«Почему-то Каюс не спешит отдавать принцев своим союзникам», – подумал Регарди, а вслух сказал:

– Я рад, что ты смог привыкнуть к местным реалиям, но раз у тебя все в порядке и под контролем, мне пора. Дела. Увидимся позже, я в Баракат еще загляну.

– Как позже? – удивился Сейфуллах. – Не-не, так не пойдет. Я должен представить тебя губернатору. У нас общее дело, не забывай.

– Прости, друг, но в этом я сомневаюсь. Да я ненадолго, через пару дней вернусь. Зачем я тебе? Ты и без меня прекрасно справляешься.

– Надеюсь, это не было сарказмом, – фыркнул Аджухам. – Когда ты последний раз нормально питался? Тут хороший повар, очень старается мне угодить, и у него неплохо получается. Плов был почти как дома.

– Я не голоден, – солгал Регарди. Он перекусил полосками вяленого мяса, найденными в запасах, которые оставил ему иман. Разумеется, не насытился, но сражаться с сагуро на сытый желудок казалось плохой идеей.

– Если пойдешь со мной, я расскажу тебе кое-что о Хамне, – выложил козырную карту Аджухам. – Иначе терзайся неведеньем.

– Да ты засранец.

– Вовсе нет, просто умею договариваться.

Арлинг привык находиться в тени, и когда свет упал только на него, почувствовал себя больше не в форме, чем, когда валялся раненый в пещерах Гургарана. К счастью, Аджухам был падок на светский блеск и старался привлечь к себе все внимание, что Регарди устраивало. Арлинг постарался сделать так, чтобы скоро надоесть баракатской знати, которая привычно сосредоточилась на его общительном «сыне». Удивительно, но никто не задавал вопросы о явной несхожести «родственников». Военные времена диктовали свои условия. Если о лжи и догадывались, то она всех устраивала.

Скупо поздоровавшись, Регарди сосредоточился на предложенных блюдах, дожидаясь, когда Аджухам освободится. Тот сетовал о большой нагрузке на «папочку», и просил всех держать его прибытие в тайне ввиду повышенной активности наемных убийц, которые поджидали племянника императора на каждом шагу. Хоть где-то Сейфуллах не солгал.

Губернатор, лысеющий коренастый мужчина средних лет, какое-то время еще вился вокруг Арлинга, оглушая его душным парфюмом, которым были обильно политы его камзол и парик, но, не добившись особой реакции, был вынужден откатиться к уже изрядно пьяному, зато общительному Аджухаму. Всех до одного интересовала слепота Арлинга, откровенные взгляды чувствовались почти физически. Из уважения к Сейфуллаху и его традициям Регарди надел на глаза повязку, хотя и знал, что любые признаки увечья – как та самая повязка слепого – воспринимались драганами с презрением. Но эта простая тряпица, оставленная ему иманом вместе с мечом Махди, была едва ли не последней его связью с прошлым, которое он так отчаянно пытался сохранить. И которое замораживалось, окутываясь ледяным пластом забвения, с каждым днем его пребывания в Согдарии.

Кто-то вспоминал былые дни, когда племянника императора долго искали, а потом вдруг нашли его истерзанное волками тело в диких лесах близ Ярла, другие судачили о причинах, почему Арлинг ослеп, но, в целом, в зале собралась лояльная императору знать, которая выражала открытое восхищение тому, что Седрик сохранил хоть какого-то наследника. Преемственность власти по старым традициям означала спокойствие. Эти старики не понимали, что на копыто лошади наступает жеребенок. Никто не вспоминал бывшего канцлера, словно его имя могло навлечь проклятие, как не было в зале прямых свидетелей событий двадцатилетней давности. Баракат – город хоть и крупный, но все же провинциальный. О былой дружбе Арлинга Регарди и Даррена Монтеро здесь не знали – к счастью того же Аджухама, который явно волновался, что прошлое его халруджи испортит ему планы. Нельзя было оставить без внимания и политику древних, направленную на смягчение национальной розни между колониями – она явно дала свои результаты. Кучеярская физиономия Сейфуллаха мало кого заботила. Или все усердно притворялись, выбирая меньшее зло.

К обязательным навыкам, которым учили в Школе Белого Петуха, относилось умение вести себя среди людей, не вызывая подозрения. Арлинг умел есть и пить, не глотая, при этом создавать образ последнего обжоры и пьяницы. Глядя, как Регарди уверенно двигался без чьей-либо помощи, а потом погрузился в еду и при этом умудрялся не тыкать вилкой себе в щеку или мимо рта, гости губернатора заключили, что слепота наследника – один из трюков, придуманных во имя какой-то тайны, а на самом деле племянник зрячий.

Не прошли даром и старания Аджухама, который мелькал то там, то сям среди гостей, убеждая всех, что наследник измотан дальней дорогой, но скоро придет в себя и одарит всех своим щедрым вниманием. С легкой руки Сейфуллаха также разошлась новость о том, что Арлинг прибыл в Баракат тайно, опередив свои войска на несколько суток. Плохая погода – отличный предлог для всего, в том числе и для оправдания того, что помощь придет завтра, а не сегодня. Наследник же, рискуя жизнью, прибыл раньше, чтобы поднять боевой дух гарнизона и жителей города. Неизвестно, поверил ли губернатор в очередную ложь Сейфуллаха, но звучал Сатлтон довольно, а племянника императора приказал оставить в покое. Город так долго ждал помощи, что всем было достаточно одной фигуры Регарди, чтобы снова воспылать надеждой.

О фиаско, которое обещало накрыть Баракат завтра и раздавить, по меньшей мере, лично Аджухама, Арлинг решил не думать. Сейфуллах должен был знать, что делает. Стараясь подавить злость на кучеяра за то, что тот до сих пор бродил среди гостей и не спешил делиться с ним новостями о Хамне (а возможно, и о Магде-Салуаддин), Арлинг сосредоточился на блюдах, медитативно вдыхая их запахи и вкусы.

И хотя пиром этот обед не назывался, вероятно, повару шепнули о том, что за столом будет присутствовать еще один высокий гость из южных земель. Несмотря на то, что Регарди был таким же драганом, как и все присутствующие, его называли «южанином». Кухня губернатора постаралась на славу, а барды терзали лютни, дули в дудки и надрывали глотки почти без перерыва. Нет, они хотели угодить не Арлингу, а тому образу, который родился в головах людей, измученных войной, поборами и безумными причудами старого императора. К их счастью, они не догадывались, что настоящее безумие Седрику только грозило. Люди угождали своей надежде, а обеденный стол казался алтарем, на котором собрали богатые дары во имя веры и мечты о хорошей жизни.

Докучливый слуга старательно называл каждое вносимое блюдо, но обоняние Арлинга переводило его слова на привычный язык, раскладывая фантазию повара на знакомые ингредиенты. «Жалупэ» оказались вареными вкрутую яйцами с шафраном и гвоздикой, «порсет» – горячим молоком с пряностями и клубничным вином, «труабон» – фальшивыми цыплятами из икры, миндального молока и рыбы, «кол» – сывороткой с яйцами и пивом. Много было дичи, которая считалась в Согдарии пищей лордов, ведь птицы летали у самого трона господа Амирона. Принесли и традиционного павлина с опереньем и раскрытым хвостом, который частенько украшал пиры драганов, но Регарди заподозрил, что кулинарный шедевр уже не раз посещал стол губернатора. Жесткое и невкусное мясо павлина вряд ли могло привлечь гурманов, какими, несомненно, были все присутствующие. Повар явно хитрил, используя одну и ту же тушку несколько раз. Не пропадать же труду.

Когда на третью смену блюд внесли мясо косули, свиньи, козленка, кроликов, а также пироги, пьяный мед, сливки с сахаром и клубнику, Регарди понял, почему Даррен обрадовался возможности затопить Баракат – город сидел на запасах, и осада обещала быть долгой. Люди за столом говорили о разном, но преимущественно о торговых делах – росте цен на пушнину, податях, скором закрытии трактов из-за снегопадов. Война существовала будто в другом измерении.

– Аллена видели, – выпалил Сейфуллах, присаживаясь за стол к Арлингу. Регарди давно сидел в одиночестве, потому что гости не определились – одни суеверно боялись слепоты, другие опасались нарушить субординацию, что его вполне устраивало. Все присматривались, ожидая, когда он себя проявит, но Арлинг никому не собирался давать такого шанса.