нести солдаты, выбранные для Святого Боя.

Конем он остался доволен. Крупный, красивый, горячий, с хорошими, крепкими ногами, коротко стриженной гривой и длинной челкой, в которую были вплетены ленты. Арлинг провел ладонью по теплому крупу, предположив, что конь вороной масти – глубокого черного цвета с синим отливом. В Сикелии он ужасно скучал по лошадям, особенно по таким изысканным породам, как этот, здесь же, ему вспоминался его верблюд Камо.

Неизвестно, чем припугнули священника, но привели дорана Петра уже окончательно сломленным. Осев мешком в седле, он обреченно уставился в холку своего буланого, очевидно, попрощавшись с жизнью.

У самых ворот на ноге Арлинга повис Аджухам:

– Я, конечно, все понимаю, у тебя свои тараканы в голове, и я даже думать не хочу об их размерах, но может, все-таки отправим солдат? Если хочешь устроить с арваксами переговоры, давай сделаем это дипломатически. Ты думаешь, они восхитятся твоему героизму? Допустим, ты перебьешь их воинов, в этом я не сомневаюсь. А что дальше? Сражаться вы будете далеко, быстро до стен города не добежать, тебя просто расстреляют лучники. Или из осадных машин пульнут, баллисты они уже построили. Но, скорее всего, тебя изрешетят стрелами. Все понимают, что никакой это не Святой Бой, мы просто тянем время – и Баракат, и Даррен. Эта солдатня, – Сейфуллах кивнул на воинов, про которых в суете все забыли, – отребье, какое только нашли. Думаешь, мы стали бы отправлять на бойню ценных воинов? Профессионалы нужны здесь, а уж про тебя я и вовсе молчу. Хочешь драться – потерпи до прихода войска герцога Тарентского, мы получили известие, что он уже в пути. Если сеча, то по всем правилам, а это что? Ты не против двадцати арваксов сейчас идешь, а против всего их воинства. Прости, но такое даже тебе не по зубам. Скажи мне честно, что ты собираешься делать?