Мальчишка ничем не отличался от других слуг, которые ловко сновали между орущими нарзидами, керхами и кучеярами. Среди многоликих посетителей кормы даже согдарийское происхождение Арлинга не привлекало внимания. Воспользовавшись толкотней, Регарди навалился на мальчишку и быстро обыскал его. Однако оружия, наличие которого убедило бы в злом умысле, не нашел. Впрочем, у кучеяра на плече была татуировка из вживленных в кожу камней, но тогда Арлинг ее проигнорировал, приняв за метку хозяина таверны. И зря.
Уже собираясь уходить, Регарди вдруг учуял запах «Розового Сна», популярного в Балидете яда из персиковых косточек. Он был едва уловим и совсем не различался в хаосе запахов, витавших в корме. Проследить его источник оказалось не трудным, но бесполезным делом. Пустой графин тихо бряцал в руках удаляющегося мальчишки, а группа монахов из Шибана, ужинавшая в углу, уже приступала к жаркому, утолив жажду крепкой айвовой настойкой, разбавленной персиковым ядом. Встретить утро им было не суждено. «Розовый Сон» убивал медленно, ласково и незаметно. Заснув, люди уже не просыпались. Противоядие действовало не всегда, да и найти его было трудно. Звездная Корона цвела раз в десять лет на севере Сикелии и на рынках стоила дороже золота.
Позже иман рассказал ему, что мальчишка входил в секту скариев-отравителей и к своим годам успел отправить на тот свет не один десяток людей. С тех пор Арлинг не колебался, убивая своих жертв так, как если бы сражался с деревянными чучелами на Огненном Круге.
Уход Атреи многое изменил в жизни Регарди, но прежде всего, его самого. Он много думал об отношении серкетов к смерти, вспоминая слова учителя о том, что жрецов с первых дней приучали считать себя мертвыми. Становиться Скользящим Арлинг не собирался, но представить себя в шкуре слуг Нехебкая пытался не раз – по необходимости. Многие тренировки в подземелье Дома Солнца начинались именно с этого. «Представь, что ты серкет», – говорил учитель, прежде чем приступить к уроку.
Это было трудно. Арлинг старательно воображал, как его разрывают на части дикие псы, как он разбивается о камни мостовой, сорвавшись во время ночных прыжков по городским крышам, как ему отсекает голову ловкий Фарк из Школы Карпов. Регарди представлял свою смерть в мельчайших деталях – от запаха крови до треска сломанных костей и вывернутых суставов – но каждый раз громкий стук собственного сердца упорно напоминал, что он жив и умирать не собирался. Кровь горячо бежала по венам, голову наполняли мысли и чувства, а сухой ветер играл с его волосами, и они не были волосами мертвого человека.
«Возможно, поэтому учитель выбрал Беркута?» – как-то подумалось ему. Наверное, Беркут сумел преодолеть эту тягу к жизни, которая оказалась в Арлинге настолько сильной, что стала непреодолимой преградой на пути к Испытанию Смертью. Он ненавидел жизнь, но, сам того не желая, с каждым вздохом привязывался к ней все крепче. Победить себя оказалось труднее многих занятий в подземелье учительского дома.
Арлинг не только изменился сам, но изменил свое отношение к миру. Теперь иман почти не привлекал других учителей к его обучению, занимаясь с ним сам. Многие кучеяры, которых Тигр приглашал в школу для преподавания, его не знали, а старые учителя предпочитали его не замечать, так как статус «любимчика главы школы» непоправимо отравил репутацию Регарди грязными слухами. Слуги, прежде всего, Джайп и Пятнистый Камень, были недовольны тем, что Арлинга освободили от трудовых обязанностей, считая, что такой пример уменьшает трудолюбие других учеников. Учитель их жалобы проигнорировал, а Регарди пришлось потратить не один месяц, чтобы наладить отношения со старшей прислугой. Жить в ссоре с теми, кто готовит тебе пищу, было неумно.
Одиночество, поселившееся в нем с переездом в Дом Солнца, не стало меньше. Наоборот, оно только выросло, распространившись по всем уголкам души, словно плесень в сыром подвале.
Отношения с учениками были еще сложнее, чем со слугами. В отличие от Беркута, Сахара и Ола, которые гордо носили свои синие пояса старших учеников, одежда Арлинга мало отличалась от тех, кто провел в школе несколько месяцев. У него пояса вообще не было, что нередко сбивало с толку новичков.
Узнав о его статусе «любимца», новые ученики часто переходили в оборону, начиная насмехаться над его драганским происхождением или слепотой, однако такие насмешки заканчивались после первых общих тренировок. В последние годы иман нередко заставлял Арлинга проводить уроки на Огненном Круге, а после сурово отчитывал за каждую ошибку, словно Регарди был настоящим учителем, который не справился со своими обязанностями. Арлинг такие занятия не любил. Во-первых, ему потом приходилось вдвойне отрабатывать все допущенные просчеты в подвале Дома Солнца, а во-вторых, после таких тренировок новички начинали его бояться, сохраняя этот страх на все годы обучения.
Впрочем, ни страх, ни насмешки учеников Регарди не волновали. Они не относились к его миру, а общения ему хватало с учителем, старшими слугами и «избранными», которых осталось только трое. Его тревожили другие вопросы – почему молчала Магда, почему не получался тот или иной прием, или почему иман не позволяет ему пройти Испытание Смертью.
Учитель… Наверное, не было другого слова, которое вызывало бы у него столько разных эмоций. Смерть Атреи образовала незаметную, но все же ощутимую трещину в их отношениях. Она была похожа на слабую выбоину в камне, в которую ветер уже занес мелкие песчинки. Сможет ли она исчезнуть или с годами станет только шире – Регарди не знал. Он по-прежнему послушно выполнял указания имана, доверяя ему во всем, хотя поступки имана не всегда были понятны.
После ухода Атреи колебания Тигра между прошлой жизнью, в которой остались серкеты и Пустошь Кербала, и нынешней, наполненной делами школы и Белой Мельницы, стали все более ощутимы. С одной стороны, иман продолжал обучать Арлинга странным ритуалам и приемам, каждый из которых был вызовом для человеческого тела, с другой стороны, всегда брал его с собой, отправляясь по делам в город, а когда Регарди заново научился писать, стал поручать ему составлять ответы на письма, приходившие в школу со всего мира – о том, сколько стоило обучение, какие знания получал выпускник, и какими преимуществами он обладал по сравнению с выпускниками других похожих школ Балидета. Имана можно было обвинять в чем угодно, но только не в халатном отношении к делу. Возможно, если бы он выбрал иной путь, из него получился бы неплохой купец.
Были минуты, когда Арлингу казалось, что он понимал учителя лучше себя самого, но они проходили, и в следующий миг иман представлялся совсем другим человеком – полным загадок, простому смертному непонятных.
Регарди вздохнул, заставив себя отвлечься от сложных мыслей. Сегодня, как никогда, хотелось окунуться с головой в тренировки и ни о чем не думать.
– Ну же, Беркут, – протянул он, соскакивая с бревна и направляясь к сидящему на скамье товарищу. После многочисленных падений в ров, его тело обильно покрывала грязь, отлетавшая ошметками в стороны при каждом движении, а жидкая глина на коже быстро засыхала, превращаясь в коросту под сикелийским солнцем. Но Арлингу было все равно. Если Шолох не хотел тренироваться, значит, будет ссора. И хотя они договорились не обсуждать выбор имана, прежнее, дружеское общение у них почему-то не получалось.
– Давай прыгнем «двойным конем», – снова предложил Регарди. – Хочешь, я буду держать тебя снизу, а ты прыгнешь? Мы так еще не пробовали. Хватит сидеть и таращиться на всех с умным видом. Ты не тренировался со вчерашнего дня – так и в бревно превратиться можно. Чтобы не разочаровать серкетов, надо стараться. Работать над собой так, словно наступает твой последний день, словно завтра ты умрешь, и другого шанса…
Арлинг замолчал на полуслове, понимая, что с языка сорвалось то, что он не собирался обсуждать с Шолохом. Проклятая жара. Привыкнуть к ней было невозможно – хоть на второй год, хоть на второй десяток жизни в Сикелии. Это она растопила его мысли, смешав их в хаос.
