Дэйра не стала ее будить и погрузилась в беспокойный сон, в котором ласковые объятия и нежные поцелуи доставались не ей. Она долго бежала по темным коридорам, собирая лицом влажную паутину и ощущая под босыми ступнями осколки человеческих костей, которые резали кожу и просили пощады. Как всегда во снах Дэйра упала в пропасть, на дне которой ее ждал дьявол, но падение оборвалось в воздухе, потому что ее разбудил голос. Это было странно, потому что последние двадцать с хвостиком лет, ей ни разу не удавалось проснуться от обычного человеческого голоса. От удивления Дэйра распахнула глаза и уставилась в темные барельефы потолка, нависающие над ней, словно лапы демонов, протянувшиеся к грешнику из ада.
Говорила Марго. Гувернантка по-прежнему лежала рядом и, уткнувшись в подушку, глухо бормотала:
– Святая Ганзура, прости меня, потому что то, о чем прошу, не в твоей власти. Сегодня я молюсь не тебе, я молюсь древней, старой ведьме, которую называют Белой Госпожой. Говорят, она проснулась от векового сна, поселилась в Вырьем Лесу и слышит каждого, кто назовет ее имя. Жалко, что я не знаю ее настоящего имени, но надеюсь, она все равно услышит мою просьбу. Прошу не для себя. Страшные вещи рассказали меня сегодня кухарки. Говорят, в подземном каретном дворе замка стоят пять черных карет, ждут, когда пройдет непогода. В этих каретах заперт кто-то живой. Их охраняют, будто самого светлого князя, чей герб выбит на экипажах. Каждый вечер кухня готовит шесть ведер каши с мясом, пять ведер молока и шесть пшеничных булок, а замковый лекарь варит шесть кувшинов зелья из морок-травы. Говорят, в каретах везут редких псов для самого короля, но конюхи клянутся, что звуки, которые доносятся из-за стен – не собачий лай, а будто человек плачет. Белая Госпожа! Ты знаешь про мою девочку. Знаешь, почему я отправилась в глухой Эйдерледж из солнечного Майбрака. Не было там больше для меня света. Мою доченьку, красивую Лизу, увезли такие же черные кареты, какие стоят сейчас под нами в подземелье. А герб на дверцах можно любой нарисовать. Все служанки с кухни уверены, что там везут людей, которых продадут в рабство на черном рынке Андоры. Мою Лизу ведь тоже продали. Если ты меня слышишь, помоги им. Ведь кто бы там ни был, рабство – худшая доля. Прошу тебя за мою дочь, которой никто не помог.
Марго еще долго причитала, повторяя на разные лады услышанное на кухне и в подробностях рассказывая, как десять лет назад ночью похитили ее дочь Лизу. Дэйра слышала эту историю впервые. Она всегда думала, что Марго – карьеристка, которая приехала в глухой Эйдерледж, чтобы заручиться хорошими рекомендациями у герцога, а потом попытать счастья в столице. Поппи должна была знать, почему не рассказала?
И хотя она спала явно не больше часа, сон решил уйти к другим людям, и в первую очередь, сморил Марго, потому что скоро гувернантка засопела, как дышит всякий, кого унесло в мир сновидений. Хотела бы Дэйра повторить ее путешествие, но со сном они были давними врагами, поэтому она принялась ворочаться, пытаясь выкинуть из головы то, что услышала случайно.
В черных каретах были люди. Их везли не по доброй воле, а значит, похитили. Похищение вабаров рано или поздно получило бы огласку, следовательно, пленниками были донзары. Она сомневалась в том, что Лорны опустятся до работорговли. Не то, чтобы королевская семья была слишком благородна для такого занятия, вовсе нет. У Амрэля Лорна были достаточно испачканы руки, просто вряд ли бы он поручил такое дело своему близкому другу. Граф Эстрел вез пленников для каких-то темных лорновских делишек, а Дэйра достаточно вымаралась в лорновской грязи, чтобы знать еще и эти секреты.
И даже если бы она хотела что-то изменить, в ее силах было только посочувствовать – и Марго, и людям, попавшим под жернова лорновских замыслов. Ее не везли в Майбрак в черных каретах, не кормили сонным зельем, но она тоже перешла Лорну дорогу и тоже ехала в столицу не по своей воле.
«Что я могу?» – думала Дэйра, ощущая, как ласково глядит на нее пламя из растопленного Марго камина. Под одеялом было тепло, уютно, хорошо. Она согрелась и успокоилась. Безумные псы сидели на цепи, укрывшись в тайных уголках сознания и общаться не желали. Молчала старая герцогиня, давно затихли голоса из Вырьего Леса. Все звуки заглушил снег, погрузив мир в скорбную тишину. Дэйра лежала и слушала, как снежинки падают одна на другую, скрывая под собой грязные мысли, грязные дела и грязные желания. Она хотела бы уметь также – засыпать голову белым, чистым снегом и забыть о страшных образах, которые все чаще просились наружу. То, что творилось с ней, Дэйрой, в последние дни, и то, что творила она с людьми, которые по каким-то причинам оказались в ее внимании, было неправильно, пугающе и заслуживало забвения.
«Подари мне забвение», – попросила Дэйра у снега, протягивая руки пушистым, белым хлопьям. Она не помнила, как покинула кровать и, высунув обе руки в окно, наклонилась, повиснув на подоконнике и удерживая равновесия на кончиках пальцев. Качнуться вперед, и можно стать со сном друзьями – навеки, опрокинуться назад, и ее понесет туда, где она уже вряд ли сможет спать спокойно.
– Ты хочешь поджечь дом, чтобы убить одну крысу, – фыркнула старая герцогиня, редко одобряющая ее поступки. София Зорт ошибалась. С огнем Дэйра играть не собиралась, ей хватило обожженных ступней и перепуганного Феликса, чтобы научиться смотреть на пламя издалека.
Одеваться она не стала. Накинула тонкий халат из шелка, скрипнула дверью и пошлепала босиком по холодным плитам бардуажского замка. Шла бесцельно, не думала ни о чем, каким-то чудом обходила стражников, которые не замечали крадущейся вдоль стен тени девушки с безумными глазами.
Замерла у огромных часов пиршественного зала. Стрелки показывали начало пятого. Слуги унесли грязную посуду, свечи и блюда с кушаньями, но не стали трогать тех немногих гостей, что заснули за столами. Поленились, а может, решили, что гостям так удобнее. Жаровни из зала не убрали, наоборот, поставили ближе к заснувшим фигурам, и дров в камин тоже не пожалели. Они не знают, кто из какой комнаты, догадалась Дэйра, а будить боятся. Вдруг там какой-нибудь граф заснул? Ты ему поможешь, а он сгоряча тебя теплого места в замке лишит? Впрочем, графа Эстрела среди уснувших не было.
Дэйра забралась на пустую сцену и, раскинув руки, принялась танцевать, воображая, будто вальсирует с кавалером. Сильным, красивым и прекрасным душой и телом. Не таким, как Феликс, не таким, как Амрэль и не таким, как Нильс, будь он проклят вместе с двумя первыми. Музыканты давно ушли, но их музыка осталась, проснулась, едва босые ноги Дэйры коснулись паркета, и полилась волнами, укачивая и завораживая свою единственную слушательницу. На миг Дэйре даже показалось, что ее, действительно, кто-то держит за талию и уверенно ведет не только в танце, но и в жизни, однако морок быстро развеялся, и Дэйра замерла на краю сцены, уставившись в распахнутые от ужаса глаза Уила Рокера, которому не повезло заснуть в пиршественном зале и еще хуже – проснуться в столь неподходящий момент.
– Никуда не уходи, – громко прошептала Дэйра, ткнув в него пальцем. Пролетевший по залу сквозняк взметнул ее волосы, на мгновение укрыв бледное лицо графского слуги в черном облаке. Сбежит, подумала маркиза, с трудом приводя прическу в порядок, но, когда волосы были убраны, мужчина оставался на месте, с таким же мертвенно белым лицом и расширенными от страха глазами. Странно, что они глядели не на саму Дэйру, а чуть выше, словно у нее из головы выросли дьявольские рога.
– Привет, – улыбнулась она, подсаживаясь к Уилу Рокеру с другой стороны стола. Надо быть с ним поласковее, подумала Дэйра, вспомнив, как обычно заканчивалось общение с представителями другого пола. А заканчивалось оно плохо – они, как правило, становились врагами. Слуга графа Эстрела ей нравился, поэтому Дэйра улыбнулась снова – так широко и миролюбиво, что у господина Рокера задергалось веко.
– Нечего смотреть на мои волосы, смотри в глаза, – не выдержала девушка и тут же пожалела о резких словах, потому что Уил Рокер, как испуганный кролик, уставился ей в лицо.
