– Топором и вилами можно навредить куда проще и быстрее, чем мечом, – мрачно ответил Нильс. – Вабары, между прочим, тоже на дуэлях дерутся, как дышат.

– Знай свое место, донзар! – Дэйра не ожидала, что влепит Нильсу пощечину, но справиться с собой не смогла. – Ты же Томаса подставляешь! Если станет известно, что ты обучался фехтованию, решат, что брат тебя прикрывал, и ему тоже достанется. Не так, как тебе, конечно, на виселицу его не отправят, но репутацию ты ему испортишь. Кто тебя обучал? Если вы там, в Лаверье, все этим грешите, я немедленно сообщу отцу.

– Больше никто, госпожа, – словно вспомнив, с кем разговаривал, Нильс упал на колени и уткнулся лбом в землю. Пощечину он словно и не заметил. – Даже братья мои не знают. Я сам занимался. С детства у барона в доме печь топил, а у него рядом с топкой зал, где он фехтовать любит. Там все оружие на стенах висит, чучела для упражнений есть и книжки с картинками. Я по ночам туда пробирался. Вот уже как двенадцать лет преступлением этим занимаюсь. Простите, мне, наверное, лучше уйти. Кажется, снова жар поднимается. Лекарка сказала, что, если станет плохо, чтобы я сразу к ней шел. Можно я пойду?

Дэйра заставила себя медленно выдохнуть, а потом также нехотя кивнуть. В конце концов, сейчас уже ничего нельзя было исправить. Если кто-то узнает о преступлении Нильса, разгребать придется не только Томасу, но и ей, ведь отец поручил им обоим следить за будущим оруженосцем. Остается надеяться, что Нильс будет вести себя осторожно и впредь ошибок не допустит. Вот только она не верила людям, а тем, кто лгал ей дважды – и подавно. Нильс мог кому угодно рассказывать, что обучался фехтовать сам по старым книжкам, но только не человеку, который частенько бывал в доме барона Лаверье – в гостях, по долгу службы и с разными поручениями от герцога. У Эйтана не было фехтовального зала, как и не было чучел для тренировок и коллекции мечей на стенах. Эйтан Лаверье ненавидел физические упражнения и предпочитал проводить свободное время за игрой в карты.

С Нильсом она обязательно разберется, но позже. Он был всего лишь обнаглевшим мальком, который пока не стоил внимания в связи с тем, что в ее пруду завелись рыбы крупнее – хищные, явившиеся без приглашения и собирающиеся сами откусить от нее кусок. Впереди был турнир, а значит, предстояло много общения с Лорном, неожиданно заявившем о своем участии. Об этом ей рассказал утром отец, решивший порадовать дочь после мрачных новостей о чагарах. Родители все еще надеялись обратить внимание королевской крови на свою старшенькую.

Турнир обещал быть самым грандиозным событием Эйдерледжа за весь год. Чего стоили только семь огромных трибун, которые строились специально для мероприятия. Все потому, что впервые посещение турнира было объявлено бесплатным. Единственное ограничение касалось родовой принадлежности – только вабары и горожане, платившие статусный налог, могли быть зрителями. Правда, биться имели право лишь знатные сангасситы, но и их записалось достаточно, чтобы поединки растянулись на всю ночь.

Прибыли вабары из всех соседних герцогств – Горана, Лук-Маала и Бардуага, а также бароны из Андора и далекого Нербуда. Cвита приезжих заняла четыре трибуны, и накануне турнира срочно возвели еще один помост для зрителей рангом пониже.

Высокая смертность на турнирах была той причиной, по которой бои не проводились в столице. Король Сандро Лукавый, потерявший в турнире старшего сына, каждый год грозился запретить подобные зрелища, но пока опасался открыто выступать против любимой игры знати. Королевское недовольство привело лишь к тому, что уже несколько лет турниры проводились в отдаленных герцогствах – Эйдерледже или еще более дремучем Бардуаге.

Несмотря на то что тупоконечные турнирные копья делались из мягкой древесины – ясени или осины, а разделение конных противников барьером вынуждало рыцарей атаковать под углом, что снижало силу удара копья, редкий турнир обходился без смерти одного или нескольких участников. Так погиб принц Гарон, наследник престола, чье место после его смерти занял принц Эруанд, младший сын короля. Противник Гарона не успел вовремя бросить сломавшееся после удара копье, и осколок древка прошел сквозь смотровую щель в шлеме принца, попав в мозг. Ранение было смертельным, хотя Гарон прожил еще неделю. С тех пор одно упоминание о турнире вызывало у Сандро нервную дрожь.

Фредерик Зорт был человеком мудрым, и о турнире в честь дня рождения дочери, королю, разумеется, не сообщил. Однако слухи летели быстрее зимних ветров, и поглазеть на событие прибыли даже гости из Майбрака.

Щедрые призы хозяина турнира поразили многих. За лучший удар копьем были обещаны кольцо с бриллиантом и брошь с жемчугом из личной коллекции герцога. За лучший удар мечом победителю доставался боевой конь из конюшен Эйдерледжа, и эта была та награда, за которую были готовы драться даже бароны. Коннозаводчики Зорта славились по всей Сангассии, а боевые кони герцогства ценились наравне с сикелийскими породами. Дэйра же считала лошадей отца лучшими в мире. Мускулистые, в меру сухие и массивные, проворные, быстрые и энергичные они поражали стремительностью и боевым духом. Нельзя было не влюбиться в их сильные, округлые формы, стройные ноги и красивые, похожие на оленьи, головы.

Таков был Дестирье, конь, обещанный победителю, и Дэйра уже оплакивала его потерю. Еще неделю назад она была уверена, что, как и в предыдущие турниры, победа останется за Эйдерледжем, и конь не покинет границ герцогства. Но внезапное появление Амрэля Лорна, который заявил о своем участии во всех поединках, поставило под вопрос исход турнира и спутало планы многих рыцарей, потому что никто не знал, как бьется брат короля. Если светлый князь и участвовал ранее в турнирах, то выступал инкогнито, чтобы не печалить брата, и все умирали от любопытства, почему Лорн решил выступить под собственным гербом.

Однако Дэйра переживала не только за возможную потерю Дестирье.

Наградой всех наград была прогулка с королевой турнира по Пещере Радости, которая находилась в часе езды от замка, на самой границе Вырьего Леса. Традиция сложилась давно – еще во времена предков герцога Зорта. Издавна в пещере справляли праздничные ритуалы, посвященные любви и началу лета, а также свадьбы, которые, хоть и начинались в храме Амирона, заканчивались обязательно в Пещере Радости. Никто не требовал от девицы, избранной на роль королевы турнира, дарить любовь победителю, но пройтись по пещере, красиво украшенной цветами, фонарями и лентами, до Источника Света, она была обязана. А там все зависело от того, сумел ли храбрый рыцарь впечатлить даму настолько, чтобы рассчитывать на ее благосклонность и задержаться в пещере чуть дольше положенного времени. На прогулку отводился целый час – более, чем достаточно для находчивых и изобретательных.

Королевами турниров, опять же по традиции, становились признанные красавицы герцогства – дочери виконтов, баронов, старост, иногда приглашенные гостьи из соседних земель. Каждый рыцарь перед поединком преподносил королеве дар, а так как на подарки обычно не скупились, девицы с радостью соглашались на предложенную роль. За один турнир можно было насобирать приданое. Как правило, выбирали незамужних красавиц, и частенько прогулка победителя с королевой турнира по Пещере Радости заканчивалась свадьбой.

Трудно было представить всю глубину печали и разочарования съехавшихся вабаров, когда герцог объявил, что королевой на этот раз будет его мало того, что не очень красивая, так еще и чокнутая дочь. Победителю предстояло суровое испытание – не только выжить в турнире, но и провести целый час в пещере наедине с самой безумной девицей Эйдерледжа. Новость огорчила многих, потому как ранее ходили слухи, что королевой станет красавица Сидия Гулавер. Так оно и было вначале, но приезд Амрэля Лорна изменил все. Фредерик и Ингара Зорт решили, что это последний шанс их незамужней дочери показать себя, потому что никто не сомневался в победе Амрэля. С чего родители взяли, что светлый князь, проигнорировавший маркизу на пире, вдруг обратит на нее внимание в Пещере Радости, для Дэйры оставалось загадкой. Не помогли ни истерика (совместная с Сидией, которая узнав о Лорне, превзошла саму себя, пытаясь убедить герцога, что она лучше), ни обещание голодовки, ни мольбы с ручьями слез.