Наставления сработали, сын не подвёл. Поняв, что слабое здоровье не поможет проявиться трём силовым талантам, мальчик на инициации выбрал белый род. Пример отца отбил желание тяжёлой работы, а красивая одежда и дорогие дома заманили во власть. Мортус решил, что деньги легче всего добыть, состоя во властной четвёрке. Когда знать лично варила зелья, впрягала лошадей в кузнечный молот или пахала землю, четвёрка «направляла». Даже статус воеводы подразумевала отдачу приказаний, а не махание мечом.
Костлявое тело Мортуса, обделённое мышцами, отыгралось на родовом таланте. Если слух и обоняние в белый день не приносили серьёзного усиления, то зрение для Идилия Ката стало сокровищем. Фактически остроту глаз Мортуса ограничивала линия горизонта. Шестнадцать гор за ней оставались, как и для всех, размытыми силуэтами, но птицу на ветке казнахрон разглядеть мог. Мортус получил идеальную резкость всего, что видел. Он мог обнаружить вражеских солдат, прятавшихся за деревьями в полоске леса на горизонте. Он мог определить цвет глаз человека на любом расстоянии. А из окна дома различал насекомых на картофельных полях посада. Поняв свою родовую силу, Мортус научился читать по губам. Он мог понять о чём говорит вон та парочка шатунов, удящих рыбу на берегу речки. «Какой речки?» — спросил бы любой собеседник Мортуса, не видевший речку, не говоря уже о рыбаках.
Но собеседников не было. Мортус строго хранил тайну родовой силы. Даже друг-подельник Гидон не знал, на сколько хорошо видел казнахрон. Про слабый слух и обоняние Идилий Кат рассказал сразу. Знакомые покивали и определили силу его рода, как «ну… пойдёт, ниже среднего, ты, главное, не расстраивайся». Мортус и не думал грустить. Главным его секретом была задержка. Большинство людей Сычигорья теряли родовую силу сразу после касания солнцем горизонта. Небольшая часть имела задержку. Родовой талант сохранялся в течение получаса после захода. Совсем редкие личности сохраняли силу до середины ночи. Но такие «долгородые» имели слабый навык усиления. Мортус же имел чрезвычайное зрение и задержку аж до вечера следующего дня.
Игрища были главным местом применения силы. Казнахрон смотрел на дальние трибуны и мог различить любой разговор, лишь бы говорящий не сидел спиной к Мортусу. Но чернь мало интересовала казнахрона, поэтому он покидал трибуну знати или ложу барона под предлогом занятости. Сам же с противоположной части наблюдал и «подслушивал». В белые дни информации почти не было. Любой житель Сычигорья знал, что нужно помалкивать. Обострённые чувства белых могли выведать секреты, поэтому люди не болтали о сокровенном даже находясь у себя дома. Зайдёт солнце, тогда беседуй.
В этот момент и ловил их Мортус. Как после выпитого развязывается язык, так после окончания белого дня люди возвращались к тайнам и заговорам. Шум увеселительного дома, открытое пространство главной площади и отсутствие родовой силы белых раскрепощали знать. Мортус смотрел, считывал с губ и наполнялся тайнами, как воевода силой.
— По мосту договорились, деньги тебе выделим, — кивнул казнахрон собеседнику. — Пять чеканок с человека, десять с всадника и пятнадцать с повозки. Не построишь вовремя, заберём мукомольню. Шестнадцатую часть каждый королевский день приносишь, как обычно, мне.
Голубоглазый посадник прокашлялся и решился на просьбу. Боясь гнева, начал осторожно.
— Говорят, в Белых холмах… а может, Синих горах… Сами понимаете, разные слухи ходят. Говорят, что… Повезло вальщику. Снизила ему властная четвёрка размер четвертного налога. До десятой части. А с навара он, как честный вальщик, благодарит, — посадник задумался, произносить статус казнахрона или нет, — … с глубоким почтением, — не решился мужчина.
Вопрос со строительством нового моста обсудили за две встречи. Деньги шатунам и каменщикам, материалы и прочие расходы выделила казна города с позволения Мортуса. Идилий Кат отодвинул от строительства костоправа Давлея и ещё парочку не совсем лояльных ему проныр. Он был доволен посадником, пока тот намёком не предложил снизить ему налог.
Четвертной был основой экономики баронств. Его платили все и всегда. При малейшем подозрении на укрывательство, казнахроны городов применяли ворожбу денежного согласия. Сложное и дорогое зелье нанесением на лицо метила тех, кто не доплачивал четвертной в казну. Крупные гнойники безобразили лицо и приговаривали беднягу к конфискации имущества, а при повторном нарушении к игрищам. Рецептом редкого зелья поделился король много веков назад. Тем самым подровняв баронства в экономическом развитии. Платили все и всегда. Или почти всегда.
Недалёкие властители за взятки применяли снижение к нужным людям, но оканчивалось всё одинаково. О везунчиках узнавали другие, метод становился повсеместным. Это вело к снижению затрат на город, а следовательно к бунту горожан. Сначала головы баронов и властной четвёрки весело перекатывались на главной площади под пинки горожан. Потом король успокаивал людей, чествуя их храбрость и справедливость. Совет старейшин выбирал нового барона, затем формировалась властная четвёрка.
«Он дурак такое предлагать? — подумал Мортус. — Надо бы провести беседу, жаль сейчас времени нет».
— Не верь всему, что говорят. Не хочу больше слышать такие глупости.
Посадник виновато поклонился, но казнахрон не злился. Мост это пустяки, шалость с налогом обговорит после. Нужно обсудить главную тему, поэтому Мортус добавил дружелюбие на сухое лицо.
— Сочувствую твоему отстранению. Уверен, что обида Бадьяра скоро пройдёт. С другой стороны, ты не присутствовал при купании.
— Покорно ждал в саду, но с радостью разделил бы участь знати. К всеобщему ликованию предотвращенную броском воеводы. Слава королю за храброго воина!
— Слава королю, — согласился казнахрон и осторожно начал. — Ладно мы, преданные труженики и слуги барона, нас не жалко. Но Бадьяр! А если бы он погиб? Я не представляю, кто мог бы занять его место.
Посадник молчал.
— Решал бы совет старейшин. Не знаешь, кто пользуется сейчас почётом?
— Уважаемый Мортус, вы же знаете, что людям, чей годовой доход…
— Знаю, знаю, — перебил казнахрон. — Нам нельзя видеться со старейшинами. И вообще, большая часть из них не известна. Личности засекречены. Я не об этом. Уверен, что Бадьяр Широкий будет бароном ещё многие годы. Но если… Я подчеркиваю, если…
Посадник пожал плечами.
— Откуда мне знать, уважаемый муж?
«Сговорились вы, что ли?» — подумал Мортус и зашёл с другой стороны.
— А что говорят о Плантаже Угоднике? Мне кажется, преданный человек для баронства.
— Да, лекарь уважаемая личность.
— И?
— Откуда мне знать, уважаемый муж?
Казнахрон опять наткнулся на стену. Полгода назад Мортус с Гидоном оценили силы. Найдя властные рычаги хорошими, решили интригами свергнуть Бадьяра. Толстяк был удобен подельникам, но аппетиты парочки выросли. Они смотрели на активы соседних баронств. Для этого нужна война. А на неё Бадьяр не пойдёт. Дурачок любил утехи, складности да такую же дуру Эльзу. Поэтому необходима замена.
На место барона подготовили самовлюблённого Плантажа. Осталось переманить знать на свою сторону. Однако план застопорился. Легко соглашающиеся на распил казны, закрывающие глаза на убийство неугодных, боявшиеся воеводу — казнахрон знал точно, боятся — богачи-коллеги уходили от прямого разговора. Они с опаской, но улыбались шуткам о глупости барона, а через мгновение закрывались от очевидных намёков Мортуса.
«Чего боятся? Гнева короля? Но он не препятствует переворотам, войнам и бунтам, — размышлял Идилий Кат. — Здесь страх перед кем-то земным и более могущественным, чем мы с Гидоном. Кто? Зельевариус? Смешно. Народница Веста Кнут? У ней нет силы, только местный закон, не работающий при бунтах или смене власти. Давлей? Ну не сторонщики же!»
— Хорошо, можешь идти, — отпустил посадника Мортус. — Хотя постой!
Казнахрон поддался тревожной мысли. Может, за предложением о снижении четвертного налога стоит не глупость, а провокация? Посадника попросили подставить Мортуса! А как проверить?