Узбой. Высохшее русло реки.

Халруджи. Древний кучеярский обет, оставшийся со времен, когда городами кучеяров правили серкеты. Создателем считался серкет по имени Махди, который написал книгу, изложив в ней основы учения о халруджи. Халруджи мог стать любой кучеяр, вне зависимости от религии и социального положения, но чаще всего такой обет давали воины. В широком смысле, халруджи – тот, кто совершил ошибку в жизни и, не сумев смириться со своей совестью, пытается бескорыстным служением другому человеку вернуть себе чистоту духа и сердца. В формальном – тот, кто поклялся служить господину и соблюдать заповеди Великой Книги Махди. Однако соблюдать принципы учения Махди должен был и господин халруджи. В халруджи мог посвятить только серкет или жрица Нехебкая. От клятвы халруджи мог освободить господин и сделать его снова свободным человеком, но для этого ему самому пришлось заплатить немалую цену, чаще всего, кровью, пройдя сложный ритуал. К нему прибегали редко. Господин имел право убить халруджи. Но хуже всего, если он отказывался от его услуг – это считалось позорным. Тогда халруджи приходилось бы отправиться по Дороге Молчания, которая, по слухам, находилась где-то в Карах-Антаре. Другими словами, халруджи отправлялся в пустыню, где должен был умереть в одиночестве. Он также должен был пойти этим путем, если господина убивали.

Клятва халруджи. Халруджи клянется своему господину три раза. Первый – когда приступает к служению. Слова его крепятся водой. Второй – когда халруджи обманул и предал своего господина. Слова крепятся солью. Третий – когда халруджи потерпел поражение, и готов отправиться на поиски Дороги Молчания. Слова скрепляются огнем и кровью» Соль присутствовала во второй клятве не случайно. Несмотря на то, что в некоторых городах Сикелии ее было столько, что из нее строили дома и храмы, кучеяры считали ее мерилом справедливости и называли сокровищем, которое не имело подлинной стоимости. Верность нельзя оценить в золоте или серебре. Она подобно соли, которая похожа на песок под ногами, но истинный вкус которой можно ощутить, только попробовав ее.

Хчапаран. Ругательство керхов.

Золотистый бок лани мелькнул среди стволов и исчез, скрывшись в зарослях молодого кедрача. Дэйра в очередной раз помянула недобрых духов, искусивших ее нарушить нехитрое правило охоты на крупного зверя: после выстрела сидеть тихо и ждать, когда подранок дойдет от потери крови. В том, что она ранила лань, Дэйра не сомневалась. Стрела исчезла, а кровь на лопухах могла принадлежать только золотистой красавице. Но вспомнив о толпе баронов, виконтов и других друзей отца, приглашенных на охоту в родовой лес Эйдерледжа, девушка решила не рисковать. Лань, которую она выслеживала весь день, могли увести, а потеря подранка была для охотника позором.

В честь дня рождения дочери владыка Эйдерледжа, герцог Фредерик Зорт, объявил неделю торжеств, включая охоту, рыцарский турнир, бал и деревенские игры. Охоту Дэйра любила. Горячий нрав старший дочери герцога требовал особых развлечений, и когда в возрасте семи лет егеря взяли девочку с собой, погоня за дичью по непроходимым лесам Эйдерледжа стала ее страстью на всю жизнь. Лай собак, свисты сокольничих, хлопанье крыльев, звонкие звуки рога, хриплое дыхание умирающего зверя и яркий, ни с чем не сравнимый запах свежей крови. К своим двадцати шести девушка неплохо стреляла из лука и арбалета, смело обращалась с кинжалом, не боялась препятствий, читала звериные следы, находила дорогу к дому из любой части леса, ориентируясь по деревьям и звездам. Эти умения не вызывали восторга у матери, но помогли снискать уважение среди мужской половины замка, за исключением, пожалуй, брата Томаса, с которым у нее были кошачье-собачьи отношения, как любил выражаться сам Томас.

Последний день осени выдался жарким, и Дэйра взмокла, карабкаясь по склону Синей Горы в зимней куртке и утепленных штанах, которые ее заставила надеть утром Поппи – в прошлом кормилица, а сейчас главная служанка Дэйры. На рассвете выпал иней, а в воздухе витали морозные облака пара от дыхания людей, лошадей и собак. Но стоило солнцу осветить побуревшие кроны, как утренняя зима уступила место духоте и зною.

Когда олениха неожиданно повернула к Синей Горе, Дэйра заколебалась. Соваться на гору в одиночку, да еще на закате, было плохой идеей. Девушка бывала там пару раз с егерями и воеводой Норадом, напросившись как-то взять ее на вечерний объезд территорий. Но даже патрули не всегда забирались на вершину, предпочитая обходить лишь подножье Синей.

Люди боялись духов, ведьм и колдунов, а еще загадочных белоголовых – древнего народа обитающего на земле тысячелетия назад. Суеверные донзары сначала молились богам, а когда не помогало – Белым Господам, которые, согласно поверьям, вовсе не погибли, а заснули в ожидании своего часа. Когда-нибудь они вернутся, чтобы снова помогать несчастным и страждущим, а пока их сон стерегут кровожадные жрецы, от которых лучше держаться подальше. Все эти сказки Дэйра знала наизусть от Поппи, донзарки по происхождению.

Синяя Гора служила границей, отделяющей земли замка Эйдерледж от Вырьего Леса и диких земель, начинающихся за ним. Считалось, что вся нечисть, обитающая в западных лесах, собирается по ночам на Синей Горе, чтобы наблюдать с вершины за людьми. А еще донзары верили, что, когда умирает старый король, и престол занимает новый, на Синей Горе появляется всадница на белой лошади. Она будет всю ночь танцевать под луной, если правление принесет процветание сангасскому народу, и наоборот, стоять на коленях и простирать руки к небу, если людей ожидают беды. Говорили, что во время коронации Александра Десятого, прозванного в народе Сандро Лукавым, белая всадница горько плакала.

Что бы там ни говорили донзары, но кое-что про Синюю Гору Дэйра знала точно. Ее вершина заканчивалась крутым обрывом, который не под силу преодолеть даже легконогой лани. А значит, олениха окажется в тупике.

Разгоряченная погоней кровь требовала победы, и Дэйра полезла наверх. Не будь лань ранена, она, скорее всего, дождалась бы егерей, чьи собаки лаяли позади, но позволить другим охотникам найти ее раненую дичь она не могла. Репутация хорошего охотника досталась Дэйре нелегко, и девушка не хотела терять ее из-за какого-то подранка.

Вверх по скале вилась вполне отлогая тропа, но, подумав, Дэйра оставила коня внизу, привязав его в зарослях молодого орешника. Крепыш был редкой изабелловой масти цвета топленого молока с золотистым оттенком, с голубыми глазами и розовой кожей. Высокий, сильный, стройный и мускулистый, конь был украшением конюшен герцога Зорта и стоил целое состояние. Его купили у согдарийского коннозаводчика за сто тысяч лорнов, средняя стоимость хорошей галеры с верфей в Нербуде. Сломай он ногу на горной тропе, и Дэйре здорово досталось бы от главного конюха, который не посмотрел бы, что перед ним – дочь герцога Зорта.

Остановившись передохнуть, девушка оглядела стройные ряды кедров, гордо возвышавшиеся над макушками буков, грабов и тополей. Подлесок порос зарослями крушины, которые тянулись вверх, исчезая в темноте кедровника. Меж овальных листьев уже поспели крупные, с вишню, черные ягоды, которые Поппи называла волчьими. В другое время Дэйра остановилась бы, чтобы собрать в заплечную сумку несколько ягодин и показать замковой лекарке Маисии, чьи рассказы о травах развлекали девушку больше, чем сплетни о придворных интригах. От Маисии Дэйра знала, что «волчьими ягодами» донзары называли все растения, ягоды которых считались ядовитыми. На самом деле, смертельно опасными были лишь плоды белладонны, волчеягодника и вороньего глаза, а вот, крушина, снежноягодник и дереза могли лишь вызвать рвоту, никого не убив.