Она забралась в карету раньше, чем Феликс Бардуажский поднял крик, закатив такую истерику, что Ирэн, известная своими капризами, могла бы жениху позавидовать.

Конечно же, маркиз дураком не был и сразу подбежал к ней, намереваясь устроить разборки.

– Вы за это ответите! – в бешенстве кричал он. – Вы спровоцировали моих псов! Этот ваш смех… Он ужасен и отвратителен! Ничего омерзительнее в жизни не слышал! Вы мне за все заплатите!

Дэйра открыла окно и холодно глянула на Феликса через плечи Нильса и капитана Белиорского, мгновенно подскочивших к ее карете. Да с такой обороной она и самому Амрэлю смогла бы нахамить. Какому-то маркизу же и подавно.

– Ваши тупые, вонючие, гадкие собаки посмели напасть на меня, невесту принца и, возможно, будущую королеву. И если я готова забыть ваши глупые слова, которые вы только что по неосторожности произнесли, то оскорбление, которое я получила от вас, когда вы отпустили псов, забыть вряд ли получится. Возвращайтесь в карету и подумайте о том, что вы скажете вашему отцу. Потому что я намерена жаловаться не только ему, но и светлому князю Лорну, который лично пригласил меня в столицу в качестве невесты принца, дав понять, что король заинтересован именно в моей персоне. Вы подвергли меня неоправданному риску, выпустив этих диких, необузданных тварей ради собственной потехи. Вам должно быть стыдно, хотя я сомневаюсь, что вы знакомы с этим чувством. Я намерена отправить письмо Амрэлю Лорну немедленно.

Ну и что, что она немножко приврала. Зато на Феликса подействовало. Аж побледнел, бедолага. Впрочем, Дэйра давно заметила, что фамилия Лорнов вызывала у людей резкие проблемы со здоровьем.

Ничего не сказав, маркиз скрылся в своей карете, и через какое-то время они тронулись, оставив на дороге трупы разбойников, которых капеллан хотел закопать, да кто бы его сейчас слушал. Солдаты Феликса, оседлав коней, тронулись за экипажем маркиза, выехавшим первым; стражники Белиорского тоже копать могилы не стали, заявив, что им нужно охранять госпожу, а о разбойниках позаботиться природа. К тому времени небо уже затягивали голодные вороньи стаи, сожалевшие, наверное, только об одном: что Феликс Бардуажский забрал собак с собой, лишив их еще двух трупов. Впрочем, двенадцати мертвых человек им должно было хватить надолго.

Успокоив капеллана, что они отправят закапывать трупы слуг герцога, как только приедут в замок, Дэйра откинулась на мягкое сиденье и, сняв ненавистную шляпу с вуалью, закуталась по глаза в теплое одеяло. Ей было холодно, хотелось есть, а в душе царила тревога, которую не могли успокоить никакие мысли. И больше всего Дэйру мучил вопрос: а нужно ли было прилагать столько усилий и портить отношения со столькими людьми ради спасения какой-то разбойницы, которая наверняка возьмется за прежнее с еще большей злобой.

Нильс, как и прежде, держался поблизости от ее кареты, но радости на его лице не было. Он то и дело хмурился и недовольно поглядывал в сторону Дэйры, словно она была виновата в том, что его сестра стала преступницей. Впрочем, маркиза не знала, как чувствовала бы себя сама, если бы вдруг оказалось, что Томас – вор и убийца.

Ирэн на нее дулась, но страх был сильнее, и уже через десять минут подруга начала искать общие темы для разговора, звуча заискивающе и льстиво. Так ни в чем и не разобравшись, она попыталась успокоить Дэйру, что ее Феликс, мол, отходчивый парень, который, конечно же, на нее не обиделся. И сегодня вечером они вместе будут пить теплое вино у большого камина бардуажского замка, обсуждая будущую свадьбу ее и Феликса. В мире Ирэн все было просто и одноцветно. Случай с разбойниками выветрился из головы подруги быстрее, чем они успели проехать злополучную долину.

Карета загрохотала колесами по еще одному мосту и снова остановилась. Тревога Дэйры надулась и лопнула, словно пузырь воздуха вырвался из груди утопающего. Теперь в ее душе надолго поселится пустота.

Выбираясь из салона, она уже знала, что увидит. Мост был широкий, просторный, из крепких бревен. Под ним текла река – та самая, над которой Феликс собирался повесить Дженну. Вода давно вернулась в каменистое русло и, казалось, бежала по нему с удвоенной силой.

Кареты графа и маркиза Бардуажского замерли впереди. Люди вышли из них и толпились на мосту, глядя на окровавленное тело Дженны, застрявшее в огромном волчьем капкане на каменистом берегу. Ноги девушки касались стремительно несущейся реки, отчего казалось, что Дженна бежит по воде. Острые зубья впились в ее плечо, почти отделив руку от тела. Девушка лежала в странной позе, словно закатилась по земле в смертельную ловушку. Капкан был едва прикрыт травой, его было сложно не заметить, но Дженна не просто наступила, она умудрилась в него упасть.

Страшно было то, что разбойница улыбалась. Ее мрачный оскал был улыбкой дьявола, глядевшего на путников через широко раскрытые глаза мертвеца.

Если бы девушке перерезали горло или утыкали стрелами, никто бы не сомневался, что это Феликс послал солдат разобраться с разбойницей. Но сам маркиз, как и солдаты, смотрел ошарашенно и испуганно. И в его глазах было куда больше страха, чем, когда Дэйра упомянула фамилию Лорнов. Потому что всем страшно, когда в дела человеческие вмешивается сверхъестественное. А в том, что смерть Дженны – дело рук нечистой силы, не сомневался никто.

На Нильса Дэйра едва взглянула. Не скрываясь, он плакал, сойдя с моста и бессильно привалившись к стволу одинокой березы, росшей недалеко от растерзанного тела сестры.

Дэйра тоже хотела заплакать, но в глазах было сухо, как в сикелийской пустыне. Поэтому она просто глядела на воду, в рокоте бурунов и перекатов слушая голоса тех, кто обычно пел ей из Вырьего Леса. В каждом крае Сангассии был свой Вырий Лес. Как, наверное, был он и в Агоде, и в Чагарском Ханстве, и даже в далекой Согдарии.

В Вырьем Лесу, маячившим за речной долиной темной полосой мрака, обитали злые люди. Они молились дьяволу из бездны и проклинали ту, которая явилась в их земли без спроса. Глядя на мертвую Дженну, Дэйра не сомневалась, кто толкнул ее в волчий капкан.

Как река и обещала, она забрала свое, отомстив за Нильса, спасенного ею из Марены Пармы. А вот дьявол из бездны остался недоволен. Даже когда Дженну уже вытащили, похоронили – причем, могилу добровольно копали и солдаты Феликса, и люди Белиорского, а кареты снова тронулись в путь, дьявол все продолжал нашептывать Дэйре, что она должна ему куда больше смертей, чем одна мертвая девушка.

В крепость они прибыли поздно ночью, и Дэйра была рада, что гнетущую архитектуру Бардуажского замка скрыла ночь. Кто-то называл Эйдерледж мрачным и тяжелым, но это означало только одно – он не видел Бардуаг. Вряд ли замок сильно изменился за те десять лет, что ее здесь не было. Разве стал еще более черным и старым.

Как и в Эйдерледже, в Бардуаге было две крепостных стены. Внешняя окружала город, а внутренняя – саму крепость, где проживал герцог с семьей и слугами. Так были построены все девять городов-крепостей Сангассии, но каждый раз, когда Дэйра бывала в Бардуаге, ей казалось, что она очутилась в плену у великанов из донзарских сказок. Морт Бардуажский любил хвастать, что стены его крепости – самые высокие, ров – самый глубокий, а камень, из которого сложен замок – самый прочный. Глядя на трещины и выбоины, оставленные временем на башнях Бардуага, Дэйра сомневалась, что камень являлся уж настолько прочным, но вот необычным он был точно. Отец рассказывал, что Морт заказал его из Шибана, далекого царства на западе, которое Дэйра с трудом нашла по карте. Однако, на ее практичный взгляд, результат не стоил дороговизны и трудностей транспортировки столь редкого материала. Замок выглядел так, будто его облили смолой, а поднявшийся ветер сразу налепил на него мусор.

Поэтому сейчас Дэйра только радовалась, что наступившие сумерки не позволили громаде Бардуажского замка еще больше испортить ей настроение. Если раньше она бесилась от того, что кто-то называл ее безумной или психически больной, то сейчас Дэйра была готова согласиться со всеми слухами относительно своего умственного здоровья. Напряжение последних дней звенело в голове, вызывая странные желания. Ей хотелось то смеяться до икоты, то рыдать навзрыд, то смотреть в одну точку, наслаждаясь пустотой в душе.